Внеконкурс. Аноним. Про Ерему и Фому

Конкурс Копирайта -К2
     Жили как-то Ерема да Фома. У Еремы — не все дома, а Фома, так и вообще без ума. Вот сошлись раз Фома да Ерема и заспорили, кто умнее. А вышло как обычно: ты Ерема - я Фома, ты мне слово — я те два. Чуть до драки у них не дошло. А односельчане стали над ними потешаться. Как их рассудить и вражду-соперничество остановить? На то время случилось приехать к родным на село одному молоденькому семинаристу. Он и придумал устроить меж ними состязание. Взять Библию, да и задавать им вопросы по очереди. Пусть-ка прыть своего ума выкажут на деле, нечего попусту кулаками махать. Открыли наугад, и выпал отрывок из Екклесиаста:

         «Всему свое время, и время всякой вещи под небом:
         
         – время рождаться и время умирать;   время насаждать и время вырывать посаженное;
         – время убивать и время врачевать;    время разрушать и время строить;
         – время плакать и время смеяться;      время сетовать и время плясать;
         – время разбрасывать камни и время собирать камни;
         - время обнимать и время уклоняться от объятий;
         – время искать и время терять;            время сберегать и время бросать;
         – время раздирать и время сшивать;  время молчать и время говорить;
         – время любить и время ненавидеть;  время войне и время миру.»

          Вот семинарист и вопрошает:
     - «Что по вашему есть такое: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом»?

Фома отвечает: - Да это ж часы. Кто побогаче, у того часы дороже и ходят дольше, а кто победнее - у того поплоше и быстро ломаются.
Ерема: - Это колокол на церкви. Он, в отличие от нас, почти что вечный. И сегодня он звонит по тебе, а завтра — по мне.
Семинарист же, как лицо ученое, хоть и к богословию недавно приступившее, для собравшихся сельчан свое толкование давал прочитанным словам. И на это сказал так:  - Нарождаемся мы в этот мир, а сколько нам отпущено – того не ведаем. Так же свой срок имеет и все содеянное нами. Только Дух наш срока не имеет – вечен он от Бога.

     - «Время рождаться и время умирать»?

Фома:  - Это солнце. Каждое утро оно рождается, а вечером умирает. Или трава: весной родится, а осенью - умирает
Ерема: - Это церковные метрики. В них записано, кто когда родился, а когда помер.
Семинарист: - Это тело наше, Богом данное. Рождается от отца-матери, да от праха земного, свой путь проходит и в землю возвращается. Кто правильно к нему относится, почитая как сосуд Божий, где хранится до поры – до времени Душа вечная, тому тело служит верой и правдой. А кто излишествует – тому и срок службы сокращается. А уж кто жизни себя лишает – нет хуже того деяния, ибо поперек воли Божьей такой человек идет.

     - «Время насаждать и время вырывать посаженное»?

Фома:  - Это огород. Насадил, а как созрело — вырвал, да на базар отвез продавать.
Ерема: - Это малина. Ее только посади, уж так разрастется - только успевай вырывать. Не то все кругом заполонит.
Семинарист: - Это уроки, что мы проходим. И не беда, что многие не учились в гимназиях-университетах. Жизнь – наша гимназия будет. Что хорошо – то прочно укореняй, а что плохо – то с Души долой, выпалывай и не жалей. А не то всходами дурными все зарастет, и не увидишь света Божьей благодати.

     - «Время убивать и время врачевать»?

Фома: - Это когда в хозяйстве у вас есть стельная корова. Если она принесла бычка, и он заболел, то его забивают, чтоб не тратиться на лечение. А если телушку, то ее сохраняют всеми силами. И на лечение не скупятся. Ну, вы сами знаете. Хозяева чать.
Ерема: - Это когда неудачливый охотник метился в лису, а подстрелил свою собаку. Пошел убивать, а оказалось, что надо врачевать. Семинарист: - Это слово наше. Оно убивает, оно же и врачует. Доброе слово понесет силу живую, злое – содеет раны и тернии.

     - «Время разрушать и время строить»?

Фома: - Когда сосед плохой, то ладишь забор повыше, чтоб от него отгородиться. Когда сосед хороший — забор разрушаешь, чтоб быть к нему поближе.
Ерема: - Дети в песке возятся, строят из него дома, да потом и ломают построенное. А наши-то мечтания, бывают так же непрочны, как замки их песочные.
Семинарист: - Здесь на земле строим мы себе дом небесный. Из дел наших благих, из мыслей чистых, из чувств любовных. А то, что надстраивается от злого помысла, надобно без жалости разрушить. Ибо в доме этом твоя Душа обитать будет по смерти и до Воскрешения.

     - «Время плакать и время смеяться»?

Фома: - То ж новомодная причуда богатых -  театр называется. Когда играют трагедию — все плачут, а комедию — смеются.
Ерема: - Когда у тебя есть, что терять, то плачешь. Когда уже терять нечего — тогда хоть посмеешься всласть.
Семинарист: - Здесь кто смеется над несчастьями братьев своих, тот на том свете наплачется-нагорюется, да поздно будет. Кто здесь незавидную долю имеет, да не ропщет, тот возрадуется в Царствие небесном. А богатый пусть о жизни своей помыслит ревностно, а не то стяжает себе награду уже на земле, а на том свете станет меньше меньшего. Если мрешь у сундуков своих огромных, кручинишься о деньгах непотраченных – вот и прими на том свете муку бесконечную, тобой же порожденную.

     - «Время сетовать и время плясать»?

Фома: - Это ж наши безудержные народные гулянья. Когда после неумеренных возлияний, песен да пляски, остается только оглядываться, да сетовать на то, что натворили.
Ерема: - Когда молодежь пляшет, старикам остается на жизнь сетовать.
Семинарист: - Многие ныне живущие проводят свою жизнь в радостях, в гульбе да в плясках. А когда оглянутся назад, так ничего в свой век хорошего и не сделали. Тогда и приходит время сетовать, что жизнь прошла зря.

     - «Время разбрасывать камни и время собирать камни»?

Фома: - Это воспитание детей. Если не научил детей уважению к старшим, то в старости они тебе не подмога. Протянешь руку за куском хлеба — тут тебе камень-то и положат.
Ерема: - Повозка худая везет камни, а с нее так и сыплется. Только успевай подбирать. А то и строить будет не из чего.
Семинарист: - Господь нам заповедал, что какою мерой меряете – такой и вам отмеряется. Что вы людям сделаете, то и от людей получите. А камень кинуть в грешного может только тот, кто сам без греха. Так что, не судите никого, да и не судимы будете.

     - «Время обнимать и время уклоняться от объятий»?

Фома:  - Это дальняя родня. Как идут к тебе с распростертыми объятьями, стало быть, сейчас просить что-то будут. Когда ж ты захочешь попросить об одолжении — так уклоняются от объятий.
Ерема: - Честь беречь надо смолоду. Если приспичило парню пообниматься, девке лучше уклониться, не то прослывешь гулящей. Ворота дегтем измажут и замуж тогда уж никто не возьмет.
Семинарист: - Обниматься следует с родными по Духу людьми, кто в Боге живет и благие дела делает. А уклоняться надо об общения с богомерзкими созданиями, сеющими зло и ненависть вкруг себя.

     - «Время искать и время терять»?

Фома:   - Где ж время искать, когда его потерял? Не надо терять время попусту - потом уже не сыщешь.
Ерема:  - Это наш сельский базар. Ходишь-ходишь, ищешь нужную вещь, ищешь, а в результате только теряешь время и деньги.
Семинарист: - Не теряя время, следует нам взыскать Христа, как Божью Истину в явлении света. Он откроется нам как путь и жизнь. Только Верою одной и спасемся.

     - «Время сберегать и время бросать»?

Фома:  - Это значит растить в семье дочь. Сначала бережешь ее саму, да для нее приданое копишь. А потом все это отдаешь в другую семью, все равно, что бросаешь на ветер.
Ерема: - Бережешь часы пока новы, а старые да негодные можно и выбросить.
Семинарист: - Сказано, что в жизни нашей сберегать стоит лишь то, что ценно будет в Царствии Господнем. Все остальное надо бросать без сожаления, ибо это есть тлен и прах.

     - «Время раздирать и время сшивать»?

Фома:  - Ну, это про одежду. Пока новая — зашиваешь, сделал дырку — латаешь. А старую да никуда не годную, так на тряпицы и раздираешь.
Ерема: - Это семья. Сначала прирастаешь детьми да хозяйством. Поля как лоскуты в одеяло сшиваешь. А как надумал сын жениться — выделяешь из общего хозяйства ему надел. Вот тогда-то целое и раздираешь.
Семинарист: - Раздирают наши Души распри да дела неправые, в клочья рвет неверие в Бога. А сшивает, собирает по кусочкам разорванное, только милосердие Господне, пост да молитва, да дела богоугодные. Не пускайте в Души свои злобу, ненависть, месть. Ибо милость завсегда превозносится над судом.

     - «Время молчать и время говорить»?

Фома:   - Я в городе видел. Это радио. Включишь — говорит. Выключишь — молчит.
Ерема: - Это ребенок. Пока мал — молчит, подрастет — заговорит. Да так разговорится — не уймешь, не урезонишь.
Семинарист: - Это о молитве сказано. Она есть наше слово ко Господу сказанное. Кто удостоится – с тем и Господь заговорит, а грешным не услышать Слова Божьего. Да и что мы можем Ему сказать, когда мысль изреченная есть ложь? Молчание - золото особливо для тех, у которых с уст слетает бранная речь да поклепы с наветами.

     - «Время любить и время ненавидеть»?

Фома: - Как невеста молодая да красивая, так любишь, аж невмоготу. А как женился и понял, что взял жену сварливую да жадную, тут пришло и время ненавидеть.
Ерема: - Я горох люблю. Но как наешься молодого гороха под завязку, аж пузо разопрет и рубаха затрещит — тут-то и меняешь любовь на ненависть. До следующего урожая.
Семинарист: - Для Бога нет времени. Он всегда нас любит и грешных и праведных. А заблудших даже более остальных. И нет у Бога такого момента, когда б он от нас лицо свое отворотил. Бог есть Любовь. А время ненависти, поглядите – вот оно. Мы в нем неправдой живем спокон веку.

     - «Время войне и время миру»?

Фома:   - Это обед.  Если плохой, так в животе такая война разыграется, куда там. А коль обед справный да сытный — тут уж мир и на боковую.
Ерема: - Это суп. Если жидкий, так «крупина за крупиной гоняется с дубиной». А уж если густой да наваристый — тут уж куски меж собой не подерутся. И в доме пир да мир.
Семинарист: Война тьмы и света не прекращается в Душе человека. Разве искоренили мы пороки? Нет. Лишь когда возненавидит человек в себе неправый мир лютой ненавистью, а возлюбит в себе Душу Божью искренней любовью – вот тогда человек и спасется. И многие вокруг него спасутся. С Веры в Бога начинается на земле Мир и в Душах благоволение.

     Задумывались каждый раз над словами семинариста сельчане. А над ответами Фомы да Еремы вволю веселились. Вот в конце семинарист и пошутил: «Что й то вас, други, так на еду-то потянуло? Уж не время ли по домам?» Завечерело. Вон и скотину гонят. Пора. Так все и разошлись, не присудив победу никому.

* * *

     Вот сошлись вдругорядь Ерема и Фома. Стали спорить, кто сказку лучше сочинит. Выпало первому Ереме. И попросил он семинариста одну строчку из Екклесиаста ему выбрать. Семинарист наугад в страницу пальцем ткнул. Выпало: «время обнимать и время уклоняться от объятий». Посидел - подумал Ерема и начал рассказывать свою сказку.


Сказка Еремы «Про Чудо-Птицу».

     В тридевятом царстве, тридесятом государстве жили-были король с королевой. И  была у них дочка принцесса. Красавица да умница. Очень любили ее родители, всё целовали да обнимали. И она-то их как любила! Бывало, испугается чего, прижмется к отцу, да скажет: - «Папа, обними меня покрепче, чтоб было не так страшно». Или обрадуется, так сразу к матери бежать, прижиматься-обниматься. Долго ли, коротко ли, выросла девочка, и пришло ей время жениха выбирать. И тут родители заметили, что стала дочка их сторониться. Все в своей комнате сидит, да слезы льет. А как обнять захочешь — уклоняется. И наряды странные стала надевать. Скромные закрытые платья, да все с застежками на спине. Плащи внакидку, да такие длинные, ажник до пят. А как принцы разные-всяческие: соседские да заморские, ко двору понаехали, так стала принцесса их отваживать. Странными вопросами смущать, да  над ними ехидно насмехаться. Так и уезжали достойные принцы не солоно хлебавши.

     И вот поток женихов уже почти иссяк, когда ко двору явился страшный злой горбун — король небольшого соседнего государства. Он  был жадный и задиристый и сразу всем заявил, что больше чем жениться на красавице да умнице, его привлекает изрядный куш в полцарства. Его-то владенья не столь обширны – развернуться негде, чтоб другим показать кузькину мать. И очень все удивились, когда принцесса сказала, что выйдет за него замуж. Ну что ж, делать нечего, обвенчали их и пошли они в опочивальню. Тут горбун стал бахвалиться, как лихо он ухватил удачу за бороду. А принцесса вдруг и спрашивает: «А что у тебя сзади на спине?». Горбун удивился и сказал: «Горб, а то ты не видишь? Я в детстве с лошади упал, вот горб и вырос».
     - И все?
     - Все. А тебе что еще надо?
     - А покажи.
     - Да на, смотри, коль не противно будет. И горбун расстегнул белую праздничную рубаху и спиной к ней повернулся. Ужас и отвращение объяли принцессу, когда из роскошных кружев показался желтый киль горба. Что-то странно нечеловеческое было в этом, чужеродное и враждебное. Как будто липкий противный запах тления прокатился по роскошной комнате, вызывая приступ удушающей тошноты.
     - Как же ты с этим живешь?
     - Да так и живу, свыкся уже, - зло процедил сквозь зубы уродливый король.
     - А я вот не могу со своей судьбой смириться! Ненавижу себя лютой ненавистью не на жизнь, а насмерть. Прости, Господи, не снести мне этого! Лишь о Душе моей молю тебя, на остальное – да будет воля твоя.
     И с этими словами принцесса достала из складок плаща острый блестящий кинжал и приставила его к груди, туда, где больно билось ее чистое молодое сердце. Она резко дернула завязки, и длинный белый шитый золотом свадебный плащ упал к ее ногам. А из расстегнутого на спине подвенечного платья неуклюже выглянул горб. Принцесса тоже была горбатой! Слезы отчаяния лились по ее прекрасному поднятому вверх гордому лицу.
      - Вот те раз, - перекошенным ртом зло усмехнулся горбун, - Хорош сюрпризик мужу. Так ты уродина? Надо просить у короля прибавки к приданому за такой обман. Я брал в жены умницу-красавицу, а тут такое... Впрочем, хозяйство у вас крепкое, поля красивые, стада обильные, крестьяне здоровые. А что до тебя, так я тебя запру в башне. Будешь там сидеть, пока не умрешь. А себе я из придворных девиц красоток для забав сыщу. Я тут уже присмотрел парочку вполне... И … осекся.

     По комнате вдруг зашелестело и пронесся легкий ветерок. Зазвенели откуда-то серебряные колокольцы. Слезы принцессы вмиг высохли, а кинжал сам выпал из руки и стукнулся об пол. Горб глухо треснул, как трескается кокон бабочки, и отвалился. А за спиною принцессы начали разворачиваться крылья - почти невидимые, легкие и прозрачные. Развернулись, задрожали в лучах света, окрепли и стали белыми и сильными. Первым взмахом два прекрасных лебяжьих крыла подняли принцессу, а вторым вынесли в открытую дверь балкона. Миг — и пронеслась по небу Чудо-Птица, мелькнув тенью на голубом небосводе. Опустилась всколыхнутая ветром вуаль занавеси. Стихли колокольцы. Только, кружась, падали и падали сверху то ли снежинки, то ли мелкие белые цветочки и благоуханьем наполнялся сад. А среди комнаты, открыв рот, как вкопанный стоял оторопевший от неожиданности король-горбун и следил за полетом внезапно изменившего ему счастья.
 
     Закончил свою сказку Ерема. Тихо сидели по лавкам сельчане. Но вот кто-то громко вздохнул и раздался первый вопрос: «А что же родители? Король-то с королевой?». «А ничего, - ответил Ерема, - много нас дети спрашивают, когда решают уехать в город? Вот и принцесса сама решила свою судьбу, став Чудо-Птицей. Ведь лучше умереть, чем стать женой злого горбуна. А горбун вскоре сам уехал домой. И выгонять его не пришлось. Ведь полцарства-то давали за принцессой. А она улетела. Вместе с приданым».
     - Ну и что из этого следует? – поинтересовался любопытный мужик, живший по соседству с Еремой.
     - Да, первым делом, не надо от родителей ничего скрывать. Они ведь тебе не враги. Будь ты, кем хочешь: хоть птицей, хоть кем, для них ты - дитя любимое, единственное. Всегда. Второе, - не в каждом горбу прячутся крылья. А стало быть — мы не такие, какими кажемся на первый взгляд. И третье — где есть любовь, там не может быть плохого конца у сказки. Я так мыслю.

     Тут многие вопросительно взглянули на семинариста.
     - Растолкуй нам, что здесь за смысл такой у сказки, - попросили сельчане.
     - А все просто. В сказке ведь зачастую так и говорится «Девица - Душа». Чистой да незлобливой Душе в жизни тоже посылаются испытания. Вот и принцесса несла свой крест смиренно и тайно от всех. А как захотелось ей простого мирского счастья, тут и явился к ней Грех в образе отвратительном. Не могла она противостоять ему, вот и дошла до края. Но взмолилась Душа ко Господу и вмешалось Божественное Провидение. Не дало ей совершить роковой ошибки – лишить себя жизни. И Душа воспарила в небо. То есть – спаслась. Никогда не поздно воззвать к Богу, когда твоего разумения и сил уже не хватает, чтоб справиться с ситуацией.

     Теперь настала очередь Фомы. Вновь раскрыли они книгу, и досталось ему «время собирать камни и время разбрасывать камни». Фома не стал долго раздумывать, и повел неторопливую речь о временах стародавних. И притихли сельчане…

Сказка Фомы «Четыре камня».

     Жил некогда царь, и было у него три сына. Первый дородный да степенный, второй умный да юркий, а третий простой да умом не слишком крепкий. В общем, как в сказках говорится, третий и вовсе был дурак. И звали его, как водится, Иваном. Вот состарился царь и стал думать, кому из сыновей государством править взамен его. Но как выбрать, когда все тебе по сердцу — ведь все трое родные его кровинушки.

     Позвал царь своих сыновей и дал им такой наказ: «Слыхал я от купцов заморских, что есть на свете волшебные камни: камень преткновения, камень вражды, камень правды и камень изобилия. Кто мне эти камни сыщет, тот и наследником моим станет». Вот стал старший брат думать. Где больше всего всяких  камней невиданных? В море. Значит туда и надо идти. И направился старший брат к морю. Средний тоже был не промах. Где самые большие камни? В горах. И отправился средний брат в горы. А младший, по традиции, пошел туда — не знаю куда. Старшие братья, проскитавшись долгое время кто на море, а кто в горах, не захотели возвращаться с пустыми руками. Набрали они себе полны карманы камушков разноцветных в надежде, что как-нибудь потом, а отбоярятся.

     Между тем, младший брат Иван так и шел, куда глаза глядят. И как-то однажды на дороге встретил старушку. Шла она и тащила огромную корзинку. Иван вызвался ей помочь, и сам с трудом донес корзинку до домика в лесу – такая она оказалась тяжелая. А старуха та оказалась волшебницей. И захотела она Ваню наградить за доброту да простоту его. Открыла она крышку корзинки — а там сплошь камни. «Выбирай, - говорит, - себе любые, которые по нраву, да по нужде твоей». Вот Иван и выбрал себе четыре камушка. Пошептала ему старуха что-то на ухо. Он за пазуху камушки положил. Поблагодарил старушку и в обратный путь отправился.

    Много ли мало прошло времени, воротились братья домой. Встретил их отец и пожелал узнать, кто же исполнил его волю. Как отдохнули с дороги братья, повел он их на вспаханное поле и говорит: «Встаньте рядом, да бросьте по камню. У кого всходы появятся, тот и будет следующим государем». Кинули братья по камню и стали ждать. Вдруг с того места, где упал камень Ивана побежали зеленые волны и по всему полю взошла пшеница. Тут же зерном налилась и заколосилась. А как вызрела — стала долу клониться от тяжести колосьев. Такой невиданный был урожай. Ведь это и был камень изобилия, который дала ему старуха-волшебница. Обрадовался Иван, бросился он в поле, стал золотые колосья обнимать, к груди прижимать. Смотрели-смотрели на это братья и говорят: «Разве ж это государь? Какой-то шут гороховый. Над нами ж смеяться будут. Дозволь, батюшка, во втором состязании нам еще раз удачей померяться. А то так вот сразу — и на трон. Ведь еще осталось по три камня у каждого». Ну, царь подумал и согласился. «Завтра,- говорит, - продолжим».

     А братья-то сговорились и решили следующий камень волшебный подменить. Ночью пробрались братья в покои к Ивану. Видят – спит Иван крепким сном, а в кулаке камушек зажатым держит. Так у него сонного братья забрали волшебный камень, а ему в ладонь вложили свой, простой. Утром вышел царь. Видит, что Иван один-одинешенек его встречает. А где же братья? А братья-то с рассвета заняты очень: у себя в хоромах не на жизнь, а насмерть дерутся — по полу катаются. Валтузят друг друга чем попало да почем зря, страшно кричат и громко бранятся. Захохотал тут Иван и батюшке поведал, что, наверно, братцы у него камень украли. А попался им камень вражды. Вот они и враждуют. Окликнул их царь, но братья не хотели в краже признаваться. Тогда достал Иван из кармана другой камень и подал отцу. И тут же братья кинулись к ним в ноги и во всем повинились. Да и не могли они поступить иначе - ведь это был камень правды. Выслал царь братьев в дальние имения, а сам с Иваном стал править, да его обучать наукам и всяким разностям. Иван-то оказался отличным учеником. Отец им не нарадуется. Но братья никак не хотели смириться с поражением. Собрали они войско и решили силой отобрать у Ивана царский престол. Пошли они штурмом на царский дворец. А как подошли, увидели, что войско-то их ущербное: солдаты - калека на калеке, лошади хромые да повозки разбитые. Это оттого, что Иван на перекрестке дорог закопал камень преткновения. И кто не с добром к ним шел — тот на нем и спотыкался. Да так, что потом всю дорогу не мог оправиться.

     И сдались братья. Поняли, что им с Иваном не совладать. Да и не тот он уже был Ивашка — серая сермяжка. Перед ними теперь стоял законный царь-государь. Поклонилися братья Ивану, у отца прощенья попросили за все зло содеянное и стали отечеству верой и правдой служить. Один стал воеводой, а другой — казначеем. И стали они все вместе жить-поживать, да добра наживать.

    Закончилась сказка. Долго думали сельчане. Кто бороду теребил, кто в затылке чесал, кто головой качал. Видно было, что понравилось. «Да уж, - пошутил семинарист, - это наше всё: дураки и дороги. А на каждой дороге по камню преткновения. Чтоб жизнь медом не казалась».
     - Теперя это, тово, камень правды надобно в суды отдать, а камень изобилия — нам, крестьянам, - стали судить-рядить сельчане, - Тогда как камень вражды  неплохо бы на границе зарыть, чтоб врагам не повадно было.

     - А ничего никуда ни отдавать, ни зарывать и не надо, - внезапно громогласно встрял в разговор Ерема. Все враз затихли и на него уставились с большим интересом. А он и продолжил: - У нас у кажного энти камни завсегда за пазухой. Мы их всю жисть с собою носим. В сердце они человеческом. Чего там только нет: и вражда, и правда, и изобилие. И еще много чего покладено.

     Так сказал Ерема. А Фома вдруг встал с лавки, подошел и обнял своего давнего врага-соперника. И сказал Фома: «Так как ты, Ерема, никто мою сказку объяснить не смог. А раз ты все так правильно понял, то и не враг ты мне боле и не соперник. Отныне друг ты мой любезный». И поцеловались они троекратно в знак душевной приязни.

     А люди глазам своим не поверили. Ну и ну. Где это видано, чтоб сказка помирила мужиков? Сделала врагов друзьями! Знать не зря народ сказки складывает. Семинарист им головой закивал, дескать, правильно мыслите, други.



     А потом домой пришел, все это записал, да вам на суд и представил.


© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2013
Свидетельство о публикации №213091401624
рецензии
http://proza.ru/comments.html?2013/09/14/1624


Рецензии