Прощание Славянки

               

Утром начальник  отдела  сказал мне:

-   Прошу вас, отправляйтесь в командировку в Куйбышев,  позарез нужны  трансформаторы -  поставщик  тянет, ссылается на обстоятельства – вы  уж разберитесь на месте,  быстро и  толково, как  умеете это делать. Надеемся на  вас, действуйте!

Настроение испортилось: срочная командировка  в соседнюю область  рушила  запланированное  объяснение  с Наташей. Мы с ней вместе два года. Ходим   в театр, на симфонические концерты, посещаем выставки  живописи. Наташа -   тонкая, чувствительная натура, ценит все высокое и благородное. Ей 28 лет,  брюнетка, в одежде  предпочитает цветовые контрасты. Красивые ноги, грудь. Но самое замечательное у Наташи - это  ее глаза, бездонные, магические. Могу  оставаться в их власти, кажется,  вечность. 

 При этом Наташа, кажется, слишком нервная натура.   Иногда мы не встречаемся  неделями, по  причине того, что она не отвечает на мои телефонные звонки, избегает встреч. Просто так, вдруг замыкается.

Вчера после работы  заскочил  в кафе, взял  пива  и устроился  за  «свой» столик  у окна, посматривая на городскую улицу  как  в  аквариум  - за стеклами плывет загадочная жизнь -  в огнях, соблазнах, опасностях, горе и радости. Хорошо вот так  прохладным вечерком побыть одному, меланхолично предаться  воспоминаниям  или помечтать, провожая глазами  девушек. И вдруг я увидел  Наташу - она  быстро прошла  мимо, глаза ее были  полны слез. Я  набрал  «сотовый»  -  не берет.  Стало  жалко ее  и почему-то совестно.  «Надо  обязательно встретиться, объясниться», -  решил я. И вот эта командировка, как не вовремя…

                Голубая  тетрадь

В тот день на  заводе поставщика, куда  я прибыл  с заданием «разобраться на месте»,  не оказалось   ответственного специалиста.

- Ручкин   хоронит любимого дедушку, -  минорно сообщила в приемной хорошенькая секретарша, старательно демонстрируя экзотический маникюр, - вы  не волнуйтесь,  устраивайтесь  в нашей гостинице, отдохните, посмотрите город, а  через пару  часов  позвоните -  он должен появиться.

Я отправился по - указанному адресу, снял номер, бросил в угол  спортивную сумку с вещами  и сел  перед телевизором ждать Ручкина. Но ни через  два  часа, ни позже  в тот день Ручкин   не появился на заводе. С чувством обиды на весь свет  я  вышел на улицу в поисках места закусить и выпить.

Уже вечерело, огни реклам множились бликами на мокром асфальте, из катящих мимо лимузинов неслись призывные  африканские ритмы; вечер  быстро вступал в свои права,  маня  и интригуя.  Эх, сбросить бы  десяток лет!

Я  завернул  в первое попавшееся на пути  кафе  -  публика сидела плотными рядами, услаждаясь  японской кухней. Разве этим можно насытиться? В раздражении  выпил «свой»  литр пива   и  повернул  назад  в  гостиницу. Да, вечер не задался.

…Шагая  знакомой уже дорогой, мимо  булочной, аптеки, забора автостоянки  -    вдруг  на земле заметил тетрадь, раньше такие  называли «общими». Оглянулся, поднял ее; на обложке  интригующе  значилось: «Прощание» - чей-то интимный дневник? -  тетрадь не успела намокнуть, даже источала  какой-то  легкий аромат  духов или пудры. Хотел  отбросить  ее в сторону, но любопытство все же  пересилило  -   глаз  ухватил    почерк, которым  были заполнены листы  -  чистый, с приятным наклоном, так пишут  девушки - романтичные  натуры. Была у нас такая в классе, недоступная красавица Нина, неразделенная любовь. И мне захотелось заглянуть внутрь  тетрадки, прочесть, может, о наивных  мечтах и разочарованиях юной красавицы   - не зря же  тетрадка  оказалась на земле.  Но достойно  ли это  взрослого мужика?  И все же  любопытство  пересилило.   

В номере, заварив чаю, я  открыл  тетрадь, вчитался  в ровные строки. И чем дольше я читал, тем в большей мере  охватывало странное  чувство, что  автор  мне когда-то был знаком, или  подобное  приходилось уже   наблюдать.  Повествование было  разделено  заголовками. 



                Зеркало

Путевки на руках, теплоход  -  белый, трехпалубный, попыхивая  синеватым дымом, замер возле  причала. Сколько раз в детстве, да и потом   мечтала я  отправиться в путешествие,  вдоволь насладиться опасностями  и знаменитой  и невредимой вернуться  домой. Музыка, цветы, аплодисменты…  Смешно, правда?  «Тебе уже   тридцать, а ты  все в девочку играешь», - так однажды  оценил мои  нехитрые фантазии самый близкий мне человек. Да, я замужем, по социальным параметрам  мы, наверное, вполне  благополучная семья. Пережили трудные годы, ютились по углам, учились, работали, пришел достаток, благополучие  -  а потом…  накатила какая-то  предательская усталость. То, чем  гордилась еще  вчера, сегодня потускнело  и забывается  -  почему так все зыбко, непрочно  в этом мире? 

Люблю ли я  Сергея? Я  знаю, что ответить. Он дорог мне по-прежнему, но  это больше похоже на привычку  - иметь друг друга. Я страдаю и чувствую себя старой. Мне не хватает его.

Сергей  сделал карьеру, в институте,  его ценят  в министерстве. Он  - организатор, руководитель крупного масштаба. А дома – обессиленный,  раздражительный по мелочам, замкнувшийся в служебных интересах. Мы теперь больше молчим, каждый занят собой. Или у него есть кто-то? От этой  мысли мне становится невыносимо больно и противно.

Зеркало. Теперь я рассматриваю себя  так, словно вижу впервые.  Высокий лоб, серые глаза, на левом  виске неделю назад сверкнула  первый  седой  волос.  Перекраситься  в блондинку? Зачем? Вопросы  - в последнее  время их у меня все  больше.    

- Э, дружочек, да  это у тебя  переоценка ценностей, возрастное, так сказать, - попытался успокоить  меня Миша  Разуваев, старинный  товарищ  Сергея. Раньше  он читал в медицинском институте научный  атеизм, теперь практикует социологию.  Была вечеринка, и Миша предложил испытать  нам  популярный среди студентов  психологический  тест. Из совершенно никчемных   вопросов мне запомнился: «Вы желаете  изменить профессию, место жительства, образ жизни?». В означенной графе я ответила утвердительно. Что  если, в самом  деле, пришла пора осмыслить, дать оценку прошлому?  Кризис тридцатилетия?

Эту  поездку  мне сосватал  Миша.

- Свежий  речной воздух, аромат  соснового бора, тишина первобытной природы  -  излечат от хандры  - говорил он. Я согласилась. 

                Бабушка  с Кавказа


Причал суетится и шумит. Парни в цветных спортивных  куртках шутливо напирают  на  юных  пассажирок,  те  притворно  визжат, неловко ступая по трапу над темной водой, зажатой  бортами пристани  и  теплохода. За посадкой  пассажиров с  добродушной  улыбкой следит  низкорослый   матросик  в новенькой  тельняшке  и бескозырке, лихо  надвинутой  на  затылок.

-  Да не спешите  вы, все  зайдете, -    успокаивает он  расшалившуюся  публику,  подхватывает  за локоток ближнюю  девушку, помогая  ступить на борт. Ладная   его  фигура, волны тепла, накатывающие из разогретого  машинного нутра  корабля, запах реки, резкие крики  чаек,  пикирующих за кормой   - все  это настраивает  на  легкомысленное движение вперед, к чему-то  очень хорошему, доброму, вечному.
 
Воздух режет   гудок, из  «колокола»  дебаркадера  льется грустно-бравурное  «Прощание  славянки»:

«Летят, летят года,
 Уходят во мглу поезда,
 А в них - солдаты.
 И в небе темном
 Горит солдатская звезда»…

  И всех  охватывает чувство  расставания, тревожное  и радостное. Вперед, вперед!  Простите, кто нас  любил  и ненавидел. Прощайте…

В  купе  нас двое:  я  и   сорокалетняя   дама, бывший  педагог  средней школы, отправившаяся  в  путешествие, «чтобы отдохнуть от  детей  и родителей».

 - Угощайтесь, я прошу вас, такой виноград вкусный, такие персики!..  -  неожиданно на пороге купе возник  толстый  узбек  с  огромным  блюдом фруктов в  руках, прямо как   джин  из бутылки.

- Благодарим, нам ничего не нужно, -   отрезала  педагог. Но  узбек  не испугался, продолжал  улыбаться золотым  ртом, подмигивать,  зазывно щелкать языком.

-  Зачем  отказываешься?  Пусть девушка поест, очень сладкий фрукт,  когда ехал, специально  взял на  угощение.

Мне стало весело. Я подошла и взяла  самый большой персик. Гость засмеялся, учительница пожала плечами и отвернулась в  иллюминатор.  Через минуту  за переборкой  послышался уже  знакомый голос:  «-  Ай-ай, такой  виноград, такой персик». Засмеялась женщина, послышалась музыка, потом звуки смешались, растворились в гуле судовой машины  в трюме, набирающей обороты.

За бортом  корабля проплывали пологие однообразные берега, поросшие тальником.  На поворотах  фарватера  вода  подтачивала  корни  деревьев, и  те  падали  в реку,  выдирая  из  песка  крючковатые коричневые  корни. Некоторые  из них  имели  причудливую форму, походили  то на  невиданных птиц, то  фантастических  танцовщиц  или  на  перст, указующий   в небо.

Корабль сделал поворот,  глазам открылась новая даль,  на   пустынном берегу в зарослях  бурьяна  на  светлом фоне  неба  возник силуэт  полуразрушенной бревенчатой часовенки   - и снова   поплыл  простор,  простор,  безлюдье, ни намека на прошлую жизнь. Что остается после человека?  Мне   вспомнился рассказ  мамы о  детских годах.   Как  она   отправилась в путешествие  с Северного  Кавказа в  Сибирь    в поисках  своей  «непутевой  матери», пропавшей  на заработках  в  «диком краю». Родня снабдила ее  в дорогу  узлом, мужскими ботинками, дедушкиным  пиджаком.  В вагоне   поезда  было весело и жарко. И еще  страшно за узел, о Сибири   в ту пору много диковинного  рассказывали  -  много  там хлеба, разбойников, а  волосы на морозе превращаются в лед. Новосибирск поразил  размахом, шумом, многолюдьем  -  это было как обвал, обморок.  И  вдруг она   увидела   кавказца, торгующего    фруктами -  и  успокоилась, поверила, что все  еще будет хорошо.

Спустя годы, уже  обжившись  в Сибири,  мама  простила  побег  своей  горемычной  родительницы.  Бабушка  Мария Ивановна  Агапова  -  была  высокая,  красивая,  сильная  умела  делать любую  мужскую работу.   Рано оставшись  без мужа, она  всю жизнь стремилась  вырваться  из нищеты,  с жаром хваталась  за любую  работу  - носила  кирпич на стройке, клала печи, одинаково ловко управлялась  с топором, пилой, долотом. Физически  всегда трудилась с удовольствием, вдохновенно, но, ох, как не любила  конторскую работу,  обслуживание начальства,  была крепка  на слова и поступки.

Крутой нрав  Марии  Ивановны проявился однажды  и таким  образом: малолетняя дочка (моя  мама)  ночевала  в амбаре,  вместо  сторожа. Сквозь   сон услышала  поскрипывание  железного засова, приглушенные мужские голоса.  Девочка   испугалась, вылезла через заветный лаз   наружу  и бегом  в хату.  Мария  Ивановна ни  секунды  не колебалась – схватила топор   и  к  амбару.  Мужики  боялись ее   -  и, правда, мало было в ней от женщины   - даже  в старости  веяло от нее  какой- то  неукротимой  первобытной  волей к жизни.  Первый ее  муж, худенький  как мальчик,  деревенский  скрипач,  весельчак  и балагур, был определен  Марии  Ивановне  в мужья по выбору  родни. Через год после свадьбы он  умер от воспаления легких.  И бабушка вышла замуж вторично, за мастера строительного участка, вдовца и язвенника.  От него  она родила сына, муж  часто болел, подолгу лежал  в кровати. Мария Ивановна  кидалась с работы на работу, чтобы хоть как-то  накормить, одеть детей.  Умер второй муж  в  городской  больнице. Мария  Ивановна  начала курить,  после работы вошло в привычку  пропустить  «на сон грядущий» стаканчик-другой. Она теперь  вместо кофт носила мужской  пиджак,  обувалась в кирзовые сапоги.  « - Маш, а ты, случаем, не  мужик?» -  ехидничали  в бригаде на  кирпичном заводе. На что  Мария Ивановна  спокойно отвечала: « - Конечно, мужик. И в бане с мужиками моюсь».

Шли годы, мелькали праздники и будни, о бабушке  Марии  Ивановне   дома вспоминали  редко. Она не хотела у нас жить, ей  было  тесно в  коммунальной квартире; нелегко ей  было и с сыном в  доме из шпал, построенном  в   знаменитом в Новосибирске овраге  -  «нахаловке», славящемся  с  военной поры бандитами всех мастей. Изредка  Мария  Ивановна неожиданно  появлялась на пороге  с  небольшим узлом   в руках,  степенно  усаживалась  на табурет, раскуривала   «беломорину»  и   объявляла: «- Вот, немного в гости, если не прогоните». Приняв  ванну, разомлев от горячей воды,  бабушка  жаловалась  на  сына и сноху. Кажется, ей везде теперь  было плохо, тесно, душно, скучно.  Она  навсегда осталась  в прошлом, среди  Кавказских  гор, в   родной напевной деревеньке, где каждый  второй  играл  на скрипке, а  земля  плодоносила  подобно  сказочному чудо - дереву, утоляя  жажду и голод.  «- Нет, Маша, лучше  Кавказа, ты  нигде  земли не найдешь,  обязательно  вернешься», - говорил  ей дед, провожая  в Сибирь. В конце жизни  она  вернулась  на Кавказ, бросив  все нажитое в Новосибирске,  несколько лет жила у родни, помогая по хозяйству, умерла  весной, тихо и незаметно, как легкий  порыв ветра. Уродливо, несправедливо обошлась с ней судьба. Сколько жизненных сил,  таланта было в этой женщине, спросили же с нее только  терпение  - как  раз то, чего так недоставало  Марии  Ивановне. 

Овраг  в Новосибирске, где  когда-то   располагалась  барачная  «нахаловка»,  с ее  причудливой историей, колоритом,  горем и радостью  давно   замыт  земснарядом и сегодня  надежно скрыт под  асфальтом автострады со  сверкающими  витринами супермаркетов.      
 
…А широкая рыжая река несет меня все дальше на  север,  в Обскую губу, где  низок  горизонт  и  вечен  холод. Проплывают глухие лесистые берега, желтые песчаные отмели, скользят  по воздуху стремительные чайки  и  вопросительно  недвижимы на  прибрежных корягах  смоляные  вороны. Как спокойно и значительно все на белом свете, и как тревожно на сердце.   «У- у- у - у!» - несется над рекой  гудок теплохода. Ему протяжно отвечает сирена,   и мимо, фонтанируя струями закипающей воды, ракетой  проносится катер на  подводных крыльях. Мелькают  в иллюминаторах  бледные сонные  лица пассажиров. 

Эх, куда мчишься, народ?!  Народ безмолвствует.

                Предсказатель из НИИ               

Вечером объявили танцы. Публика оживилась, женщины принялись за косметику. Я вышла на  палубу. Холодный ветер пенил ржавые волны, гнал по небу лохматые  серые тучки. Над  рекой одиноко металась крупная чайка, она то взмывала  к небу,  то  кидалась вниз и, не касаясь  воды, будто испугавшись чего-то, снова  взмывала ввысь.

Как холодно, зачем эта  поездка? Абсурд какой-то.  Дождаться первой остановки, сойти на берег и вернуться  домой. Я больше не могу, я устала.

-  А вы на танцы  идете?  - прозвучал за спиной участливый  мужской  голос.

Обернулась. Их было двое: один,  в плаще, уверенно улыбался и  вежливо, склонив голову набок, ждал ответа; другой, кажется, моложе,  с  тонкой   изящной бородкой, курил  франтоватую трубку  и  молча   разглядывал меня.

-  Какой простор, воздух! Двести лет можно прожить в этих местах. Вы знаете, что индусы  отказываются от пищи, заменяя ее глубоким  дыханием. И чисто и дешево, так сказать… -  не терял надежды, тот  в плаще.

- Вы одна путешествуете  или с подругой, -   принял участие  и   «бородач».

- Одна.

- А я знаю, ваша каюта – вторая  по левой стороне от ресторана.

- До свидания.

- Постойте, куда же вы?

-  Мне пора, а вы еще  погуляйте.

-  Жаль, жаль…

Чего я испугалась? Прежде всего, не  раскисать, не нюнить. Надо  привести себя в порядок, вот пудра, тушь. Ничего страшного не произошло. Я красила губы, подводила глаза, поправляла прическу и постепенно успокаивалась.

Дискотеку устроили в кинозале на нижней палубе. В темноте  из динамиков с грохотом вырывался  разудалый ритм рока,   в унисон  мигали  фонарики, в причудливых тенях и бликах  отплясывали юные парочки.  Несколько  отдыхающих  солидной наружности  скромно дожидались    у порога  в кинозал. Было жарко и душно. Музыка оборвалась неожиданно, застыли  огни, над ящиком с аппаратурой  склонился  парень в американской майке. Мимо, кокетливо обмахиваясь, пробежали  на выход разрумянившиеся хохочущие девочки. Я повернулась, чтобы  уйти.

-  Вы все же решились, и  правильно, -   послышалось рядом  -  это был  «в  бородке". Он подкрался в темноте, и теперь мы стояли рядом.

- Вы так поспешно ретировались. За кого вы нас приняли? – он придвинулся,  пахнуло  коньяком.

- За вполне приличных людей.

- Почему же  ушли, вам стало скучно? А хотите,  расскажу, о чем  вы так неприступно   думали там, на палубе?

-  Вы  гадалка, хиромант?

-  Ни то, ни другое.  Наша  фирма  занята разработкой долгосрочных программ  развития общественных институтов,  а попутно, так сказать, для собственного удовольствия и помощи  гражданам, если пожелаете, можем  диагностировать  ваше прошлое и составить прогноз  судьбы на будущее.  Понимаете, в  современном   скоростном  мире   человек запутался, напугался  -  вокруг  нет ничего постоянного, все рушится. Такие понятия как  любовь, дружба, верность, долг, честь –  обесцениваются, толкуются все более  расплывчато, и человек   теряется перед нравственными проблемами, паникует.

Вспыхнула разноцветными  лампами  дискотека, из колонок  рванули синтезатором.

- Хотите, что  - ни будь   выпить? –  рискнул  он, учитывая подходящий момент. -  Могли бы зайти ко мне, поболтать, есть отличный коньяк, апельсины. Не против?

Мы поднялись на палубу, ветер стих, быстро темнело, горизонт пылал заходящим солнцем, и вода за бортом  казалась непроницаемо черной  и  вязкой, берега сливались   с рекой. На корме  целовались.

 Прорицатель от науки  покорно  следовал рядом. Сколько ему? Явно за пятьдесят, холеное лицо, на руке  золотые часы, держится уверенно, обходителен, но что за  чушь он несет… 

 Однако  я     ошиблась, Сергей, так звали  энергетика - экстрасенса  из   московского  НИИ,  в самом деле,  оказался  уникальным специалистом. Он легко  определил, что я  -  Водолей по гороскопу, сколько мне лет,  какие  блюда  предпочитаю, как  зовут моих родителей, рассказал  в основных  чертах, пунктиром биографии дальних предков, поведал даже о первой моей любви в  седьмом классе. Поразительно.  Может  он  знает и то, что   с нами будет  лет через десять?   

 Следующим утром все  стало на свое место, «дирижируя» курительной  трубкой, Сергей   жаловался:

- Понимаешь, лапочка,  я  два года уже как  разошелся  с женой. Она  врач - рентгенолог,  жесткая, деспотичная, собственница  до мозга костей. Я все ей оставил, ничего  не пожалел,  пусть пользуется. Но одиночество…  оно, бывает, так  навалится, тошно станет…  Мы  не случайно, лапочка,   встретились, пересечение наших траекторий   было   предначертано свыше.  Ты и я  могли бы…
 
В полдень теплоход  причалил к высокому  обрывистому  дикому берегу, По радио объявили  зеленую стоянку. Я  оправилась вдоль  реки, хотелось побыть одной. Почем-то вспомнился такой же неяркий осенний день, когда мы всем  десятым «а» в последний  раз собрались в лесу возле костра, пели песни, загадывали  на жизнь. Мы расставались, и от этого было   грустно  и сладко на  сердце, впереди нас   ждала  большая дорога, обязательно счастливая. «Давайте  встретимся  через  двадцать лет, и пусть каждый расскажет о себе», - предложил тогда кто-то. И мы принялись фантазировать. Загадала и я.  И вот я иду, иду по дороге, которую выбрала. Иногда  я чувствую себя  щепкой  в этом стремительном  потоке, который называется жизнь.

Глазам открылся  омут, в котором, кружась, скопились  обломки  коры, листья тальника, мертвые рыбешки.  Набегала волна, и «веселый хоровод» расстраивался, часть его  уносилась течением. Так  и в жизни  - покружит и выбросит? Я хочу  понять…

                Огоньки   на горизонте   

На этом  повествование  в синей тетради  обрывалось. Что произошло  с автором   рукописи? Финал  истории трагичен? А может, исписав листы,  путешественница  с речного парохода, избавилась  от  сомнений  и  выбросила ее  как  ненужный  хлам? Странные  все-таки эти существа, женщины. В неспешных  раздумьях, вспоминая  последнюю перед  командировкой встречу с Наташей, разговор,  ее лицо, глаза,  я незаметно уснул.               

Утром следующего дня отправился на завод, специалист Ручкин  уже ждал меня, приготовив целый  перечень причин, по которым трансформаторы, как убеждал он, не могут быть поставлены в плановый срок.  Пришлось вникать в технические подробности комплектации сборки,в конце  концов,  после  нескольких часов нервотрепки  проблема была  разрешена, и я, уставший, но с чувством исполненного долга,  уже поздним вечером собрался в обратный путь домой.

Железнодорожный вокзал Новосибирска гудел мужским многоголосьем  -   сотня  новобранцев отправлялась на службу в армию. Их провожали  родители,  друзья, несколько девушек. Печать расставания читалась на лицах.

-  Ты  будешь, будешь  мне писать? -  спрашивала стриженная  под мальчика миниатюрная   девушка своего  возлюбленного, двухметрового голубоглазого  блондина. Парень растерянно  оглядывался на  солдатиков, улыбался  и молчал.

- Ты только не пропадай, не молчи, мне каждый день надо  знать, что  ты   есть, что  ты  со мной…

Широкой  смуглой  ладонью блондин погладил  девушку  по голове, в  глазах ее блеснули слезы.

И вот она стояла, смотрела с надеждой на  этого богатыря - блондина, и столько было в этой  девушке простоты,  преданности и  любви, и так   мало получала она в ответ, что  мне стало грустно, жалко чего-то. Наверное, старею.         

После короткой команды  будущие солдаты  шумно  заполнили   вагон, стало тесно,  запахло кирзой и одеколоном. Поезд  дернулся, солдаты закричали «ура!»  - и  застучали колеса, полетели навстречу станционные домики, шлагбаумы переездов; открылись бескрайние  родные просторы, в  холодном  небе над горизонтом выросла бледная луна,  на  земле замигали  желтые огоньки далеких  жилищ.  И было  хорошо  и уютно в  этом поезде,  мчащем  нас  в будущее.  Я  смотрел в окно и   думал, что обо всем  этом  надо  обязательно рассказать Наташе   -   о  Куйбышеве, нелепом Ручкине, найденной  тетрадке с откровениями  романтичной дамы  -  только она может понять все, оценить. И тут я вспомнил, что в суматохе оставил  голубую тетрадку  в  гостинице. Да, странная  получилась  история:  написал  человек  сокровенное  -  и   пошла его  рукопись  по свету. Но если это случилось, то, может, это  кому-то надо?