Дипломанты конкурсов. 1. Меня спас Илька

Диплом 2 степени на конкурсе МТО ДА посвященный 65-летию Победы.
Из цикла "Дети войны"
   
    Дед Юрий то и дело бросал взгляды через лобовое стекло своей машины на наплывающую громаду Красноярской гидроэлектростанции. Она стояла величаво, гордясь своей мощью, пленив великий Енисей, заставив его крутить турбины и давать людям свет. Отдав часть своей неистовой силы, богатырь вырывался на свободу  у подножия плотины, ревел, клокотал, выбуривая на нижнем бьефе гигантскими седыми шапками, снова устремлялся к морю.
Дед Юрий любил смотреть на эту картину. Часто припарковав машину к обочине, выходил из салона, с любовью глядя на могучее детище тысяч и тысяч рук.
-Идем, внучек, к реке, посидим на бережку, и я еще раз увижу себя в молодости, когда возил на грузовике на стройку цемент, арматуру и многое другое.
- Ты строил ГЭС?
- Да,- гордо отвечал  дед,- я из того поколения, что относится к детям войны, те, кто пережил голод и холод, а возмужав, поднимал страну из руин, участвовал в великих стройках.
Они спустились по зеленому откосу к реке,  ее холодные брызги насыщали воздух прохладой. Дышалось легко и свободно.
- Деда, расскажи, как тебе жилось в детстве? Я хочу понять, смог бы я выстоять в то трудное время.
- Хорошо, я расскажу одну историю, и ты поймешь, как мы боролись за жизнь.
       ***
    Юра услышал стук в стенку. На улице пасмурно, он давно проснулся, но вставать не хотелось. Да и зачем? Дрова у него кончились, топить печь нечем, а на дворе еще холодно, хотя заканчивался апрель. Бежать в магазин незачем: вот уж  неделю он живет без хлебных карточек, а без них - голод. Мама у него в больнице. Она раздробила  на пилораме бревном ногу и теперь не скоро встанет. Больница далеко, в городе, Юра туда не дойдет, чтобы проведать маму.
Юра обрадовался стуку: его звали завтракать. Он  поднялся, натянул штаны, сунул ноги в  мамины валенки и пошел к соседу. Юра знал, что у дяди Миши в комнате – шаром покати. Он инвалид  войны, без одной ноги и пропил свои хлебные карточки, теперь голодует вместе с Юрой. Знать что-то раздобыл, коль стукнул в стенку.
Юра  отворил дверь, вошел.
-Проходи смелей, Юрок, будем есть гуляш из сыромятного ремня, погляди, даже блестки жира плавают.
Юра подошел к  печке. От нее несло  теплом. Дядя Миша сидел на стуле и грел свою культю. Она у него постоянно мерзла, хотя завернута в овчину. Дядя Миша деловито помешивал ложкой плавающие в сковороде  желтоватые  кусочки.  Никаких блесточек жира Юра там не заметил.
-Это гуляш?-  Юра недоверчиво покосился на варево.
- Гуляш, Юрок, из поросячьей кожи. В молодости  едал сало со шкуркой, ох, как вкусна!
- А хлеб есть?
- Хлеб, Юрок, будет, когда фашистам все рога обломаем. Тогда и хлеб будет, и гуляш настоящий.
Юра представлял рогатых фашистов по картинке  из книжки. Он думал, что фашисты  не люди, коль у них рога. Крепкие,  как у бугая колхозного, что ходит с коровами. Такие рога обломать не просто, да ещё, поди, железные. Юра боялся расспрашивать дядю Мишу,   какие из себя фашисты? Но знал: злые, свирепые нелюди.
- Да какие ж они люди, коль фашисты! И никогда людьми не будут. Вон сколько из-за них народу полегло, а сколько голодает. На-ка, попробуй гуляша.
Дядя Миша подцепил ложкой разопревшие в кипятке кусочки, бросил их в чашку и подал Юре. Сам, обжигаясь, тоже прямо со сковороды, дуя на гуляш, отправил в рот несколько кусочков, принялся жевать.  Но гуляш не жевался и был тверд, как обыкновенный сыромятный ремень. Все зубы сломаешь.
-Он  не жуётся,- сказал Юра.
- А ты его глотай, в наших желудках даже камень переварится.
Юра попробовал проглотить несколько штук, получилось, но его затошнило. Он отставил чашку и сказал:
-Лучше бы ты не пропивал карточки, тогда бы ели хлеб и консервы.
-Что ж поделаешь, Юра, душа не сдюжила такой жизни собачьей. Картошка из твоего подполья лучше гуляша, но ведь и её всю съели.
-Всю, я вчера лазил в подполье, одни глазки остались, а они ядовиты. Сам говорил.
- Ядовиты, помрёшь.
Юра постоял возле печки, грея спину. Потом натянул  пиджак и пошел на улицу по темному  коридору. Он торопился, шоркая валенками по полу, его  сильно тошнило. Малый успел выскочить из коридора на высокое крыльцо, его охватило свежим апрельским ветерком, из Юры выскочили ремённые кусочки. Во рту стало горько и противно. Он ухватился за перила крыльца и стоял, качаясь, вместе с низкими апрельскими тучами. У него закружилась голова,  едва устоял на ногах. Под носом вдруг стало мокро. Мальчик лизнул губу языком и понял, что это кровь. Голова продолжала кружиться пропеллером истребителя,  вырезанного  из полена дядей Мишей. Чтобы не упасть, Юра медленно опустился на грязную ступеньку крыльца,  и вытер рукой кровь. Посмотрел на ладонь, её было много, и она бежала ещё. Юре стало жаль себя, на глазах навернулись слезы, но он крепился,  вспоминая слова отца: «Юра, как бы тебе не было трудно, не гнуси. Ты - мужчина!»
Отец Юры работал на военном заводе и редко появлялся дома. Пешком шагать из города в поселок на Бадалыке далеко, на попутной подводе не всегда удаётся. Простоишь на дороге с поднятой рукой, а когда отдыхать, если работать стали по шестнадцать часов в день.  Питались в заводской столовой. Пища была постная,  порции маленькие, хватало только  «заморить червячка». От недоедания и напряженной работы у станка стали пухнуть ноги. Ослабевших рабочих отправляли с завода домой на поправку. Но как мог дома поправиться отец, если его мобилизовали из сельских мастерских  на завод и  поселили в  общежитие? Он не захотел оставлять семью в опустевшем поселке и привез в город. Но квартиры там не нашлось, их поселили в барак. Сорок третий год оказался неурожайным, уставшая от войны страна сильно не доедала. Осенью,  удалось выкопать на огороде  картошку, привезти  сюда, да купить немного муки.
Мама Юры, как и все женщины, выполняла   тяжелую мужскую работу на пилораме, но зато получала продовольственные карточки. И вот мать изувечилась,  надолго попала в больницу. Мальчишка остался один. Как он там сейчас, бедствует? Обедая, отец всегда думал о сыне, ел ли он что, присматривают ли за ним соседи? Самый раз повести разговор с начальником цеха, чтобы пойти  домой на поправку. Ноги его уже не держат и почти не ходят. Лучше ли будет, если совсем откажут, и он  свалится на больничную кровать.

Юра сидел на крыльце, запрокинув голову назад, с зажмуренными глазами, унимая бегущую кровь.
-Ай, кто это тебе по сопатке врезал,- услышал   Юра испуганный голос Ильки. Он жил с бабушкой и двумя сестрёнками с другой стороны Юриной комнаты. Сосед. Илька был старше на два года, даже учился в своей деревне в школе, но выглядел  заморышем.
- Никто не врезал,- Юра открыл глаза, покосился на Ильку и увидел на опояске его халата двух подвешенных сусликов. Они были желтые и пушистые.- Кровь сама пошла из носа. Дядя Миша накормил  гуляшом из сыромятного ремня, меня вырвало, вот кровь и пошла. От голодухи.
Илька ничего не сказал, убежал домой, и через несколько минут снова появился возле Юры.
-Пошли к нам, бабушка сказала, есть будешь с нами. Твоя мать зимой давала нам картошку.
Юра удивился, чем же они будут его кормить, если Илькина семья и вовсе бедная. Они калмыки. Жили в степи  недалеко от Волги. Калмыков зимой привезли в вагонах в Красноярск, Ильку поселили в этот  барак. Отца сразу же с поезда забрали на лесоповал. Мать устроилась на пилораму, но и её через месяц отправили в трудовую армию. Бабушка умела вязать из козьей и овечьей шерсти носки, варежки. Но шерсти не было. Она  распускала поношенные джемперы и носки,  добавляла в шерсть холщевую нитку с катушек, вязала новые носки и варежки. Меняла на  муку. Вскоре менять стало нечего, тогда бабушка пошла на пилораму отгребать от рамы опилки, дежурить на проходной. За это ей давали одну продовольственную карточку на четверых. Что же можно съесть в такой нищей семье? Юра отказывался. Илька тянул его за рукав и говорил:
-Весна пришла, теперь не помрем, я – охотник. Отец научил ставить капканы на сусликов.
Юра не знал, что сусликов едят, поморщился,  с трудом поднялся и пошел за Илькой.
- Я пойду, умоюсь, потом приду,- сказал Юра.
Юра долго копошился возле  ведра, смывая засохшую кровь из-под носа и со щеки, тер грязные, покрывшиеся цыпками руки. Пустой желудок гнал его  к Ильке, но ему было  неловко становиться  лишним едоком, особенно смущала Улана. Она была его ровесница, помогала бабушке прясть нитки, вязать носки. Она зарабатывала на хлеб, а он, Юра, ничего не мог заработать, да еще потерял  карточки. Дядя Миша говорит, что он не потерял,  их выкрали из кармана, когда он стоял в очереди за хлебом. Юра помнит, что карточки лежали  в кармане, а когда подошла очередь,  он хватился, стал искать и не нашел.
- А, ты забыл карточки,- сказала продавец,- беги  домой, неси одну, я отпущу тебя без очереди.
- Я помню, карточки были в кармане.
- Сколько же их было?
- Все до конца месяца.
-Зачем же ты их сгреб все, бестолочь,- осердилась продавец.
-Я хотел взять ещё консервов. Их сегодня выдают?
-Выдают, только на что  выдавать?
Юра молчал, невольные слезы наполнили его глаза и покатили по щекам. Юру оттеснили от прилавка. Кто-то сказал зло и обидно:
-Москва слезам не верит, нечего распускать нюни.
Убитый и голодный Юра поплелся домой. Он ещё не до конца понимал, что с ним случилось. Как же он оплошал, не послушал маму! Когда её увозили в больницу, она не велела брать с собой все карточки. Сначала он так и делал. Но в один день выдавали кроме хлеба  консервы. Он так любил их в томатном соусе. Пока Юра сбегал домой, отрезал карточку, вернулся, выстоял очередь, консервы кончились. Потому-то  в этот день Юра взял все, что остались. И какой-то злодей их спер!
Юра зашел к дяде Мише пожаловаться на вора, но он, как и вчера был пьян, а на подоконнике лежал только один камень и не сторожил его хлебные карточки.
Юра спросил, где  же эта драгоценность, потому что дядя Миша был должен: мальчик трижды приносил инвалиду-фронтовику хлеб по своим карточкам. Теперь он хотел попросить дядю Мишу  вернуть  долг.
-Пропил я все карточки, Юрок. Получил с родной стороны письмо. Ты же знаешь, мои были под рогатым фашизмом. Нет, отвечают, теперь такой деревни. Сожгли рогатые. Люди разбежались. Кто уцелел, кто погиб – неизвестно. Вот оттеплет, поеду, может, свою кровинушку отыщу.
Юра знал, что дядю Мишу привезли в Красноярск год назад из-под Сталинграда. Он долго лежал в госпитале, а теперь вот здесь мыкает  горе, жалеет, что не может и дальше обламывать рога фашистам, а жить без родного семени  не может. Ещё в госпитале дядя Миша получил медаль «За оборону Сталинграда», омывал её горькими слезами и водкой.

Стесняясь,  Юра вошел в комнату к Ильке. В ней было тепло, в нос  ударил мясной запах: на топящейся печке сидел ведерный черный чугун и паровал мясной похлёбкой. Юра в нерешительности остановился у порога, к нему подскочил Илька  и сказал  бабушке на своем  языке:
- Бабушка, это  Юра.
Бабушка всё знала про Юру, про папу и маму, особенно про выкраденные  карточки. Сгорбленная трудом, морщинистая, с тёплыми черными глазами она подошла к Юре, погладила  его по голове, прижала к груди и повела, усадила на Илькину кровать, застеленную  мягкой и теплой кошмой. У Юры такой нет, у него ватный матрас и стеганое  одеяло. По ту сторону стола тоже кровать. Не кровать, а целые полати. На ней спали бабушка и сестрёнки. Стол был низкий, вровень с кроватями.
На столе лежала мелко нарезанная самодельная лапша. Бабушка подхватила пригоршнями кучку лапши и высыпала в кипящую воду. Надо бы ещё,  чугунок-то вон, какой пузач, десять таких пригоршней бабушкиных вместит. Но нет больше муки на сегодня. Завтра  ещё день будет и  послезавтра, такой же голодный.
Через несколько минут бабушка  наполнила эмалированное блюдо жидкой лапшой с мелкими кусочками мяса, поставила на стол.
Лапша аппетитно паровала. Ребятишки от нетерпения сглатывали слюнки. Илька тоже. Он сидел в центре стола, как голова семьи. Юра терпел и думал, почему же никто не ест такую вкуснятину, а чего-то ждут. Потом догадался – горячо, обваришь рот.
Бабушка размешала лапшу поварёшкой, достала с полочки пиалы и каждому налила. Юре тоже. Дети  принялись через край выхлебывать  лапшу, обсасывать мясные косточки. Юра никогда  не ел без ложки, но  не растерялся, а последовал примеру Ильки. Такой вкусной лапши Юра не ел давно.
На улице Юра спросил Ильку:
-Где достал мясо?
- Мясо сусликов, поймал капканом. Плохо, здесь нет сурков, они большие и жирные. Хочешь, научу тебя ловить сусликов без капканов
- Научи. Мне надо дожить до мамы или папы  и не помереть.
-Сусликов можно ловить петлями или выливать водой. Сейчас расставим петли.
Охотились всю неделю. Сначала Юра брезговал снимать шкурки, но Илька – учитель  строгий, отговорок не принимал. К маю добыли более десятка сусликов. Кинулись угощать дядю Мишу, но он во время их охоты сдал коменданту комнату, получил майские продуктовые карточки, проездные от военкомата и отчалил на свою освобождённую от фашистов родину.
На Первомай с завода приехал на попутной подводе Юрин папа. Ноги его совсем опухли, выглядели тумбами, он едва их переставлял. К радости своей, Юра в этот день был дома,  варил похлебку из сусликов, заправляя её черемшой. Она росла в лесу. Окрепший на Илькиной и своей добыче, Юра смог вместе с другом сбегать за вкусной черемшой.
- Юра, какое счастье, ты жив, здоров!- воскликнул отец, широко распахивая двери комнаты,- улавливая  мясной дух.- Никак, варишь мясной суп. Где взял? Выдали на карточки?
Юра бросился к отцу, едва не сшиб его с ног, и радостный, что наконец-то появился  папа, размазывая кулаком по щекам слезы, сказал:
- Это Илька, Илька научил ловить сусликов, он спас меня от голода! Теперь и тебя накормлю досыта!