Помощь

На дворе конец 90-х — время сложное и неоднозначное. Но для меня это был пик моей преподавательской деятельности. Я не просто работал в школе имени Балакирева, я там «царил». Заведующий отделением живописи, ведущий преподаватель — вот кем я был в то время.

Со всех концов Москвы родители везли своих чад, чтобы проверить их на «гениальность». Ведь школа имени Балакирева — самая большая и красивая в Москве, да и в Европе, пожалуй, не сыскать ей равных. Престижно? Несомненно! И родители об этом знали. Они верили, что в этой школе работает педагог, который и медведя научить сможет, а уж их ребёнка и подавно не оставит без внимания и поможет развить талант.

Я отдавал всего себя работе, вкладывал душу в каждого ученика. Моя цель была — не просто научить их рисовать, но и раскрыть их творческий потенциал, помочь им найти свой уникальный стиль. И многие из моих учеников стали настоящими художниками, гордостью школы и города. Вспоминая те времена, я понимаю, что это было время больших возможностей и надежд.

Детей привозили, приводили за ручку, а кто и сам приходил ко мне — педагогу, который был от этого на седьмом небе от счастья. Я мечтал учить детей и передавать им свои знания, но моя непосредственная работа превратилась в сплошную рутину. На учеников как таковых времени совсем не хватало — я был занят бумажной волокитой и набором новых учеников, и обязательно талантливых, по крайней мере, так считали их родители.

Уставал я не столько физически, сколько морально. Представьте себе получасовой разговор с мамой, которая уже давно решила, что её сын должен стать «знаменитым художником». Все мои доводы о том, что мест давно нет и набор на этот учебный год закончен, разбивались о её уверенность в обратном. Она не слышала меня, не понимала, что я не могу просто взять и принять каждого «талантливого», по её мнению, ребёнка.

Каждый такой разговор оставлял тяжёлый след в душе. Я чувствовал себя беспомощным и одиноким в этом море родительских амбиций и напыщенных фраз. Но несмотря на всё это, я продолжал верить в своё дело и в то, что смогу найти подход к каждому ученику, помочь ему раскрыть свой потенциал и стать настоящим мастером.

— Нет, ну вы только взгляните на его рисунки! — с волнением в голосе восклицала мать очередного претендента. — Вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное? И всё это он создал за каких-то пять минут! Просто невероятно! Дмитрий — совершенно необычный ребёнок... Он — гений!

Я вежливо улыбался в ответ и говорил:

— Да-да, конечно... Я постараюсь что-нибудь придумать.

И приходилось соглашаться. Как тут откажешь? Она доставала маленькую записочку от самого префекта, с трепетом протягивала мне и смотрела в глаза с надеждой и мольбой. В такие моменты я понимал, что отказаться — значит обидеть человека, который, возможно, и так переживает за своего ребёнка.

А когда Катя Малахова, моя любимица, привела свою подружку посмотреть, как мы работаем, а та слёзно стала уговаривать меня взять её, моё терпение иссякло. Я взорвался от негодования. И вместо того чтобы весь свой запал направить на первопричину, я обрушился на бедную девочку...

В мастерской поднялся настоящий вихрь эмоций. Я кричал о том, как мне надоели все эти посетители, как меня раздражает, что охрана пропускает кого попало. Ну сколько можно это терпеть?..

Я увидел, как глаза девушки наполняются слезами. И тут началось — сначала редкие всхлипы, потом сильнее, а затем плач перешёл в непрерывное рыдание.

Что не могу терпеть, так это женские слёзы. Не всегда они бывают «горючие» и от души, но в тот момент моё сердце сжалось от боли. Я понял, что явно перебрал на сей раз.

Заливаясь краской стыда, я не нашёл ничего лучше, как ретироваться в свой кабинет и отсидеться там. Когда, успокоенный, через некоторое время я вышел, ни Кати, ни её протеже в мастерской не было.

Стало не по себе — как же так, человека обидел ни за что. И душа моя болела от осознания своей ошибки. Я понимал, что поступил неправильно, и это осознание только усиливало мою внутреннюю боль.

Домой я ехал в метро, находясь в самом мрачном расположении духа. Мысли путались, и я пытался хоть как-то себя успокоить, придумывая различные истории, но всё было тщетно. Слёзы девочки не выходили у меня из головы, гулким эхом повторяясь в моём сознании. Я машинально смотрел на сидящих напротив меня пассажиров, но в то же время ничего не замечал вокруг.

Я и не заметил, как достиг своей станции. Поднимаясь по эскалатору вверх, я ощущал, как каждый шаг даётся с трудом. Казалось, что весь мир погружен в серые тона, и даже огни станции не могли разогнать эту мрачную атмосферу.

Выйдя на улицу, я вдохнул свежий морозный воздух, который так и не смог прояснить мои мысли. Порывистый ветер бил в лицо, словно пытаясь встряхнуть меня и вывести из этого состояния. Но всё вокруг казалось таким же безрадостным и холодным, как и моё настроение.
      
На дворе стоял конец ноября. Дожди постарались на славу — вылили всё, что могли, и даже чуть больше. А потом свежие морозцы не заставили себя долго ждать: они сковали асфальт и прежде всего те места, где ещё вчера стояли лужи, превратив их в тонкий слой льда. Именно поэтому пространство вокруг главного вестибюля метро стало напоминать собой каток в Парке Горького, где каждый шаг требовал осторожности и внимания.

Опустив глаза, я автоматически двинулся в сторону дома. В такие моменты я стараюсь уйти в себя и не обращать внимания на окружающих. Мысли в голове роятся, как беспокойные птицы, и я ловлю себя на том, что меня многое раздражает. От этого постоянно хочется кого-то осуждать, выискивать недостатки в каждом движении прохожих, в этой непомерной скользоте. Но в такие моменты я особенно остро чувствую, как важно сохранять спокойствие и не поддаваться раздражению. 

Проскользнув мимо, я не сразу заметил эту старушку. Она стояла на краю ледяного пространства и безрезультатно пыталась сделать шаг. Ветер раздувал её платок, а в глазах читалась тревога. Наверно, она понимала, что этого лучше не делать — ступать на лёд, а что же тогда?

Как часто, спеша по своим делам, мы проходим мимо тех, кому в этот момент нужна помощь. Мы думаем: «Ну почему опять я?.. А другие что, помочь не могут?..» Эти мысли промелькнули и у меня, но лишь на мгновение.

Сделав несколько шагов, я вдруг остановился как вкопанный. Обернулся, надеясь, что кто-то уже спешит на помощь этой одинокой фигурке, но нет — старушка всё так же беспомощно топталась на месте. В этот момент что-то щёлкнуло внутри меня — решил подойти и предложить свою помощь.

- Бабуль, вам не помочь? – дежурно начал я.
   
- Да, что ты сынок, иди, небось, опаздываешь. Дома жена ждёт...
   
- Ничего подождёт. – бодро я заверил старушку.

Я уверенно взял бабульку под руку. Та не сопротивлялась...
   
Мы скользили оба. Но я постарался взять себя в руки и начал сосредоточенно и осторожно ступать по льду, держа спутницу под руку. Бабуля шла медленно, одной рукой опираясь на палочку, другой, крепко обхватив мой локоть, и порой казалось, что это «фигурное хождение» удавалось ей проще, чем мне. Но я старался изо всех сил...
   
- А где вы живете? – поинтересовался я.
   
- Да, на Пятницкой, сынок, на Пятницкой...
   
Быстро прикинув в уме, я легко определил, что и мне туда же. Ну, подумаешь, дам небольшого крюка, что с этого?..
   
- Бабуль, я тебя до дома провожу. Мне в ту же сторону.
   
- Ну, коль так, проводи, проводи. – прошепелявила старушка...

Потихонечку, кряхтя, мы продвигались вперёд.
   
- А вона, уже мой дом показался. – сказала старая женщина. – Ты иди сынок, я тута, и сама уже дойду. Мне здесь рукой подать.
   
- Нет, уж, давайте я до дома вас провожу, а то завалитесь на полпути, кто поднимать станет?.. Мне не трудно. – продолжал увещевать я. 

- Иди, иди дорогой, тебя небось дома заждались. 

Это было сказано таким тоном, что перечить я не посмел. Распрощался и пошёл домой, благо он находился через квартал. А сзади, вдруг разнеслось:

- Да хранит тебя Господь! Чтобы жена и дети твои были невредимы и в здоровье прибывали. Чтобы сам был здоров! Спаси Господи!

Я обернулся, но никого уже не было. Только один ветер полировал лужи, превращённые в зеркала. 

- Не стоит… - не знаю кому ответил я и зашагал вдоль улицы.

Куда делось моё уныние и плохое настроение?.. Как же хорошо делать людям добро. Как же от этого светло на душе становится. Просто жить хочется, да и только... И вдруг меня осенило:

- Господи, ведь это ты мне помог с этой бабулей, ведь ты мне её на моём пути поставил, чтобы совершил я доброе дело и мне на душе от этого легче стало...

И как всегда в таких случаях, я не выдержал, и заплакал...

- Слава тебе Боже! Слава Тебе!

                2011 г.*)*