Оля

   Мой племянник, Анечкин сын, Саша, отслужил в армии один год, после института и, в шестьдесят седьмом, пришёл домой. Сразу устроился в родном совхозе главным инженером-электриком.
   Тогда тоже, знаете ли, народ с высшим образованием в село не рвался. Поэтому должность оставалась вакантной. Он её и занял.
   А что? Работёнка не пыльная, всё больше головой, а не руками. И зарплата хорошая. В электричествах он разбирался, будь здоров. Не зря мужик в институте оттарабанил. Молодец.

   В тот же год и женился. Из города девицу привёз.
   Женщина была на один год млаже его. Двадцать один годик. И побывавшая замужем.
   Санька, парень видный, непьющий, некурящий, головастый, здоровенный – в папу. Мог бы, кстати, и девицу найти. Но я, памятуя нашу с Катенькой жизнь, понимал – важна любовь. Важно то, что люди чувствуют сейчас. И то, как они друг к другу относятся сегодня. Прошлое - прошло. Не изменишь, не вернёшь.
   Да и все наши, тоже не придавали таким вещам значения. Судили по человеку, а не по штампу в паспорте.

   Звали невестку Ольгой.
   Женщина она высокая, худощавая, и несколько плосковатая. Честно сказать – не красавица. Не знаю, что племяш в ней нашёл. А что тут скажешь - любовь, понимаешь.
   Оля, в своё время, закончила медицинское училище и сразу устроилась на работу в нашу больничку, медицинской сестрой. Под начало Наташи Нефедовой.
   Был у неё ещё один недостаток. Разговаривала она со всеми, как-то с надсмешечкой. Свысока как-то. Не знаю, как объяснить.
   Понимаете, складывалось впечатление, как будто она всё знает, а мы, остальные, вокруг неё, как дети бестолковые.
   Что ни скажет, вечно с иронией. А то и с подковыркой.
   Не наша девка, ой не наша.
   Я думал поначалу, что это только я так её воспринимаю. Оказалось, нет. Все наши тоже… в недоумении. К ней по-человечески, с душой, а она как-то - в сторону. И всё это так… слегка свысока.

   Ну и ладно, думал я, притерпится, притрётся, родит ребёнка, и будет всё нормально.
   Отплясали свадьбу. Начали строить для «молодых» дом, рядом с Аниным. Благо – места много, край села. За то лето не успели управиться, отложили до следующего. И Саша с Олей жили у Анечки. Места там вволю.
   Я иногда спрашивал у сестры, - Как там, - мол, - дети живут.
   Она отвечала, - Нормально, - А сама бровки-то сводила. Что-то не нравилось ей. Но Аня помалкивала, претензий не высказывала и обращалась с невесткой просто и ласково. Как с дочкой.

   На следующий год, в июле, четвёртого числа Федя, Сашкин отец, пригласил всех на свой день рождения. Сорок восемь лет мужику стукнуло. Семья-то у нас немаленькая. Друг друга не сторонимся, роднимся. И поэтому праздников у нас в году много. Дни рождения празднуем раз тридцать.
   День рабочий, кажется четверг. Мне наказали - после обеда заехать в больницу и забрать Сашину жену и Наталью Николаевну. Чтобы побыстрее к столу.
   Ну, я и поехал, прости господи.

   Зашёл в кабинет медсестры. Тяжёлые шторы задёрнуты. В полумраке белый Олин халат резко выделялся. Она стояла, наклонившись грудью на стол. Подол задран на поясницу. А голые узкие ягодицы белели не хуже халата.
   Не нравятся мне худые женщины. Ох, не нравятся.
  Сзади неё стоял Витька Частухин, больничный шофёр, со спущенными до щиколоток штанами, и дёргался по кроличьи.
   Твою мать! Вот ей богу - хоть сквозь землю провалиться. Не вовремя я приперся…
   Резко повернулся, вышел и захлопнул дверь. Хотел сразу уйти, потом остановился. Включил голову. Чего это я побегу, как баба. Тут – проблема. Надо что-то делать. Сел на скамейку – жду.

   Вылетает Ольга. Красная, как рак.
   - Леонид Васильевич, ты неправильно всё понял.
   Следом вывалился Витька. Посмотрел на меня наглым, надменным взглядом. Ухмыльнулся похабно и пошёл.
   Я ему вслед скомандовал – А ты куда подался? Ну-ка сядь! Я ещё не решил – что с тобой делать.
   Он хохотнул – Ох, как страшно! А что ты со мной сделаешь-то, колхозник задрипанный.
   Я обратился к Оле, - Олечка, он ведь тебя изнасиловал? Я сейчас в райпрокуратуру позвоню. А ты пока заявление напиши.
   У Частухина улыбка с лица сползла. Он вытаращил бельмы, - Ты что, падла!? Ты что!? Кто её насиловал-то!? Она сама!
   - Мне не надо ничего рассказывать. Это следователь будет разбираться.
   Он заорал на Олю – Ты только вздумай написать, сука! Я тебя прибью нахрен!
   - Не бойся Оленька, пиши. Я тебя не дам в обиду.
   Этот хренов Ромео подлетел ко мне, ухватил лапой за ворот – Да я и тебя замочу – приблизил рожу вплотную, задышал перегаром, - понял сучок?

   Вот интересно, я что, выгляжу как человек, которого можно запугать? Ну ладно – роста я не большого. Метр шестьдесят девять. Ольга-то повыше будет. Но ведь не хлюпик.
   Или я так уж интеллигентно смотрюсь.

   Короче засадил я ему в голень ботинком. А когда он присел, обхватив ногу, оскалился-зажмурился от боли, я и в голову добавил. Прямо, как по мячику. Даже с лавки не привстал.
   Витька отлетел и потерял сознание. Лежал на боку, спиной к нам, нелепо подвернув ноги и руки. Как тряпичная кукла.

   Ольга испуганно переводила взгляд со своего любовничка на меня.
   Я спросил – Оля, ты его любишь?
   - Леонид Васильевич, ты что – дурак!? Какая любовь!?
   - Тогда зачем?
   - Господи! Ты как ребёнок! Ну как – «зачем»? Он, – она кивнула на тело, – распустил руки, а я не устояла. Случайность, понимаешь?
   - Ага. И, я так понимаю, эта «случайность» у тебя не первый раз.
   - С чего ты взял?
   - Деревня, Оленька… Деревня... Все, всё, знают. Кроме мужа.

   Наташа-то Нефёдова мне давно говорила – Некрасиво, Лёнечка,  Ольга себя ведёт. Очень некрасиво. Сашка такого не заслужил.
   Я думал, - может Наташа заблуждается, может ей что-то показалось.
   Выходит, что нет. Не показалось.

   Посидели, помолчали. Я попросил Олю посмотреть, что с мужичком. Жив ли.
   - От пинка по физиономии ещё никто не умирал, – отмахнулась невестка.
   - У меня, - говорю, - умирали.
   - Это когда это? – с усмешкой спросила она. Думала, я бахвалюсь.
   - На фронте золотце моё. На фронте.
   Пошла пощупала пульс, подняла веки – Живой.

   Вот я попал в ситуацию. И что мне теперь делать? Скрыть от племянника то, что видел. Промолчать. Так ребята, это же предательство.
   Понимаете? Я становлюсь соучастником этой похабщины.
   Да и обидно мне за Саньку стало. Сколько у Ольги мужиков поперебывало? И все над ним Александром Егоровым потешаются. Рогатым его называют. Это же подло и гадко. Ведь в деревне (да думаю и не только в деревне) мужика судят не только по человеческим или мастеровым качествам. Ещё и по тому, как ведёт себя его жена. Это тоже имеет огромное значение для репутации.
   А Сашка действительно такого не заслужил.
   И рассказать ему, тоже не могу – язык не повернётся.
   Кроме того, чёрт его знает, как племянник отреагирует на новость. Дело может и до суицида дойти. Страшно. Племянников-то у меня не густо. Один только Санька, и всё.
   Вот, Ольга. Вот, сучка. Ну и что мне теперь делать?

   Оля спросила – Расскажешь Сашке?
   - Погоди, я ещё не сообразил. Не разобрался в ситуации до конца.
   Она подвинулась ближе, прижалась сбоку грудями к руке – Василич, ты помалкивай. Забудь про то, что видел. А я тебе за это буду делать «хорошо». Буду давать иногда…
   Посмотрела на мою угрюмую харю, добавила – Когда захочешь…
   Отодвинулся я от неё. Гадко стало.
   - Оля, что ты за дура такая?
   Она надулась, насупилась. Опять помолчали.

   Я спросил – Оля, у Сашки что - с этим делом что-то не в порядке? Он что-то не так делает? Чего-то не умеет?
   Она усмехнулась, не глядя на меня, - Да всё у него в порядке, не беспокойся.
   - Вот это чучело, - я кивнул на валяющегося Частухина, - делает это лучше?
   - А почему тебя это интересует?
   - Оля, я за твоего мужа беспокоюсь. Он сын моей сестры.
   - Лёня, - она перешла на фамильярность, - Не лез бы ты в это дело. Я с мужем как-нибудь сама разберусь. Это наше - семейное. Не твоё. Понимаешь о чём я?
   - Ох, Оленька, у нас другие представления о семье. И у Саньки тоже. Тебе, боюсь, не понять.
   - Ну как же! Куда уж мне, пропащей, понять-то! – Обиделась.
   - Оля, ты  не ответила на мой вопрос. Чем это животное лучше, чем Сашка?
   Я сильно переживал за племянника. Может его лечить надо. Может учить…
   - Да я же тебе говорю, - мой муж, нормальный мужик. Всё он может, всё умеет. Да и размерами побольше…
   - Ну, слава богу…

   Так. Теперь мне надо было найти выход. Ситуация, согласитесь, щекотливая. Нестандартная. Я в такой ещё ни разу не бывал. Посидел с минуту, обмусолил мозгами эту хрень.
   - Ну, значит так, Олечка… Завтра утром, в девять часов, я отпрошусь с работы, заеду за тобой. Наталью Николаевну попрошу, чтобы она тебя отпустила. Мы с тобой поедем в райцентр и там, в РЦБ, ты напишешь заявление на увольнение.
   Она слушала с её обычной, снисходительной усмешкой.
   Я продолжал – Когда отработаешь две недели, уедешь из села. Я тебе дам подъёмные – тысячу рублей. Там, в городе, подашь на развод. Я Саньку уговорю, чтобы он согласился. После развода, я тебе ещё тысячу дам. Поняла ситуацию.
   - А если я не уеду? – Сощурилась.
   Я медленно перевёл взгляд на бессознательного Витьку, потом посмотрел Ольге в глаза, - Тогда я буду решать вопрос по-другому.
   - А как мне объяснить мужу – почему я ухожу.
   - Оля, ты лучше знаешь ваши отношения. У тебя есть время. Придумай что-нибудь… Кроме того… Через год после развода, если ты будешь вести себя тихо, я дам тебе ещё тысячу. Вот так мы с тобой сделаем. Хорошо?
   Она горько покривилась. Съязвила  – Ну как же. Конечно, хорошо. Лучше некуда…

   Тут зашевелился наш «Казанова». Встал на четвереньки, поматываясь как пьяный.
   Я подошёл, сгрёб его за шевелюру, крутанул голову мордой к себе.
   - Слушай сюда, пакостник. Ещё раз Ольгу тронешь – я тебя в Степанихином логу живьём закопаю. А если пасть свою поганую разинешь и кому-то расскажешь об этой истории, я, перед тем как закопать, шкуру с тебя сдеру… Пошёл вон отсюда!
   И Витька, молча, опираясь рукой о стену, побрёл из больницы.
   - Ну ладно, поехали,  – скомандовал я Ольге, - гости ждут. Иди в машину, я сейчас.

   Зашёл к  Наташе Нефёдовой в кабинет. Она всё это время была у себя. Сидела за столом, подперев голову кулачками.
   - Я всё слышала, - сказала Наташа. – Ты, как всегда, все вопросы ставишь ребром.
   - Насчёт Ольги, ты была права. Непорядочная она. Сучка.
   - А я тебе давно про неё говорила... Только не резко ли ты Лёня всё решил? Не сплеча ли рубишь?
   - А как иначе, Наташа... Если знаешь, что делать - подскажи!
   Наташенька посидела, помолчала, - Нет Лёня, не знаю.
   Потом через паузу, - Женился бы ты Лёнечка. А то ты злой, какой-то. Одиннадцать лет уже, как Катеньки нет… Может пора?
   Покривилась горько, слёзку смахнула. Они же с Катей были большими подругами. Просто «не-разлей-вода».
   - Эх, Наташенька, меня дети не поймут. Я боюсь потерять хорошие отношения с сыновьями. Да и потом… Посмотри вокруг - на ком жениться-то? Есть такая, как Катя?… Или, такая как ты?… Или, как моя мама?… Нету. А иные мне и не нужны.
   - Лёнечка, тяжело ведь мужику без женщины. Так и заболеть можно. Я же врач, я же знаю.
   - Меня, Ната, память греет. Зайду в Катенькину комнату, посижу, вроде как с ней поговорил... Поехали Наташа. Твой Андрей и твоя Яночка уже у Ани. Поехали…

   На следующий день я свозил Ольгу в райцентр, и она подала заявление об увольнении. Я через Наташу проконтролировал – да, действительно подала. Недоверчивый я человек.

   Дня через два, Ольга позвонила мне на работу и попросила прийти, поговорить.
   Я приехал к совхозному отделению больницы. Больные спали – тихий час. Наташа ушла на обед. Мы остались одни в процедурном кабинете.
   Оля за эти два дня изменилась. Ещё больше похудела. И смотрела не иронично, а горько.
   - Леонид Васильевич, - начала она, - я тебя прошу… Я прошу тебя – не порти мне жизнь. Не выживай меня… Я ведь Сашку люблю. Правда, люблю. Я понимаю, что я ****ища, но я мужа люблю. Не отнимай его у меня.
   Я горько вздохнул, - Поздно Оля. Ты сама себе жизнь испортила. И не только себе…
   - Леонид Васильевич, ты что такой жестокий? Ну, прости меня. Я больше никогда Сашке не изменю… Ни разу в жизни.
   - Олечка, а как я это проконтролирую? А? Мне что, за тобой следом всю оставшуюся жизнь ходить, подглядывать? Как ты гарантируешь, что Сашкина репутация восстановится? Как ты собираешься исправлять ситуацию?
   - Я не знаю…
   - Вот и я не знаю…
   Она заговорила горячо, торопливо – Леонид Василич, ты не разбираешься в жизни. Ты пойми – не у всех так, как у тебя. Если ты хранишь верность своей покойной жене, то это не значит, что все так должны поступать… У тебя - так, а у других – иначе… Для тебя моя жизнь – грех, а для других – норма. Зачем ты так. Не разобравшись?
   Я поинтересовался, - Оля, ты что, Саньке всё рассказала? И он тебе сказал, что это нормально?
   - Ну, зачем ты так?! Конечно, я ему ничего не говорила…
   - Прости Оля, я не верю твоим обещаниям. Пустой это разговор. Пойду, пожалуй.
   Ольга как-то зло сказала – Тогда давай так… - и набросилась на меня, обхватила, прижалась, попыталась повалить на кушетку… Только я ведь само-собой сильнее. Взял её за плечи, и держал на расстоянии от себя, как клещами. Она подёргалась, рванулась ко мне пару раз, и расслабилась. Отступилась.
   Я пошел на улицу, она со злобой крикнула мне вслед, - Ну и иди нахер! Импотент!

   За что я ей благодарен, так за то, что она сделала всё, как договорились. Саньке сказала, что не любит его. И, кроме того, не хочет жить в деревне. И уехала. Никаких претензий не предъявляла. Хоть в принципе могла отсудить у мужа половину дома.
   И я свою часть договора выполнил.
   Последнюю тысячу отвёз ей в город через год и передал с рук на руки. Как и обещал. Она сильно осунулась, постарела как-то, начала курить. Ни слова не сказала. Забрала деньги и ушла.
   И так мне её жалко стало, что хоть догоняй и вертай в деревню. Да только привык я поступать не по сердцу, а по уму.
   Долго я мучился – правильно ли поступил. Нет-нет, да и кольнёт иголкой.

   Сашка, после развода, горевал. Один раз даже напился. Всё порывался Ольгу вернуть. Только вся родня на него насела, отговорили. Мол, если она тебя не любит, ничего хорошего не выйдет.
   Я же, после Фединого дня рождения, собрал всех близких на совет… И деда, и маму, и Федю с Анечкой. Обсказал ситуацию.
   
   Сашка долго не женился. Семь лет прохолостяковал.
   А в семьдесят пятом нашёл себе девчушку. Моложе его на одиннадцать лет. Совсем ребёнок. Девятнадцать ей тогда было. Оксаной зовут. Тоже - городская.
   Хорошенькая такая девушка. Красивая. Улыбчивая.
   Свадьбу мы им забабахали такую, что вся деревня ещё месяц вспоминала.

   В августе семьдесят пятого, Наташенька, моя вторая жена, была на сносях. В сентябре должна была родить.
   И что-то взбрело нам к Саньке в гости сходить, попроведать. Ну и поплыли мы полегоньку. Идти-то через дом.
   Подходим к Санькиным хоромам, я только протянул руку, чтобы открыть калитку, как она с грохотом распахивается. Еле успел отшатнуться.
   Из ограды вылетает Оксанка и, прячась за меня, верещит – Дядя Лёня, спаси! Ой, спаси меня!
   Я ни черта не понимаю, но приготовился к худшему. Следом выкатывает мой племянничек. Бугай, прости господи. И ревёт, - А-а-а! Думала - убежишь!? А у самого рожа довольная, улыбка до ушей.
   А его жена у меня за спиной хихикает.
   Санька протянул свои грабли, обхватил меня вокруг, и сцапал своими лапищами Оксанку у меня за спиной. Та верещит как заяц. Он её бережно приподнял, подтянул к себе, взял подмышку как кулёк, толкнул калитку – Проходи, дядь Лёнь. Проходи, Наташа.
   А сам следом так и заходит – с женой подмышкой.
   Оксанка визжит – Отпусти! Сашка, отпусти! Отпусти, кому сказала!
   Саня поставил её аккуратно на землю, она тут же врезала ему ладошкой по заднице. – Медведь!
   Мужик тоже махнул своей граблёй, целился по мягкому месту. Как бы ни так – промазал. Оксанка отскочила в сторону, как кошка. Ушла, так сказать, от ответственности и показала мужу язык.
   Потом говорит нам с Наташей – Заходите в дом. Я там картошечки молодой отварила. Сейчас из погреба грибочков достану.
   И помчалась.
   Посмотрел я на Саньку… Тот глядит ей вслед такими любящими глазами. Так нежно-ласкающе, так тепло.
   Балуются, значит. Значит всё в порядке. Любовь.

   И отпустило меня тогда, отлегло от сердца. Перестал я сомневаться.
   Да и то сказать: Оксана – красавица, всё при ней. И любит Сашку-то. По-настоящему любит. Если они где-то вместе, то Оксана всегда рядом, всегда к мужу жмётся. Или старается незаметно коснуться его. Хороший признак.

   Попозже, примерно через годик после свадьбы, я рассказал племяннику – как было дело. Он только отмахнулся. - Ну, - говорит, -  и правильно сделал. Оксана тогда беременная ходила, первым мальчиком.
   Четверых ребятишек настрогали. Как по заказу – мальчик, девочка, мальчик, девочка.
   До сих пор живут как голубки. Уже внуки пошли.