Мы, роботы

МЫ, РОБОТЫ…
               В это утро Надя поднялась ни свет, ни заря, еще только-только начал  звучать гимн из динамика, а они с Вовкой уже выходили из дверей ее маленькой квартирки. Надя была горда, сегодня он взял ее с собой, и они, как самая настоящая семейная пара будут регистрировать в ГАИ автомобиль, который Вовке привез в качестве оплаты за услуги посредника какой-то клиент. Как все будет происходить, Надя не знала, ее деловой друг по своему обыкновению ничего не объяснил, просто бросил вечером за ужином: «Так, завтра идем в ГАИ, надо номера получить». Надя  согласно кивнула, как будто для нее это было обыденное дело – ходить регистрировать автомобили, на самом деле она просто побоялась спросить, ей не хотелось выглядеть в его глазах полной дурой и лохушкой, не имеющей представления о самом элементарном. Так что она просто поставила будильник на полшестого, и утром еще затемно они подъехали на автомобиле к маленькой, забитой машинами стоянке, с трудом найдя место для парковки.
      Вовка, учитывая его никакое умение водить машину  (права он купил у другого клиента, а уроки вождения игнорировал), все время психовал и матерился. Чтобы не раздражать его еще больше, Надя сидела тихо, как мышка, вообще не произнеся ни слова. Кое-как припарковавшись, он, весь в поту, схватил папку с документами и куда-то побежал, напоследок приказав Наде сидеть и никуда не уходить. Она и сидела, как кукушка в часах, робко оглядывая через стекло окружающих. На нее никто не обращал никакого внимания, крепкие парни, покруче ее Вовки, так же, как и он, бегали с папками, о чем-то говорили с подошедшим гаишником, открывали капоты машин, суетились, одним словом. Она твердо выполняла указание своего спутника, и никуда не высовывалась. Вовки не было долго, она уже устала сидеть, замерзла, но мужественно выполняла свой долг, мечтая, что эта поездка окончательно их сблизит, и они, наконец, поженятся. Она расправила плечи, и уже гордо, как законная супруга  взирала из окна на всех этих суетящихся автомобилистов, ощущая себя одной из них.
            Из этого прекрасного состояния ее вывел грубый окрик предмета ее мечтаний. Вовка, появившийся, наконец, на площадке, набросился на нее с упреками: « Чего ты тут сидишь, как дура, почему сержанту машину не показала, он что, тебе и номерок не дал?! Идиотка! Зачем я тебя сюда посадил, чтобы ты тут бутерброды жрала?»
«А я откуда знала, что делать? Ты же мне ничего не сказал…» - только и смогла ответить Надя. Обида захлестнула ее, слезы брызнули из глаз, она выскочила из машины и бросилась прочь от этого неблагодарного, невежественного, грубого, но так долго обожаемого ею человека. Нет, никогда, никогда она не простит ему этого хамства, никогда! Она бросилась прочь, ничего не видя перед собой, кубарем скатилась с лестницы, каким-то чудом умудрившись не свернуть себе шею, побежала по улице, рыдая навзрыд, отталкивая со своего пути случайных  прохожих, готовая убить его, если он нагонит ее. Ноги несли ее с необыкновенной скоростью, на ходу она оглянулась через плечо, опасаясь преследователя, но никто за ней не бежал, и это огорчило ее еще сильнее. Она просто взвыла от обиды. Слезы влажной пеленой застилали ее глаза, она шагнула с тротуара на проезжую часть, совершенно не соображая, что на светофоре горит кроваво-красный свет. И тут же ее оглушил визг тормозов и неожиданно- басовое женское: «А-а-а-а-ахх…»               
              И теплый жестяной капот старой «Волги» как-то деловито и вроде бы несильно толкнул ее в голову, и прямо рядом с ее обмякшим телом, как-то по-дурацки, по-клоунски раскинувшим руки-ноги, остановились – затормозили  воняющие свежей резиной шины «Мерседеса». Асфальт был сухой и пыльный, а она как дура разлеглась на дороге, но встать не было сил, да и желания тоже. Она уютно и как-то по-домашнему, как  родная прижалась щекой к асфальту, ее глаза были открыты новым ощущениям. Она ощутила себя смертельно усталой и почувствовала некое облегчение от того, что не надо никуда бежать, рыдать, кричать. А так хорошо было лежать тут посреди дороги и не думать о том, прилично ли она выглядит и правильно ли она поступила, как приходилось думать все время. А она вот взяла так просто и разлеглась посреди дороги и все тут! И лежит. А пусть другие думают, и решают, и суетятся, и заботятся о ней! Гаишники, врачи скорой помощи невесть откуда взявшиеся тут и бледные затравленные водитель и пассажиры злополучной «Волги» и просто зеваки, жадные до чужого горя.
               А она просто лежала, и так ей стало спокойно и хорошо, что ничего не хотелось менять. И только одно ее беспокоило – теплая, одуряюще пахнущая, липкая лужица, растекающаяся от ее головы. Ее щека, шея, волосы – все было испачкано  этой липкой массой, а тонкие алые струйки растекались дальше. Ее беспокоило, как она будет отмывать волосы, а белая футболка, конечно, безвозвратно испорчена, вряд ли она сможет ее когда-нибудь отстирать.
              Над ней склонилась полная женщина в белом халате, лицо ее побагровело от сильного наклона, она взглянула Наде не то чтобы в глаза, а прямо в зрачки  и протянула к ней потную красную пятерню с толстыми как сосиски и дрожащими от напряжения пальцами. От нее пахнуло потом и дешевыми сигаретами. Неужели она коснется ее этими потными дурно пахнущими пальцами? Надя хотела отодвинуться, но тело не слушалось ее,  и она просто смотрела на женщину, на ее желтые обесцвеченные волосы и криво нарисованные брови. И вынужденно терпела  неприятные прикосновения, ее бедное тело должно было биться в конвульсиях, так болезненны они казались, но она продолжала лежать недвижимо. « Зачем, зачем вы меня мучаете? – хотела она закричать, - оставьте, оставьте меня в покое!» И хотя она не смогла произнести ни звука, тетка прекратила свои манипуляции, напоследок она вытянула свои пальцы- сосиски к Надиному лицу и зачем-то закрыла ее глаза, придавив веки тяжелыми ладонями. И последнее, что Надя увидела, это выражение жалости на полном и, в общем-то, добром лице докторши. В наступившей темноте еще отчетливее стали ощутимы запахи и звуки. И только мучила глупая мысль, где, интересно, этот подлец, этот негодяй? Неужели он тоже стоит в толпе зевак и пялится на ее оголенные ноги, испачканные кровью и покрытые свежими ссадинами и царапинами? И почему никто ей не помогает подняться, и почему докторша оставила ее, тяжело поднявшись, она, шаркая ногами, пошла к машине скорой помощи, бросив  на прощанье: «Бесполезно…»
              А несчастный водитель «Волги» все бегал вокруг нее, размахивал руками и умолял сделать хоть что-нибудь. Толпа собралась еще больше, гаишники записывали свидетелей, мимо медленно проезжали автомобили, из окон с любопытством глядели водители.
         «Сбил насмерть…. Она сама под колеса кинулась…. Такая молодая…. Эти машины носятся как бешеные… Голова, как орех раскололась…. Вызывай труповозку…. Каково родителям-то…Крови, крови-то сколько, где ж тут выжить, конечно, насмерть!»
«О ком это они? – слова из толпы обескуражили Надю - неужели обо мне? Да, обо мне…. Значит, я умерла…. Так рано… Я даже завещания не составила! И кому теперь моя шуба достанется? А!  - внезапная легкость, недоступная ей при жизни, охватила ее, - Какая теперь разница! И вообще, если подумать, какая красивая смерть! Как я бежала, как негодовала, и вдруг! Вмиг! Внезапно! Почти без боли…. Как я лежу – красивая, молодая, счастливая! А вокруг все суетятся…. Уж по-любому, лучше, чем помереть ветхой старухой, больной, одинокой, убогой! Бр! Старая, морщинистая, скрюченная,  вечно мерзнущая, укутанная в  засаленное тряпье, с кучей болезней и одна, никому не нужная! В одиноком холодном доме! Может, никто и не узнает сразу, что померла, а тут – столько зрителей! И все сочувствуют, жалеют, советы дают! Как в театре! Нет, хорошо, все-таки! Хорошо!
И вдруг ей все стало глубоко безразлично: и ее покалеченное тело, и толпа, и предшествующий катастрофе скандал, и все- все- все! И это было странно и удивительно. Ей захотелось избавиться от всего лишнего.  Все это было ненужно и обременительно, но ее тело все еще держало ее, и она уже мечтала освободиться от него. И она освободилась. Она не поняла, что произошло, как будто вспыхнула яркая радуга: прямо из ее разбитого тела, как из надоевшего кокона, отслужившего свой век, вылетела радужная бабочка, расправила крылышки, и необыкновенное спокойствие и блаженство охватило Надю.
             -Ах, значит, вот как это происходит! – подумала она, упиваясь полетом на радужных крыльях, - И почему, тогда все так боятся умирать!
            - Значит, я все-таки умерла, - подумала она, равнодушно глядя на покинутое тело.
            -А душа, значит, все-таки есть, и я – это и есть душа…. И душа, значит, и вправду бессмертная…. И значит, и Бог есть…. Господи, а что же дальше-то?
            Она покружила немного вокруг, наслаждаясь полетом, потом ей стало скучно смотреть на чужое уже тело, и радужные крылышки понесли ее куда-то вверх.
Несмотря на видимую хрупкость,  крылышки с неожиданной силой поднимали ее ввысь, все выше, выше, ясная лазурь небес стала прозрачной и хрустально звонкой, потом какой-то ветерок подхватил ее, закрутил смерчем и понес в белую ослепительно сверкающую, но ватно-мягкую воронку.
              -Да-да, так и должно быть, - длинные белые коридоры и ведут прямо к свету.
              Свет становился ослепительным, и уже ничего не было видно. А потом полет окончился, как быстро –  сказать было трудно, она потеряла ощущение времени. И было какое-то странное состояние, она чувствовала, что она тут не одна,  и таких, как она, много, много…
               Потом свет немного померк и из хрустально-ослепительного превратился в спокойный рассеянный, как от матового плафона. И она стала различать то, что вокруг.
На белом длинном и почему-то прямоугольном правильном поле в этом молочном белом свете она увидела  множество мотыльков-душ. Они, так же как она, трепетали разноцветными крылышками. Она разглядела, что это в общем и не крылышки, а какие-то цветные сполохи-переливы, такие бывают в плазменных светильниках, а еще она подобное видела по телевизору – это северное сияние. Но сияние это у всех было разное, один мотылек излучал красивые и спокойные голубые сполохи, другой переливался всеми цветами радуги, у кого-то преобладали беспокойные багровые тона, а иные души кое-как теплились слабеньким сереньким светом.
Души все прибывали и прибывали, они сыпались откуда-то сверху, от матового ночника, и скоро их стало так много, что они лежали вплотную, крылышко к крылышку, слегка вспархивая над белой простыней, и вот уже белого поля  не стало видно, оно было полностью покрыто разноцветными мотыльками. А еще эта масса была похожа на длинную, бесконечно длинную, но не очень широкую реку, но река эта не текла, а застыла в движении и только трепетала, мерцала и испускала тревожные блики.
             «Это мы, наверное, явились на суд Божий, - промелькнула судорожная мысль.
             Но это не было похоже на картинку из Библии: нигде не было видно ни ворот, ни весов, ни райских садов, ни котлов для грешников, или, что там еще должно быть?  Надиной душе это напомнило  большой операционный стол, она лежала на подобном столе, когда ей аппендицит вырезали – вот и лампы вверху!  А они все тут лежат почти беспомощные, а скоро дадут наркоз и тогда придет Великий и Ужасный – хирург. Или – Создатель, или Бог. И отрежет лишнее, или пришьет, что надо. Такая массовая хирургическая операция.
               Она пригляделась внимательнее – хирургический стол был какой-то странный, у него было два края, резко обрывающихся с двух сторон, а два других края уходили в стороны бесконечно далеко и казались нескончаемыми.  Это было странно и непонятно. И страшно.
Она почувствовала, что рядом тоже боятся. Она буквально ощущала всплески панического страха и – чужие мысли. Странно, она не слышала голосов, но слышала мысли. И поняла, что и ее мысли тоже всем понятны, и это  было неприятно. «Господи, тут все телепатами, что ли, становятся? Да мы тут все экстрасенсы какие-то! Ну и местечко!» Она попыталась собраться.
               «Так, если сейчас будут  грехи взвешивать, надо вспомнить  все, что я хорошего сделала», - она сама поняла, что это была дурацкая и глупая мысль. Она судорожно попыталась вспомнить слова молитвы, ну, одну-то молитву она точно знала, но как назло, ничего не могла вспомнить. Ее охватило отчаяние.
              Надя опять попыталась вспомнить слова молитвы, но в уме крутилась только: «Отче наш, иже еси на небеси…. Господи помилуй….», и опять: «Отче наш….», и все! Она была в отчаянии: вот, попала на прием к Богу, а что сказать надо, забыла! «Ну, может, я и не самая прилежная христианка, но я же крещеная, и в церковь иногда заходила и вообще, в Бога я верила, вот, честно, верила! А теперь точно вижу, есть Бог, Иисус Христос тоже, и матерь Божия…»- и только она начала немного успокаиваться, как в ее сознание влетели чужие мысли.
            - Аллах всемогущий! За что наказываешь меня, недостойного, чем я грешен, если рядом со мной неверные?
              Надя взглянула в сторону этих мыслей – рядом трепыхался сине-фиолетовый мотылек, безуспешно пытаясь поднять над простыней свое прозрачное, тоже сине-фиолетовое тельце.
             -Надо же, ты - мусульманин, а я – христианка, и мы – вместе… кто бы мог подумать!
            - Вай-вай - вай! Рядом с правоверным мусульманином неверная, да еще и женщина! – возопила мусульманская душа. – Я дважды совершил хадж в Мекку! Я изучал Коран в медресе, я вел достойную жизнь, и вот, когда я готов к встрече с Аллахом, со мной рядом неверная! Сгинь, нечестивая!
            - Ой, можно подумать, нам приятно рядом с тобой сидеть! Ну, на работе, ладно, куда деваться! А щас у меня выходной, и я сижу, где хочу, понял? Я вас, мужиков ваще за людей не считаю! Я вас столько видела - перевидела в разных позах, и у всех вас на уме только одно – как нам, девчонкам под юбку заалеть! А уж святоши эти самые кобели и есть! Нет, вы посмотрите на него! У  себя дома, небось, целый гарем отоваривает, а здесь с нами сидеть ему западло! Насмотрелась я на таких в Ливане, когда мы с девчонками там по контракту работали....
              - А ты как сюда попала, сестренка?- перебила ее бесконечный поток мыслей Надя, - ты кто вообще?
              - Я-то? Танцовщица я! В ресторане, ну, типа – стриптиз показываю.
              -Вай-вай-вай! Рядом с падшей женщиной! – раздалось причитание мусульманина.
             - И нечего меня проституткой обзывать! Че ты сюда приперся, если такой порядочный? Не нравится – отвали! А я тут, как и все – отдыхаю! – и она помахала красно-желто-пестрыми крыльями совершенно дикой расцветки, причем, одно крыло было короче другого с оборванными краями.
               Мусульманин закрыл тельце тускло-фиолетовыми крылами и заунывно затянул, видимо, молитву.
               -А как ты умерла? – полюбопытствовала у танцовщицы Надя.
              -Я? Умерла? В каком смысле? С чего ты взяла?
              - Но ведь ты здесь!
              - А разве это – не глюки? Нет, постой! После представления мы с девчонками покурили травки, ну, выпили, немного, кстати! Потом пацаны порошок принесли, ну, кокаин, такой кайф словили! А потом – а больше ничего не было! Не помню…. Вот вас тут вижу – так прикольно! Ты что, намекаешь, что я того, откинулась?
             - Ты – наркоманка, значит, скорее всего – передоз.
             - Не, я не наркоша, я иногда только, для настроения…. Так значит, я точно – ласты склеила! И какой же козел мне это дерьмо подсунул, хотела бы я знать! Люська, точно Люська! Она этого хачика с коксом приволокла, а сама нюхать не стала – типа она беременная! Как же, беременная она! На мое место метила, зараза! Теперь она вместо меня танцевать будет, а я тут…. Че, это точно, это не глюки? И мы тут все – мертвые?
            - Вроде того…. Не страшно?
            - Не-а! Прикольно! А че такого? Я такого насмотрелась по жизни, меня напугать трудно. А тут ничего, чисто! Как в больнице, но только народу больно много!
            -Ай! Ну, вот опять! Прям на голову, блин!
             И впрямь, сверху, одна за другой, как горошины из стручка, посыпались вновь прибывшие души. Одна из новеньких, бесцветная и прозрачная, как минеральная вода без газа, трепыхала крылышками и издавала постоянный и тревожный, но совершенно бессмысленный, эмоциональный и импульсивный поток: страх, боль, обида, удивление и какие-то совсем первобытные чувства, никак не оформленные образами, словами и мыслями.
           - Ой, что это? Кто это? Почему мы его не понимаем?
           - На каком языке он думает?
           - Это, наверное, новорожденное дитя, или поздний выкидыш, он еще не научился думать, но у него уже есть душа, и она страдает…
           - Так пусть страдает тихо! Это же невозможно! У меня башка просто раскалывается! Да заткнешься ты? – взвизгнула танцовщица.
           - Зачем ты так? Может быть, это твой ребенок.
           -  У меня нет детей, слава Богу! Да я их терпеть не могу, от них одни неприятности!
           -Как ты можешь так? Ты не понимаешь, какое это счастье – дети!
           -Тоже мне – счастье! У тебя самой, что, много детей было? Или у самого? Тут ни хрена не поймешь, кто мужик, кто баба! Никакого порядка, просто черт ногу сломит!
           -Не богохульствуй, сестра, ведь скоро ты предстанешь перед лицом Господа! Будь хоть сейчас добрее!
          - Ой, не надо меня воспитывать! Ты че, в монастыре, типа, жила? ... Да что же он так орет, сил нет! Тоже мне, тот свет, называется! Шум,  как в кабаке! Бардак какой-то! Покоя ни хрена не дождешься! Да заткните ему глотку! Или что там!
         - Успокойся! А ты – утешься, милое дитя, я спою тебе песенку. Ты – невинное создание, тебя ждет райское блаженство… тихо, тихо, баю-бай, жаль, не могу тебя взять на руки… ну, хоть крылышком тебя обмахну… а-а-а, а-а-а, вот так, вот так…
Синенькая невзрачная бабочка повеяла своим крылом в сторону пульсирующего эмбриона, и он затих, успокоился и прильнул к спокойному синему сиянию.
         - Не, вы посмотрите, как она нянчится с этим недоноском! Думает, щас  Бог ее наградит,  прям сразу! В рай, типа!
         - Все будет совсем не так, как вы думаете, - вступил в разговор оранжевый, вновь прибывший мотылек.
          -Да-а? И что же будет?
          -Реинкарнация, конечно! И ты, сестра, с таким характером, в новой жизни, наверное, собакой станешь…
          - Чего? Сам такой!
          - Я женщиной была…
          - Да что ты говоришь! Ну и кем ты надеешься стать? Мужиком, поди, американцем и миллионером! Ну, колись! Давай!
          - Не знаю, кем стану,… моя жизнь была такая тяжелая, я так много работала! Я столько добра людям сделала, меня должны наградить!
          - Много  работала? Значит, будешь лошадью! Привыкла уже! Жди, пожди! Надейся!
          -Язычники, умолкните! Разве не знаете, что надо творить добрые дела, не ожидая награды, ибо добро, творимое ради наград – суть сделка, корыстное дело, и божий суд не примет…
         - Вы ничего не понимаете! Вы, христиане, неправильно понимаете мир! Вы ищите счастье во внешнем мире, в то время, как на самом деле все что нужно, есть внутри самого человека. Вот йог, например, может сидеть голый посреди лужи, медитировать и чувствовать себя совершенно счастливым. Ему не нужно ни богатство, ни бытовые удобства, он живет подаяниями…
           Надина душа трепетала, прислушиваясь к бурным дискуссиям беспокойных душ. Чья-то  христианская душа билась в непримиримой битве с буддистской.
-Вы послушайте их! Медитируют они! И будет им счастье! А я всю жизнь работал! Я работал! А эти – ничего не делали всю жизнь! Молились они! Польза от них, какая? Что они сделали? Хоть что-нибудь!
          -Они стремились к совершенству, гармонии…
          -Они – лентяи! Гармония! А мы, значит, недоумки, работаем и их, лентяев, кормим! А если бы мы все, как они,  ничего не делали, что бы на земле было? Ничего вообще не было бы! Кто бы города строил? Нефть добывал? Хлеб выращивал? Представили? И кто бы им милостыню подавал, если все – нищие? И подать-то было бы нечего! Все бы с голоду перемерли! Города бы лежали в руинах!
          - А может быть, города эти никому не нужны… и нефть ваша … только грязь и мусор от вашей работы. Земля в свалках и помойках. Вот и прикиньте, от кого больше пользы!
           Сверху упали еще несколько душ. Так же, как все вновь прибывшие, они вначале метались, вспархивая над белым полем. Не все сразу осознавали свое новое положение, не все смирились с ним, некоторые возмущались и требовали своего возврата. Как ни странно, это были души пожилых  и очень пожилых людей. Надина душа, рассчитывая, что они будут излучать  смиренные и благочестивые покаянные мысли, буквально изнемогала от потока проклятий и ненависти, исходивших от этих злобных мотыльков. И она, торопливо вспархивая, постаралась отодвинуться от них подальше, ориентируясь на позитивные, или хотя бы спокойные импульсы.
             Вот какая-то потрепанная жизнью бабочка изливала душу невзрачному благочестивому мотыльку, прозванному танцовщицей монашкой.
           - У меня была такая трудная жизнь, что мне не жалко, что я умерла, я бы и раньше умерла, да самой себя убить, говорят, грех, да и страшно было, если честно…
           - Верно, сестра, самоубийство – страшный грех! Только слабые духом убивают свою бессмертную душу, этот грех не прощается! А сильные несут свой крест без ропота, ибо…
            -А я считаю, что только сильные могут уйти из жизни!  А вот  я – слабая, не смогла, … хотя надо было…
           - Нет-нет! Ты  - сильная! Богом благословенная!
           - Ага! И за это меня Бог всю жизнь наказывал!
           - Нет! Не наказывал он, а посылал испытания, ибо кого любит, того испытывает.
           - Да на фига мне такая любовь, если всю жизнь по башке, по башке! Уж лучше бы не любил, а жила бы я по-человечески!
           -Как ты можешь такое говорить, ведь ты скоро предстанешь перед светлым ликом Всевышнего! Бог добрый, он возблагодарит тебя за муки, и даст жизнь вечную, где нет ни печали, ни воздыхания…
           -Ну, не знаю, чем он меня вознаградит за мои мытарства, что-то не верится в справедливость, при жизни я ее так и не дождалась!
           - Расскажи о своей жизни, облегчи душу!
           - Да что рассказывать? Вся жизнь – борьба, с детства. Мать – алкашка была, отцу до нас с сестрой дела вообще не было, так что я для нее, младшенькой, и матерью и отцом была! Всю жизнь вкалывала, как проклятая, а заработать, заслужить нормальную жизнь так и не смогла! А другие – пьянь, лодырюги как сыр в масле!
          - Грех это – завидовать!
          - А у вас все – грех! И что от матери сбежала, что отца не уважала – тоже грех!
          - Верно, грех, ибо сказано в Писании: «Чти отца своего и мать свою…
          - А не за что их уважать!
          -Господь накажет за грехи!
          - Вот-вот, только на это он и годится – наказывать! Ну, не осталась я с матерью, не спилась с ней, и сестру от нее спасла и за себя боролась – наказывайте меня, нате!
          -И накажет!
          -И наказал, ничего у меня по жизни не получилось. Вкалывала всю жизнь как проклятая, а удачи не было. И в личной жизни … лучше про это не вспоминать! Не дай Бог никому такую жизнь! И за что мне это?
         - А ты посмотри на это иначе, сестра! – вступил в дискуссию оранжевый мотылек, - все-таки вы, христиане неправильно смотрите на жизнь!
          - А вы, значит, правильно!
          - Мы, буддисты, знаем, что рождаемся, чтобы отработать свою карму. Вы думаете, что если будете себя правильно вести, то Бог даст вам удачу и успех,…
           -Да! А что, разве это неправда?
           - Не-е-ет,… Каждого Бог ставит в самое неудобное положение. Нам даются самые неподходящие родители, кто любит детей и может их воспитывать – бездетны, а коту они не нужны – рожают и рожают!
            - Почему?
           -Просто одни рождены, чтобы страдать, другие – чтобы умереть, третьи – чтобы наслаждаться жизнью. И это надо принять, как данность, и просто достойно проживать то, что определено…
           - Да-да! У нас, христиан, это называется – нести свой крест! – оживилась «монашка», - И Бог посылает только то испытание, которое человек сможет вынести!
          - Истинная правда! – совершенно неожиданно подал мысль мусульманин, доселе погруженный в собственный мир, - У нас говорят, когда человек рождается, Аллах вешает ему на шею его судьбу!
          - Так-так-так! Я вижу, все религии пришли к согласию!  Может быть потому, что Бог один, просто мы все его по-разному понимаем!
          - Это кто у нас такой грамотный? – вмешалась танцовщица, - Академик, что ли?
          - Ну, академик не академик, а инженер- исследователь. В нашей лаборатории…
          - Фи, инженер! Мы с девчонками таких не любили! Нудные и нищие! Вечно трындят об умном, а у самих денег нету! Я бы тебя и обслуживать не стала, даже если бы денег отвалил!
          - А мне твои услуги не нужны, я мужчин люблю.
          - Педик, что ли?
          -Почему? Я – женщина, то есть была женщиной…
          - И такая умная?! Инженер! Блин! Ну, это ваще нереально…
          - Я не понял, вот вы все про испытания, да про испытания, мы что, машины на испытательном полигоне? Что-то мне эта дорожка напоминает… прямо конвейер в сборочном цеху…
           - А ты тоже технарь? Ты тоже понял? Мы на заводе новые автомобили тоже нагружали по максимуму, и та модель, которая хорошо проходила испытания, испытывалась дальше, ее грузили по новой, до предела, до полного разрушения. А слабая, неудачная машина – ну что ее грузить? Пусть так ездит!
          - Наверное, вы правы, коллеги. Мы в институте, в своей лаборатории тоже испытания проводили, только на крысах….
          - Опыты на животных?!  Садисты! Вивисекцией занимались?
          - Да нет, мы интеллект изучали.… Так вот мы тоже отбирали самых способных, самых умных, по лабиринтам гоняли, на свет ламп реагировать учили, на слабые токи и прочее. Это все самым умным доставалось, они к концу дня так уставали, что им даже размножаться сил не было.
          - А глупые – вы их что, убивали?
          - Нет, они просто жили,  ели пили и ничего не делали. Мы их хорошо кормили, содержали в особых клетках.
           - А зачем они вам  были нужны, они же глупые!
           - Для потомства, они очень хорошо размножались. Нам же нужны были новые крысы для опытов, а то умные почему-то быстро умирали,  да и размножались плохо. От стрессов, наверное!
           - Не, я не поняла, вы тут про кого, это самое,… инженеры, блин, техники! Крысы, машины какие-то, я еще про наказания и кресты могу понять, а это – про чего?
           - Да-да, мне тоже непонятны ваши разговоры, мы все готовимся предстать на суд Божий, стараемся подготовить наши души к главному событию нашей жизни, а вы….
           - Да разве вы не поняли до сих пор? Земля –  полигон для испытаний, а мы – люди, всего лишь модели, экспериментальные образцы, созданные как раз для этого полигона! Как мы испытывали новые модели автомобилей, так и они, Боги, постоянно проводят над нами испытания! Они  устраивают нам тест-драйв, организуют гонки, ставят на нашем пути все новые преграды!
           -  Да-да, это они гоняют нас, как крыс по лабиринтам, ставят перед нами барьеры, бьют током и заставляют  учиться, тех, кто поумней. Да-да! И это согласуется с Библией, просто мы не могли правильно ее понять! Бог испытывает того, кого любит, и дает только то испытание, которое способен вынести! А иначе, почему, вы думаете, алкаши вместо того, чтобы вымереть, размножаются, а те, кто мог бы воспитать  замечательных  детей – бездетны. Идиотам и дуракам везет, а люди достойные всю жизнь борются с трудностями!
          - Ну и что из этого следует?
          - А то, что мы – всего лишь  подопытные крысы, как  в лаборатории!
          - Или экспериментальные образцы на полигоне!
          - Да вы что, с ума, что ли все тут посходили? Нет, этого не может быть! Это все-таки глюки! Господи, куда я попала? Я не хочу, я не могу! Ущипните меня кто-нибудь! Согласна даже по морде! Отхлестайте кто-нибудь по щекам, может, искусственное дыхание ….. – бабочка-танцовщица заметалась по полю, вспархивая и пытаясь взлететь. Она била своими рваными крыльями, и  новые волны отчаяния  и страха понеслись  от нее, передаваясь другим душам. Тревога и страх переросли в панику, и весь сумбур, весь шквал мыслей и чувств буквально сбивал в клубки последние остатки спокойствия. Безумная паника охватила все души поголовно. Надина душа чувствовала себя червяком, попавшим под асфальтовый каток. Она уже ничего не понимала, и ее растрепанные мысли метались по ее растерзанной, обезумевшей душе, все больше взвинчивая панику, которая, казалось, и так была на максимальном пределе. Все  чего-то ждали, но ничего не происходило, ничего не менялось,  и от этого паника росла еще больше, и предела ей не было. И когда казалось, что еще мгновение, и она перерастет в кошмар, появились ОНИ, Совершенные.
             Никто из душ не видел их, но все почувствовали их приближение и в ужасе затихли, замерли. Света стало еще больше, хотя казалось, больше его быть не могло. Свет стал просто ослепительным, и души уже не могли видеть друг друга. В последнем судорожном порыве  обратили они с надеждой и верой, страхом и смирением свои мысли к ним, Высшим,  Всемогущим и Всепрощающим, как бедные странники протягивают свои озябшие руки к пылающему  очагу, жаждая получить тепло и утешение, ласку и понимание. Как малое дитя ищет защиты и помощи от отца своего, ждет ответа на  неразрешимые вопросы, так бедные души внимали любому веянию от них, Великих. И они ощутили его. Они почувствовали дуновение их мыслей.
Но не было сострадания и сочувствия в этом дуновении, не было тепла в них, Великих. Ледяным холодом повеяло от тех, в ком хотели найти  тепло и участие. Презрительное и усталое внимание почувствовали души. И съежились, поникли они, опустили крылышки под пристальным взглядом невидимых Совершенств, и на всем поле притихли мятущиеся души и уже не вспархивали больше, а тихо внимали Высшим, и уже слышали их мысли.
И это были горькие мысли, и это было разочарование.
             - Какие они ничтожные, жалкие….
            - Да, неудачная модель, не понимаю, почему Создатель так с ними носится!
           - Зачем сохранять эту форму существования? Они не способны развиваться, все время приходится подсказывать им новые идеи, чтобы они хоть как-то прогрессировали!
           - И тела у них такие хрупкие, не способные к самовосстановлению, существование возможно в очень узком температурном режиме, постоянная потребность в поддержании жизненных  сил. Физические возможности ограничены, и при этом агрессивность, склонность к саморазрушению и уничтожению себе подобных.
           - А мне эта модель симпатична. Посудите сами, при таком коротком жизненном цикле и очень сложных условиях существования, такой оптимизм! Я восхищаюсь их способностью приспосабливаться к новым внешним условиям, уж и потоп на них насылали, и чуму, и глобальное похолодание, которое они называют ледниковым периодом, и вулканы и землетрясения – а они все еще живут! Мамонты вымерли, а они живут и чувствуют себя счастливыми! И умудряются еще воевать, ссориться, веселиться и размножаться! Вспомните вымершую расу, которую нынешние называют атлантами, сравнение не в их пользу!
          - Мне все еще жаль их исчезновения, они были почти идеальными, мыслители и созидатели! Никаких распрей и ссор, идеальное общество идеальных граждан без войн и конфликтов, им даже разговаривать не надо было – мысли читали! Не понимаю, почему они к кризису пришли, казалось, живи и радуйся, откуда эта депрессия? Откуда это единодушное стремление к полному уничтожению своей культуры, самоуничтожению? Не понимаю, почему они так поступили.
          - Да от скуки! Они все знали, все  умели, даже свою жизнь могли предсказать от рождения до смерти. Стремиться было не к чему….
          - Ну, хотя бы к бессмертию!
          - Умные они были, понимали, что это им недоступно.
           -Да, идеальное общество – тупиковая ситуация! Ни интриг, ни предательств, ни измен, ни поражений. А соответственно, ни борьбы, ни победы, ни восторгов, ни радости! То ли дело – эти! Жадные, ненасытные, изворотливые! Они умеют бороться и  радоваться, они умеют быть счастливыми, хотя бы ненадолго. Как они цепляются за свою жизнь, как они бьются за призрачные блага, они способны и на предательство и на верность. Интересно за ними наблюдать, никогда не знаешь,  что от них ждать! И что с ними будет через какие-нибудь сто лет?
         - Что будет? Если не уничтожат сами себя в какой-нибудь войне, может получиться неплохая цивилизация….
           Эти мысли спускались вниз от ослепительных ламп, в то время, как из толпы на белой простыне начали выдергивать одну за другой испуганные души с поникшими крылышками. Оставшимся было видно, что подъем этот не был похож на недавний полет легкокрылых мотыльков. Это был резкий вертикальный взлет прямо под самые лампы - невидимые Совершенные  бесцеремонно вертели беспомощные души, рассматривая их со всех сторон, потом подносили их под один особенный убийственно яркий луч света, и души лишались своих радужных крыльев. Вместо разноцветных мотыльков под беспощадным светом ламп оставалось что-то невзрачно-серое, видеть это было неприятно, как присутствовать при раздевании больного в поликлинике.
           -Обрывают крылья, как злые дети у стрекоз -  неприязненная мысль пронеслась над белым полем.
           Совершенные, между тем, лишив души крыльев, опять поворачивали их под лучом убийственного света и вскрывали их как консервные банки и  доставали из них прозрачные кристаллы.
           - Ах! – пронеслось в толпе оставшихся внизу.
Кристаллы опять поворачивали под  ослепительным лучом, и они начинали сверкать и переливаться различными цветами или мутнеть или темнеть. И те, кто остался внизу, видели, что кристаллы куда-то убирают, и назад на белое поле они уже не возвращаются.
           - Вот тут и отделит Господь зерна от плевел…- такие и подобные мысли витали над белым полем.
             Не обращая на них никакого внимания, Совершенные продолжали потрошить очередные души, обмениваясь собственными мыслями.
            - Они точно, как рабочие на конвейере, сортируют детали, а сами про свои дела болтают….
            Процесс шел быстро, и скоро в тесной толпе на белом поле стали образовываться дыры, пустоты.
            Надину душу сковал ужас, она зачарованно смотрела вверх, ожидая своей очереди. И когда пришел ее черед, она  обреченно отдалась во власть Всесильных.  И когда ее подняли вверх, она бросила взгляд туда, где она только что была и увидела, что это точно, был конвейер, а не какое-нибудь поле, и не стол. Бесконечная  белая лента транспортера медленно двигалась под огромными яркими лампами, с одного конца на нее сыпались свежие души, другого конца не было видно. На всем протяжении этого бесконечного пути души поднимали вверх, сортировали и раскладывали кристаллы по разным корзинам. Когда корзины наполнялись доверху, кто-то невидимый уносил их бережно и осторожно на другой транспортер, который теперь ей был виден, там тоже работали  Совершенные. И оттуда шел непрерывный шум и вой.  И только черные корзины, где лежали треснутые кристаллы с черными пятнами, небрежно сталкивали  в огромный ковш. Когда ковш наполнялся, его опрокидывали в огромный механизм, напоминающий гигантскую мясорубку, работающую непрерывно и с ужасающей неторопливостью. И в этой дьявольской мясорубке перемалывались, измельчались в крошку отбракованные кристаллы. И какие ужасающие звуки неслись оттуда, невозможно было передать словами, кровь бы застыла в жилах, если бы в этом месте у кого-нибудь была бы кровь или вены.
              Это все Надина душа увидела сверху и поняла, что ее  рассматривают. Она была совсем рядом с ними, Высшими, но самих Высших она видеть не могла, они были – Свет. Тогда она подумала, что может хотя бы поговорить с ними.
            - И что ты хочешь узнать?- удивленно спросил Высший.
            - Что вы делаете с  черными кристаллами?
            - Ты же видела, уничтожаем.
            -Значит, вот как выглядит Ад….  А кто там?
            -Самоубийцы.
            - Зачем вы так жестоко? Разве у них такая большая вина, разве их нельзя простить? Ведь они другим ничего плохого не делали, только себе! Может, простите?
            -Нет, это абсолютный брак, стремление к саморазрушению – это не исправить. Ремонту не подлежит, только на уничтожение.
           - А другие куда?
           - Проверяем  на наличие дефектов.
           - А если все хорошо, то в Рай?
            - А где ты видишь тут Рай?- нет, как все-таки они примитивны, никак не отойдут от своих догм. 
          -Чтобы тебе было понятно, если блоки целы, без повреждений, используем для создания новых существ.
           -Даете новую жизнь?
          - Ну, можно сказать и так.
          - А если совсем безгрешные души? Ведь бывают же праведники, вот совсем идеальные?     Куда их?
           - А-а…. Ну, да, ты об этом…. Бывают  модели, которые полностью выработали ресурс, их дальнейшее использование  невозможно, таких отсортировываем, они  отдельно хранятся в самом дальнем хранилище.
          - Просто хранятся? Как скучно! Это и есть награда, за праведную жизнь? Это и есть Рай?
           - Ну, если тебе так понятней, то да.
            -И что с ними будет?
           - Пока Создатель не дал указаний, что с ними делать.
           - Значит, ждут Страшного суда…
           - Мы все ждем.
           - А если обнаружите какие-то повреждения?
           - Все, что  возможно исправить, ремонтируем. Вон на том конвейере.
            -Это грешные души так мучаются? Это Чистилище? Тут все совсем не так…. А убийцы, преступники, их что, тоже прощают? Разве они лучше самоубийц?
           -У них всего лишь излишняя агрессивность, а с самосохранением все в порядке, а остальное можно исправить. Нужно внести изменение в схемы… блок сознания заменить… это вполне жизнеспособные объекты…
            - А куда их потом?
           -Отремонтируем и опять в дело. Вы – очень дорогие модели, мы не можем разбрасываться запчастями.
          - Не понимаю, почему – запчасти! Мы что, машины?
           - В каком-то смысле, да…чтобы тебе было понятно,…компьютеры-то вы уже освоили,…знаете, что такое биороботы….
           -Мы – роботы?!!
           - Не совсем….
           - Я не понимаю! Объясни….
           - Зачем? Сейчас все сама увидишь….
            Невидимый  Всесильный поднес Надину душу под луч убийственного света - и перестали мерцать сполохи-крылышки, они просто погасли. Потом он опять поднес ее к этому лучу, и она перестала ощущать себя Бестужевой Надеждой, женщиной, тридцати трех лет, бездетной, разведенной, инженером, затюканной  злобной начальницей Марьей Гавриловной, попавшей под машину сгоряча, а стала просто – душой. Еще одно невидимое движение – и она мгновенно и в мельчайших деталях вспомнила свою немудреную жизнь, а потом ей вспомнились другие жизни, но это тоже были ее жизни, а потом она увидела их, Всемогущих и ахнула, и она все поняла, но уже ничего не могла сказать….