Посредник Часть восьмая. Хранитель

Хранитель








Многое стерлось в памяти, но она сохраняет самые яркие впечатления, придавая им значительность. Иначе, они бы затерялись среди других, менее важных для нас. Память сама сортирует восприятия чередующихся событий и подсказывает нам, что следовало бы оставить, а что стереть.  Впечатления - от слова печать, но стираются и они. Угасают в стремлении их повторять. Первые впечатления надо беречь, избегая ненужных разочарований. Память не обременяет нас былыми обидами, досадными промахами, утраченными возможностями. Она гасит жгучий стыд и смиряет нашу совесть. Страшный суд - это совесть. Сам сгоришь со стыда, когда память развернет все вольные и невольные прегрешения. Правда, и память ошибается временами. Многие иллюзии нам по-прежнему дороги. И не дорожим тем, что имеем.
Если бы память располагала предвиденьем будущего и выстраивала свое творчество, сообразуясь с нашей судьбой. Мне по-прежнему необходимы родители. Я не сумел заменить их или  найти тех, кто заменил бы их мне. Только память способна возвратить папу и маму. Старость благодатно возвращает нас в безгрешное детство, очищая память от всего наносного, суетного и случайного. Она вместе с памятью уберегает от повторных ошибок молодости. И ведет к мудрости….

Я всегда считал свою память плохой и не рассчитывал на нее. Зубрежка мало помогала и в школе было не интересно. И сейчас плохо запоминаю адреса, телефоны, названия лекарств и даже дни рождения своих внуков и детей. Приходится записывать и сверяться с записями, избегая неловкости и недоумений. На склоне лет обнаружил, что пишу монографии и статьи, не сверяясь со справочниками и пособиями, и помню многое.
В школе меня учили, но мне было трудно и не всегда понимал что от меня хотят. "Стыдно быть безграмотным" - говорила учительница, а я испытывал к ней неприязнь и скуку. Но если говорят не так, как пишут - это нехорошо. Безграмотному трудно выразить свою мысль, достичь понимания. Меня понимали, если понимал я сам, но для этого нужно было сначала догадаться самому, а потом уже объяснять другим. Я любил слова и их музыку, гармоничное сочетание слов, и меня интересовал их смысл, их этимология больше, чем правописание. Помню насмешливую обиду своего учителя - Евгения Сергеевича Смирнова, когда редактор решил исправить его стиль. "Я всю жизнь изучаю русский язык" - возразил ему Учитель. Мне хотелось добавить, что и другие языки тоже. Когда он умер, нашли его переводы заметок И.В.Гете. Не меняя выражения лица он легко переходил на английский, а когда я попросил его рекомендовать литературу к моей работе - он принес несколько разных книг на языках разных - хоть спросил бы, знаю ли я их. Сам он был выпускником Петер-шуле, имел манеры и облик аристократа с холеными руками и ногтями. Кроме того, он был лидером ламаркистов и другом Пауля Каммерера, застрелившегося после фальсификации его экспериментов. Вместе с Ю.М.Вермелем и Б.С.Кузином написал "Очерки по теории эволюции" с описанием опытов И.П.Павлова по наследованию благоприобретенных признаков у лабораторных собак.
Коллеги высмеивали меня за сложность и наукообразие стиля настолько, что я сам им поверил. Между тем, Евгений Сергеевич, если и исправлял мои тексты, не говорил мне ни о стиле, ни о языке, а стремился конкретизировать мои описания и выразить мои собственные мысли с большей определенностью. Я всегда был благодарен ему, но впервые задумался об адресованных мне упреках, когда редактор моей первой монографии - Валентина Ивановна Черкасова, похвалила меня и за стиль, и за язык, несмотря на то, что была очень далека от эмбриологии насекомых. Вероятно, коллег - профессионалов я раздражал по другим причинам, как, впрочем, и мой отец - профессиональных эмбриологов своей теорией эмбрионазации развития, как основы происхождения самих Многоклеточных и их онтогенеза. Его упрекали в том, что он сам не сделал ни одного микротомного среза, ни одного гистологического препарата. Я хорошо усвоил всю микроскопическую технику и стал профессионалом, заслужив похвалы коллег за весьма скромную по моим меркам кандидатскую диссертацию. Все не так просто. Все необычное сопрягается с потенциальной угрозой, даже если оно безобидно на первый взгляд. Надо быть таким как все.

Моя память прихотлива, избирательна и не раз удивляла меня своей цепкостью. Она фиксирует со-бытия и со-стояния без участия воли. И сама отбирает и фильтрует восприятия. Более того, связывает и организует их. Ее безучастность затрудняла усвоение школьного материала. Память отказывалась воспринимать то что считалось нужным, и сосредотачивалась на том, что выходило за рамки правил и кем-то установленных конвенций, за пределы очевидности. Она стала не соучастником, а основой моего восприятия и творчества. Восприятия, проходящего мимо скучных и пошлых демонстраций профессионализма. Мимо принятых догм и стандартов мышления. Скучных и пошлых потому, что профессионал живет стремлением проработать и испортить эскиз первого впечатления. Пытаясь поймать мысль в свои собственные силки, он рискует спугнуть эту чуткую и осторожную птицу. Счастлив тот, кто способен насладиться ее свободным парением, не стремясь прервать его и остановить для обстоятельного анализа. Будь осторожна с натуралистами – среди них много охотников и убийц.
Среди друзей детства был самым маленьким и тщедушным. Хотелось быть таким как Миша Гептнер, или Валерка Ивенсен. Меня утешали, ссылаясь на малый рост Суворова и Наполеона, но их не было в нашей компании и хотелось просто быть как все. В отрочестве и, особенно в юности, усердно тренировался и стал сильным. На летней студенческой практике, не скрывая дружеских симпатий, меня называли «сушеным Геркулесом».  Ощущая пробуждающуюся отвагу, хотел быть первым среди равных, но не более. Не склонный к зависти и соперничеству, культивировал собственную индивидуальность. Первым защитил докторскую диссертацию. О большем не помышлял, уклоняясь от вступления в партию и демонстраций лояльности. Номинация на премию А.О. Ковалевского провалилась. Партком даже не прислушался к инициативе К.В. Беклемишева  выдвинуть меня в член-корры Академии. Заманчивые предложения о стажировке в Англии и Японии пришлось отклонить. Поведение моих студентов после чехословацких событий привлекло внимание КГБ. Оно проявилось много лет спустя, когда друзья пригласили на заведывание университетской кафедрой зоологии беспозвоночных животных. А я уже подал заявление об уходе из Тимирязевки. Пришлось остаться среди аграриев. Не было ни обид, ни сожалений –  не отвлекаясь на ерунду, продолжал размышлять о морфогенетической интеграции поколений. В это глухое время было приятно получать поздравления и номинации Кембриджского биографического центра, но выкупать присуждаемые дипломы не имел средств.
Я любил думать и мысли приходили ко мне сами, ранним утром, когда тихо и все еще спят. Однажды, с ужасом обнаружил, что следую путем Сёрена Кьеркегора, не обладая его способностями и талантом. Но "страх и трепет" рассеялись - я остался со своей собственной экзистенцией, в своем собственном существовании, продолжая "мыслить, что бы жить" и не жертвуя любовью Регины Ольсен.

А.Бергсон не был знаком с творчеством С.Кьеркегора. Х.Гёффдинг как-то сообщил ему, что тот был его предшественником в трактовке времени. Создатель философии экзистенционализма противопоставил фиктивному времени математиков его подлинную временность. Не секунды и не минуты, не часы, а - события. Более того, представление А.Бергсона о том, как человек достигает непосредственного знания свободы, можно сравнить с идеей Кьеркегора о выборе: этих философов объединяет убеждение в том, что акт свободы - не мыслительный, а волевой. Они оба считали, что обращение человека к самому себе требует напряжения всех его сил и способностей; его могут осуществить лишь немногие. Но каждый из них решает эту проблему по-своему - творческие установки проявлялись по-разному. Их объединяла философия жизни, что пытался выразить  Г.Риккерт: "Творческое напряжение жизненных сил и святая пассивность тиши переживания, отрицающего всякую деятельность, французский ;lan и русская мистика, бездеятельная сознательно в своей созерцательности, полный радостных надежд жизненный оптимизм, захваченный эволюцией сверхчеловечности, и сумрачное отчаяние в дальнейшем развитии западной культурной жизни, антинаучные пророчества о жизни и строгая научность взгляда на мир, метафизическая погруженность в потусторонность мировой сущности и до конца по сю сторону находящийся прагматический утилитаризм - все это сталкивается в той западно-восточной структуре жизни, которая простирается над Европой.
Между тем, именно А.Бергсон положил начало современному экзистенционализму, связав его с философией жизни и теорией познания. Значение философской доктрины измеряется простотой принципа, к которому она может быть сведена, и разнообразием идей, в которых она раскрывается.
А.Бергсон не был ни врачом, ни психологом. Как математик он упражнялся чистой логикой в кругу понятий однородного пространства, времени,  движения, и, найдя эти понятия пустыми, стал искать жизнь в мире сознания. Непосредственный опыт предстал перед ним, как единственный объект интуиции, как единственная реальность. Непосредственная психическая жизнь, как "поток сознания" – свободный, непрерывный поток качественных переживаний.
Переходя от математики к психологии, А.Бергсон, казалось бы, пренебрег биологией. Он был должен исследовать и рассеять в ней, как и в других областях, основную, защищаемую интеллектуализмом иллюзию – иллюзию  об эволюции … «Может ли разум, продукт эволюции, мыслить эту эволюцию. Тогда пришлось бы допустить, что часть равна целому, что следствие способно вместить в себя причину,  что камень, оставленный на взморье, определяет форму уносящей его волны». Как продукт эволюции, но не ее судья - теория эволюции и теория жизни неотделимы друг от друга.
Пространство измеряется рас-стоянием от одного со-стояния до другого. Время отмеряют событиями. Непрерывным творчеством нового. В "Творческой эволюции" А. Бергсон высказал мысль, что наука успешно развивается только тогда, когда ей удается свести проходящие в природе процессы к монотонному повторению, иллюстрацией чему служат детерминистические законы. Но, всякий раз, когда наука пыталась описать созидающую силу времени, возникновение нового, она неизбежно терпела неудачу.
По свидетельству И.Р. Пригожина – выдающегося физика современности, Лауреата Нобелевской премии по химии (1977 год) и автора теоремы, названной его именем, "философия Анри Бергсона обретает новую актуальность". Правда, сам он далек от мысли, «будто для понимания созидательной деятельности природы нам нужна «другая» наука,… но именно потому, что мы не можем разделять веру в правильность предложенного Бергсоном решения, дух поставленной Бергсоном проблемы пронизывает эту книгу…. Был ли прав Бергсон? Верно ли, что «время есть либо само по себе средство инновации, либо вообще ничто?». Верно ли, что «наше время это не мгновение, идущее на смену другому мгновению, ибо тогда мы имели бы только настоящее, тогда было бы невозможно продолжение прошлого в настоящем, не было бы развития и конкретного времени. Ведь время это непрерывный прогресс прошлого, пожирающего будущее и растущего по мере движения вперед.  Если же прошлое непрерывно растет, то оно и бесконечно сохраняется ". Но "гора родила мышь" - И.Р. Пригожин (2001) рассчитывал на «решение парадокса времени в построении «дарвиновской теории» элементарных частиц»   .
Воспринимая жизнь, как первичную реальность, как целостный органический процесс, по самой свой сути (онтологически)  предшествующий разделению материи и духа, бытия и сознания, А.Бергсон противопоставил научному познанию - интуицию, полагая, что рациональное познание ориентировано на удовлетворение чисто практических интересов, утилитарную целесообразность. По его мнению, наиболее адекватны постижению и выражению жизни - поэзия, музыка; эстетическая интуиция, вчувствывание, вживание....Постижению первичной реальности - силы тяготения что ли  с ее гравитонами и законами  Неба и Земли,  и еще, быть может, еще дальше…?.
Жизнь, которую Бергсон считает, прежде всего "тенденцией действия на неорганизованную материю", в процессе развития испытывает постоянное сопротивление этой косной материи; в динамическом взаимодействии материи и жизненного порыва, несущего в себе первичный импульс развития,  поток жизни распадается на роды и виды... Жизненный порыв (франц. - ;lan vital), зародившись в едином центре - сама Жизнь, развернувшаяся в  порыве - взрывами и скачками по многим расходящимся, направлениям. Жизнь растительная, инстинктивная и разумная. Достигая высот, останавливается, вращается по кругу, и идет дальше….
Разум, созданный для умозрений и мечтаний, остается чуждым действительности, переделывает и преобразует её, и, быть может, творит её, как мы своим воображением создаём фигуры людей и животных из обрывков проносящихся облаков.... Он безнадежно оторван от жизни; наука познает лишь отношения между вещами, но не сами вещи.

Память фильтровала восприятия и ограничивалась только тем, что отлагалось и соответствовало уже принятому на сохранение. Она сама определяла, что ей нужно, необходимо. Я не сопротивлялся и ловил себя на догадке, что мои помыслы и поступки направляются кем-то добрым и мудрым, что моя собственная роль сводится к исполнению высшего замысла. Быть посредником. Иногда, память путала прошлое с настоящим и не раз забегала вперед, в будущее. Придавая ей зримый образ – вижу маму. В радостном ожидании, она вышла из палаты в коридор и осталась в лучах света из широких окон больничного холла. Очень маленькая, исхудавшая до предела, и любимая с первого дыхания жизни. Дар любви воспринял от Нее. И готов поделиться со всеми. Это состояние одни называют малой благодатью, другие – катарсисом, а я путаю его с восторгом.
Не умея запомнить все, чем были насыщены уроки, ограничил воспоминания о школе лишь немногими эпизодами отрочества. Этот период жизни отмечен тем, чем одарило светлое и трагичное детство, и первые проявления чувств. В этом источнике черпал живую воду и в бедной событиями юности, и в последующих восприятиях. Временами припадаю к нему и сейчас. Диагноз - интроверсия, которой сопротивлялся, стремясь быть как все. Вопреки диагнозу удалось многое сделать, но на старости лет все же отдался своей собственной природе. Достиг согласия с собой самим и вернулся к самому себе.
Мудро и деликатно, как мама, память формировала мои восприятия, выстраивала прошлое в соответствии с будущим,  не обременяя сверх меры тягостными воспоминаниями. Живой образ отца не был омрачен его трагичной кончиной. Эта общая с мамой боль, побуждавшая продолжить его начинания и реализовать его замыслы. Мама приняла на себя созданную им акарологию, я – эмбриологию насекомых и теорию эмбрионизации развития в виде эскизов и конспектов. Отец создал собственную школу акарологов и его ученики считали долгом помогать маме. Она тоже могла причислить себя к ним и вскоре стала признанным специалистом по панцирным клещам-орибатидам. Ее работы, как и труды отца, были отмечены Государственной премией. Мне же предстояло освоить все материалы, не прибегая к его опыту и консультациям. Более того, многие эмбриологи относились к трудам отца сдержанно и отказывали ему в профессионализме. Предстояло многое понять самому и многому научиться. Кроме того, было что-то вроде морального обязательства – прожить жизнь и достичь старости, наконец, просто увидеть своих внуков, вместо него. И еще – быть достойным родителей.
Вопреки ухищрениям памяти оградить меня от тягостных воспоминаний, она все же сохранила многое из того, о чем лучше было бы забыть вообще. Все же сохранила. И тем самым обеспечила всем своим дарам еще большую наглядность и реальную ценность. Благодаря именно им я редко ошибался, соизмеряя замыслы с возможностью их осуществления. Эта констатация – первая ложь. Не я сам, а она - мудрая и осторожная. Все те приоритеты, о которых уже написал, их смена, чередования и комбинации, принадлежат ее собственному творчеству. Правда, рассуждая таким образом, можно дойти до признания ее ответственности за все содеянное мною. Но мои собственные инициативы проявились в выборе не всегда достойных образцов. Возможно, если бы отец был рядом, я бы не следовал дурным советам и примерам, и не изменял бы самому себе.
Я не искатель приключений, хотя и не чужд интеллектуального авантюризма. Обстоятельства на пути к избранной цели, вынуждали к демонстрациям качеств, не соответствующих натуре «маленького принца», с волосами до плеч. Такая самодеятельность не всегда приводила к плохим результатам, но все дурное имело мое собственное авторство. Необходимость тренировок и развития мышечной силы увлекала сама по себе, а ощущения «радости мышц», полной власти над усилиями и движениями тела я не отвергаю, как дурной опыт. Несмотря на миниатюрность я вписался в среду взрослых мужчин и не обнаруживал трусости. Со мной считались. Плохо было то, что увлекся образом одинокого волка, не допускающего простых человеческих чувств, что граничило с эгоизмом. Плохо, что воображал себя избранным для чего-то и кем-то.
Я сам приобщился к стихотворчеству и на свой собственный лад увлекался звуком слов и их музыкой. Хорошо, что избегнул влечения богемы и дурного вкуса, нередко сопряженного с образом поэта или актера. Плохо, что был ревнив, недоверчив и обидчив, не считаясь с самобытностью дорогих мне людей, с их природным правом быть такими как есть. Память здесь ни при чем. Виновата не она, а разнузданное воображение, выходящее за пределы реальности, за рамки смысла и соответствия фактам. За всем этим скрывалась моя собственная порочность, подсовывающая пылающему воображению самые подлые и злонамеренные сюжеты. Многие из них были заимствованы из криминальной хроники, другие – в литературе слишком критического реализма. Я отказывал другим в благородстве чувств и чистоте помыслов, был подозрителен, если они забредали на мою территорию или отрицали мое право собственности. Вероятно, за всем этим скрывалась моя собственная готовность к самоотречению и самопожертвованию, так и не подвергнутая испытанию. Что же это? Готовность, которую ожидал от избранных моим сердцем, или просто фраза - одна из интеллектуальных конструкций романтизма и отрочества, и юности. Продукт мечтаний и воображения, не опирающийся  на факты памяти. Так или иначе, но здесь источник недоумений и ошибок, и горьких обид, и новых огорчений. К ним память непричастна. Она давала мне реальную пищу для размышлений, а воображение - мнимые тревоги, подозрения и разочарования.
Горькое разочарование первого брака. Горечь, оставленных мною дочурок. И страшная необходимость выбора. Прошло время, но принятое решение я считаю правильным и единственно возможным. Взрослеющие дочурки не осудили. Разумеется, воздержался от ненужного желания узнать их отношение к произошедшему. Тем более примечательной оказалась позиция тещи, которая на первых порах даже препятствовала общению с детьми. Затем, не скрывая собственной горечи, она приняла и, вероятно, оправдала мои поступки. С годами отношения с ней становились более теплыми, близкими и доверительными. Она всегда восхищалась моей работоспособностью и осуждала недальновидность своей дочери. Добавлю, что не было сомнений в порядочности оставленной жены и матери моих дочерей. Она могла бы стать образцовой классной дамой в престижной гимназии. Возникает мысль, что мое присутствие в семье, как своевольного гимназиста, было ненужным и обременительным для нее. Из 9 лет нашего брака, года три мы оставались вместе и, отдаляясь друг от друга, обретали самостоятельность. Разумеется оставались соображения, связанные с мнением окружающих, с порочностью самого развода и самоосуждением. И ее подозрения в пагубных влияниях, в пристрастии к алкоголю.
Разочаровавшись в однажды избранной женщине, я не помышлял о другой или о других. Я оставался один и со мной была моя мама. Много позже я нашел свою избранницу, но воображение увлекло к неоправданным надеждам – источникам новых бед и разочарований. Юная ученица, бесконечно милая и добрая, увидала во мне страдающего и доверчивого Учителя. Пробуждающаяся женственность не могла оставить без попечения даже брошенного щенка. Она была старательна, прилежна и талантлива. С небесно голубыми глазами и необузданной роскошью пепельных волос. Мое воображение устремилось к образу Пьера и Марии Кюри, сплавивших все восторги и семейные ценности в горниле общего творчества. Следовало бы иметь в виду, что я имел перед собой самодостаточную и деятельную натуру, прошедшую собственную школу детства. Эта мысль промелькнула в сознании утопающего. Позже понял, что не было оснований наделять Пьера своим эгоизмом и самодурством воображения. Много позже. Воображение торжествовало слишком долго и затем потерпело поражение, но уже успело посеять зерна самодовольного одиночества. Правда, одинокий волк оказался жидковат в испытаниях.
Пристрастие к алкоголю в студенческой среде принималось как должное. Легкое опьянение содействует общению и хорошему настроению. Рюмка водки за обедом – свидетельство нерушимого порядка. Для студентов существуют ограничения, контролируемые администрацией, но на практике, в экспедициях и на вечеринках контроль ослабевает. Главное, не терять ориентации и собственного лица, и способности работать. Алкоголь помогает в тяжелых условиях быта, при недомогании и начинающейся простуде, при ознобе и душевном трепете. Он незаменим в тяжелых жизненных ситуациях, как средство от суицида. Его терапевтические достоинства проявляются в качестве быстро действующего антидепрессанта. Необходимо чувство меры, но оно становится призрачным по мере увеличения принятой дозы. Разные люди реагируют по разному. Крупные, склонные к ожирению эндоморфы, расслабляются и добреют; атлетически сложенные мезоморфы становятся  настойчивыми и агрессивными; астеничные эктоморфы со своей интроверсией, вообще мало подвержены опьянению. Важнее что из дюжины выпивох лишь один не имеет агкогольдегидрогеназы и становится наркоманом. Остальные  убегают от мнимых или реальных неприятностей в бытовое пьянство. Мое несуразное воображение подталкивало к этому исходу, а алкогольдегидрогеназа избавляла от похмелья.
Преградой к превышению доз служило мое творчество и сохранение способности к размышлениям. Их питала моя память, а нарушали происки воображения. Уйдя из Университета и вынужденный к административной деятельности, не имел времени на размышления и его избыток для реализации несвойственных мне функций. Много времени пропадало зря. В тоскливом и тягостном ожидании очередных провокаций или учебных групп для занятий по утвержденному трафарету, время тянулось в монотонной отчетности справок, расписаний, оформлении заявок и предписаний. Можно было сойти с ума – или выпить спирта.
Дело в том, что я принял стандарты университета и пытался воспроизвести их в Тимирязевке. Там кафедры возглавляли известные ученые; здесь – администраторы и партийные функционеры. Я обманулся, но по мере сил и средств все же преобразовал вверенную мне кафедру энтомологии в достойную соперницу той, которую вынужден был покинуть. Я жертвовал многим, но сохранил главное. Теперь, в окружении своих учеников, ставших профессорами и доцентами, освобождаю свою память для новых восприятий и творческих замыслов. Все забыть не позволяют кардиостимулятор, настроенный на 83 разряда в минуту, и психотропные средства, что бы уснуть.
С возрастом воображение меркнет и угасает. Уступая свои позиции памяти, оно не тревожит ее всяким вздором. Его называют спутником творчества, но оно обманывает легковерных и, прикидываясь реальностью, легко оставляет разочаровавшегося. Стремясь занять место памяти, отвлекает и назойливо нашептывает самое худшее.
Предметом воображения становятся образы памяти. В причудливом сочетании и в соответствии с нашей истеричностью, они могут исказить и почти утратить черты реальности. Возможно, кому-то оно необходимо, но  мне оно мешает уснуть. Впрочем, я слишком суров к своему воображению - мне часто нравятся эскизы больше, чем завершенные картины. Воображение, не скованное профессионализмом, предполагает нечто большее, но Сикстинская Мадонна - неужели это эскиз того, что ведет к невообразимому, к тому что позволило простой девушке стать Богородицей.

Смена приоритетов не сопровождалась крушением прежних. Желание быть как все возвращалось, но быть первым среди равных быстро сменилось стремленьем обрести собственное лицо. Временами, в новых витках спирали жизни, возвращалось и оно. Я снова хотел быть первым в глазах юной избранницы – первой среди сверстниц. Прятал робость, отвлекаясь на демонстрации свойств, приобретенных еще в дворовой стае. Хотелось выглядеть умельцем и «крепким хозяином». В этом качестве проявил способности и жокея, и путешественника, сноровку столяра и плотника.
Научился, наблюдая за работой мастеров и в личном общении с обрабатываемым материалом. Сосна с елью оказались доступнее березы, но и ее застенчивость уступала деликатности хорошо заточенного инструмента. Настойчивое дружелюбие рубанков поощрялось изысканностью вскрываемой фактуры древесины и особым запахом свежих стружек.
Появившиеся электроинструменты облегчили тяжелую работу столяра и плотника, но создаваемые изделия уже не хранили тепла руки человека и доверительности в общении с материалом. Принцип их работы можно изложить в прилагаемой инструкции. Он доступен объяснению, в отличие от той сноровки, которая необходима в «топорной работе» изумительным инструментом наших предков. Приобщаясь к этому ремеслу редко задавал вопросы, но внимательно усматривал его приемы. Мне самому трудно их объяснить, но могу показать. Признаюсь, получал удовольствие в простой работе и от ее результатов. От гула напряженных мышц и способности с упругой легкостью управлять ими. Закрадывались мысли о возможности испытать себя даже в работе краснодеревщика.
Компенсируя недостаточность общения и осознанную одинокость, возвращенные приоритеты лишь отдаляли меня от собственного естества и призвания. И все же, это все не было зряшным и содействовало вызреванию втуне того, чем обладаю сейчас в соответствии с изначальной природой, направленной на восприятия и размышления. Для того чтобы осознать контуры воздвигаемого храма, его гармонию и пропорции, временами надо отдалиться и осмотреть со стороны, с позиций столяра, плотника или жокея…Тем более, что нет ни собеседника, ни близкого друга. В обозримости их не видно; только память взывает к отцу, к маме, к их ушедшим сподвижникам. Остается довольствоваться теми, кто еще жив, но и здесь все безлюдно и тихо до самого горизонта, где горячая земля  в отчаянии припадает к небосводу. Во всяком случае я располагал аудиторией.
 Одиночество прорывалось робкими всплесками надежды в общении со студентами. С немногими в университете, со считанными единицами - в Тимирязевке. При поточной системе преподавания это неизбежно – мы готовим специалистов по защите растений, не имеющих биологического образования, защите от вредителей -  от насекомых, клещей, нематод, но не от аграриев и селекционеров, провоцирующих размножение этих мелких зверюшек. Студенты проявляли интерес к моим мыслям, но не следовали за мною. Все они относились ко мне очень хорошо, но мой собственный пример не был заразительным. Подготовив почти 40 кандидатов наук и 7 докторов, я не приобрел учеников, хотя все они признавали себя ими. Прошло почти полвека, но немногие поздравляют меня с Новым Годом до сих пор.

Появились новые дети и новые заботы. Не брезговал репетиторством, рецензированием и переводами, командировками и преподаванием в школе. Прошло время и недоверие к новому поколению поутихло. С женой установились добрые отношения, но в ее синих глазах я не стал идолом. В последние годы отпала необходимость в постоянных приработках и денежных командировках. Пришло время сосредоточится.
Окруженный внуками и с любимой женщиной рядом, для которой сам построил загородный дом и смастерил для него мебель. Все получилось очень здорово, благодаря аккуратности и приобретенному опыту, поскольку быть только самим собой не всегда позволяли обстоятельства. Мой отец не умел забить гвоздь, но был художником и ученым. У него не было игрушечных машинок и конструктора, и времени на детские игры. Он рисовал с детства и всю юность подрабатывал рисованием.
Мое солнышко вырастила сказочный сад, а когда-то принесенные из леса ель, сосна и березки оградили его тихой тенью. Выходя на балкон из кабинета на втором этаже, трогаю добрую лапу сосны, лежащую на перилах, и смотрю вниз на цветы и на юную женушку, вечно занятую ими. Я увидел ее сорок лет назад и моя память запретила ей стареть. Затем, возвращаюсь к компьютеру и продолжаю писать. Лена обычно работает под негромкую музыку - включает кассеты с Биттлз, Поворотти….. Мне нравятся Скорпы, классика, джаз…Многим восприятиям адекватна музыка, другим - живопись и скульптура, но самым непосредственным выражением чувств служит танец
Танцевать так и не научился; в школе, на уроках пения мне обещали ставить тройки, если не буду раскрывать рот.
На старости лет думал отдаться живописи и рисованию, но ослабели и глаза, и руки. Впрочем, может стоит попробовать? Надо было бы начать с акварели, или – с гуаши, поскольку акварель слишком сложна. Проще маслом, но это хлопотно и дорого, зато - запах красок и льняного масла. Заходил в спецмагазин, что бы просто понюхать. Если надумаю – начну с акварели … или стоит начать с рисунка углем, а для начала соорудить мольберт? Стоит подумать….

 

После летнего зноя пришла осень. Одуряющий настой полыни и пижмы разметало сквозняками, а стекающие по стеклу капли, наливались и делились. Преодолевая поверхностное натяжение, они размножались и сбегали тонкими струйками, пока дождь не прекратился. В этой судорожной жизни капель, не бывает смерти. Как у одноклеточных существ. Имитация, или жизненный порыв (;lan vital.), возникший еще до разделения материи и духа? 
Смерть родилась много позже, с обретением многоклеточности. С этих пор прогрессии размножения постоянно сопутствует неотвратимая прогрессия смерти со знаменателем равным 2. Поколения сменяют друг друга, уступая пространство и ресурсы собственным потомкам. Регулярное отторжение тел умерших в круговорот веществ, энергии и особей имеет смысл. Оно обеспечивает экосистемы биогенной органикой, возобновляемой для каждого нового поколения. В этом круговороте сформировалась плодоносная почва, где угасающая жизнь встречает свои новые ростки. За время существования биосферы отложилось не менее 8 • 1020 т органического вещества, что в 30 раз превосходит массу земной коры. Почти вся эта мортомасса, возобновляя каждый год 23 • 1010 т и 38 •1017 кДж, используется жизнью с выделением колоссальных количеств энергии. К.М. Бэр писал о возрастающем господстве жизни над массой.
Разгорающаяся жизнь осенней листвы навевает легкую грусть и поэтические ассоциации. Полупрозрачность акварели и недосказанность эскизов. Плотная гуашь и масло вынуждают к определенности решений и к действиям. Впрочем маслу подвластно все и нет необходимости думать о смерти, имея в виду жизнь новых поколений после нашей осени. Мы готовим им почву и оставляем необходимые ресурсы. Разве это плохо и страшно. Расставания и встречи неизбежны, но всему свое время. Иначе встретим старость в юности, а в старости – детство. Чудовищна радость предстоящей разлуки, особенно, если сами дали ей повод. Все в наших руках.
За 1000 лет в истории человека сменилось 33 поколения и каждый имел двух родителей, четырех прародителей, восемь пра-пра и так далее, в глубь веков. Каждый ныне живущий имел 233 (8.589.934.552) своих предков 1000 лет назад, но только в 1840 году численность населения Земли приблизилась к первому миллиарду. Сейчас нас уже около 7• 109. В силу этих причин мы обречены быть родственниками друг другу, в среднем - в 5 - 7 коленах. Присоединяясь к большинству, наши общие предки полегли в родную землю. Вместе со всеми ранее живыми существами. Геометрическая прогрессия смерти реальна и неотвратима - геометрическая прогрессия размножения остается досужей выдумкой. Вряд ли эта простая мысль посещала Т. Мальтуса и Ч.Дарвина, но к ней был близок юный А.Уоллес, полагая, что численность популяций остается более или менее постоянной. Постоянной и близкой к пределу, допускаемому сопротивлением среды. Правда, позже и он заразился мальтузианством.
Общая численность первых гоминид вряд ли превосходила  120 000. Численность тех, чьи прямые потомки достигли современности, вероятно была существенно меньшей. Мы, дожившее до современности, всего лишь посредники для будущих поколений.

Размышляя о жизни, обратился к смерти и нашел только пафос назидания, аллегории и происки воображения. Сама жизнь – не заслуга, не наказание, а дар, охраняемый совестью и стыдом. Дар, цветущий в любви, увядающий в злобе и зависти. Лишить жизни можно лишь того, кто утратил к ней сопричастность. Сохранив ее, смерти не ведаем и продолжаем жить в памяти поколений. Существуя вне сознания и восприятий, смерть сводится к ожиданию неведомого, неизбежного, к страху перед ним, редко - к тихой покорности; еще реже – к ожидаемой радости. Обычно ей предшествует старость, упадок сил и утрата интереса к себе и к собственной жизни. Так и должно быть. Спокойная смерть завершает плодотворную осень, украшенную зрелыми плодами памяти и мыслями об остающихся. Они отвлекают от неизбежного исхода и слабеющие пальцы, все еще держат теплую руку друга жизни. Все остальное сводится к ритуалу, облегчающего расставание с уходящим и его грядущее одиночество.

Благочестие наших предков, соблюдавших посты более 150 дней в году и нередко отлучавшихся из дома «ради государевой службы», сокращало воспроизводство их семей, по меньшей мере, вдвое по сравнению с «эталонной» в демографии семейной общиной канадских мормонов (в среднем 18 потомков). Кроме того, генетически детерминированное равенство полов требует пополнить включенных в росписи сыновей равным числом не учтенных в них дочерей. Добавим, что геометрическая прогрессия размножения, основанная на мальтузианских моделях, не имеет оснований - эффективное воспроизводство поколений рассчитывается по средним гармоническим и всегда ближе к минимальным для колена значениям. Вместе с тем, вероятность пресечения рода, связанная с утратой такого селективно нейтрального, но сцепленного с полом признака, как наследуемая по отцу фамилия, возрастает по мере сокращения числа детей, становясь неизбежной при двух – трёх, но маловероятной при пяти – семи потомках. Сказанное позволяет признать нормой для процветающей семьи 7 – 9 детей (4 – 5 сыновей) и то, что последующее поколение обычно в полтора – два раза многочисленнее предшествующего. Угасание многих дворянских фамилий за прошедшие 500 лет свидетельствуют, что приведенные "нормы" соблюдались далеко не всегда. Их число в нашей стране сократилось еще больше после планомерного геноцида в первой половине XX века.

В наиболее полной поколенной росписи рода Языковых (более 500 персон), составленной В.В.Руммелем (1887), наряду с основной, восходящей к 1387 году, представлены еще одиннадцать ветвей, начала которых теряются в XVI и XVII веках. В составленных мною росписях (1997, 2006) я свел все ветви рода Языковых к одному корню и пополнил список до 1500 персон. Затем, обратился к "Сокровенному Сказанию Монголов", в котором сказано:
Серый, а точнее Сизый  Волк (Борте-Чино) вышел из легендарной местности Эргунэ-Кун, которую, вероятно, следует искать на севере, там, где находятся покрытые лесом горные цепи…, ибо монголы, прежде чем сделаться степняками, жили в лесистых горах. Великий Волк-предок (Борте – Чино) однажды встретил Рыжую Лань (Гоа-марал) и вместе с нею пришел в центр будущей страны монголов. Покинув  берега озера Байкал – «моря», как говорит бард-чингисид, - они оказались у истоков реки Онон, что протекает неподалеку от священной горы Бурхан-халдун, то есть нынешнего массива Хэнтэй…..Именно в этом священном крае совершилась любовь Сизого Волка и Рыжей Лани, а их сын, Бата-Чиган, стал родоначальником всех монголов.
Мамой моей бабушки и женой Александра Петровича Языкова была Надежда Николаевна Де Витт. Отцом Надежды Николаевны был Николай Александрович Де Витт, а ее мамой - Надежда Михайловна Кропотова, внучка Анны Яковлевны Чернышевой, урожденной Де Витт. Примечательно, что среди членов этого рода, восходящего к Флоресу V Голландскому и династии Герульфингов, кузенные браки не были редким исключением. К нему принадлежал I Великий Пенсионарий Республики Соединенных Провинций (Нидерланды) Ян Де Витт, растерзанный вместе со своим старшим братом Корнелием взбунтовавшейся чернью 4 августа 1672 года. В монографии Н.П.Чулкова "Де-Витте" (Историко-родословное общество, Москва, 1915) представлен краткий обзор этого рода и поколенная роспись наиболее видных его представителей, обосновавшихся в России. Ее автор пользовался консультациями Надежды Николаевны и, вероятно, записками генерала Ивана Яковлевича Де Витт, о которых сообщал Григорий Александрович де-Воллан (1914). Братом Ивана Яковлевича был Александр Яковлевич, а племянником - отец Надежды Николаевны - Николай Александрович. В росписи Н.П.Чулкова показано:

Николай Александрович Де Витт, родившийся около 1813 года, из Пажеского корпуса выпущен корнетом в Оренбургский драгунский полк 20 мая 1835 года, уволен поручиком 29 марта 1837 года и вновь принят корнетом 6 июля 1838 года, поручик (4 октября 1839 г.), корнет л.-гв. Гродненского гусарского полка (13 декабря 1840 г.), поручик (6 декабря 1842 г.), уволен в отставку за болезнью 31 января 1844 года и вновь поступил в тот же полк 3 декабря 1850 года, исполняющий должность старшего адъютанта штаба командующего сводным гвардейским резервным кавалерийским корпусом 27 октября 1855 года. Уволен штабс-ротмистром 21 января 1857 года. Помещик Московской губернии (с. Богородское, Горбово тож, Рузского уезда (427 душ). Жена – Надежда Михайловна Кропотова, дочь коллежского асессора (внучка Анны Яковлевны Чернышевой, урожденной де-Витте), помещица Московской, Владимирской и Саратовской губерний, родившаяся 18 ноября 1818 и скончавшаяся 15 октября 1882 года. Погребена вместе с мужем, умершим 8 января 1889 года в Спас-Андроньевском монастыре .

Таким образом, их дочь - Надежда Николаевна обнаружила принадлежность роду Де Витт и по отцовской, и по материнской линии..

По свидетельству Г.А. де-Воллана, дипломата и писателя, опубликованному в "Русской старине" (1914, февраль) брат его бабушки, Марии Яковлевны де-Волланд, урожденной Де-Витт "генерал Иван Яковлевич Де-Витт оставил после себя записки и нечто вроде дневника, доведенного до 1846 года. Он начинается с родословной, в которой  насчитывает с отцом (а моим прадедом) 13 поколений". Ссылку на это свидетельство я нашел в монографии Н.П. Чулкова   и ознакомился с ним непосредственно. Г.А. де-Волланд в статье "Эпизод из жизни императора Павла I. Из записок Ивана Яковлевича Де- Витт" ограничился следующими констатациями:
"……..мой прадед Яков-Эдуард Де Витт был приглашен в 1784 г. Екатериной II и поступил на русскую службу с чином полковника и 1.200 руб. жалования. Умер он в высоких чинах…..
……..услышав его жалобы на русские телеги, Екатерина II выделила 1.200 на покупку экипажа.
…….. Павел I приказал ему подготовить проект разрушения крепости в Риге, по случаю того, что этот город обращается в порто-франко, а вместо этого построить крепость в Митаве. Рассматривая чертежи, Павел I заметил, что ни один из них не подписан генералом Де Витт. Тогда последний неустрашимо ответил Императору: "Ваше Величество, я должен был исполнить Ваше приказание - но подписывать моего честного имени под таким дурным делом я не могу. Павел I страшно вспылил……Де Витт заболел и, вдруг, в полночь прибыл фельд-егерь с пакетом, где грамота и орден св. Анны I ст. …… Затем Павел I его привечал и сказал на параде: "таковых генералов мне нужно более". Затем Павел I снял шляпу и дружески поклонился Де Витту……".
  Я рассчитывал найти родословную роспись, которая позволила Н.П.Чулкову утверждать следующее:

"Род Де-Витте (de Witte) или де-Витт (de Witt) - голландского происхождения. Он принадлежит к числу древних патрицианских родов г. Дортрехта и восходит к XIII веку. Своё происхождение этот род ведет от Флоренса V, графа Голландского († около 1297 г.) . Наиболее известным его представителем является Великий пенсионарий Ян де-Витте (р. 1625 г.), один из замечательных нидерландских государственных деятелей; вместе со своим старшим братом Корнелием (р. 1623), депутатом от Дортрехта в Генеральных Штатах, инспектором флота и плотин, он унаследовал от отца своего, Якова де-Витте, дортрехтского бургомистра и члена Генеральных Штатов, ненависть к Оранскому дому, что и было причиной гибели обоих братьев - они были убиты чернью 20 августа 1672 г. в Гааге. Впоследствии в честь их было выбито несколько медалей. От брака с Винделой Бикер, дочерью амстердамского бургомистра, Ян де-Витт имел 2 (1 ?) сыновей и 3 дочерей.

 

Великий Пенсионарий Нидерландов Ян Де-Витт
 

Вендела Бикер - жена Яна Де-Витта


Фамилию де-Витте и де-Витт носили несколько нидерландских художников и учёных: Левин (XVI в.), Камилл и его брат Пётр, известный под именем Пиетро Кандидо (р. 1540-1548 - † после 1622 г.), Пётр (р.1620 г.) и брат его Гаспард (р. 1621), Эммануил де Витте (1667 - 1692) - художники; Ян де Витт (р. 1622) - утрехтский каноник, филолог и историк, Жиль де Витте (1648 - 1708) - фламандский богослов - янсенист,  Яков де-Витт (1695 - 1754) - исторический живописец. В середине XVIII века архитектор де-Витте строил Греко-униатский собор св. Юра во Львове (Галиция).
В XIX веке приобрел известность живший во Франции Корнелиус Генрих де-Витт (р. 1828), историк и политический деятель, женатый на писательнице Полине Гизо (р.1831), дочери знаменитого французского историка и политического деятеля; брат его Конрад, агроном, был женат на другой дочери Гизо, Генриетте (р. 1829), также писательнице. Барон Жан-Жозеф-Антуан-Мари де-Витт, родом бельгиец (р. 1808 году,  † 17-29 июля 1889 г. в Париже), археолог, член Французского Института, был с 29 декабря 1875 года членом-корреспондентом Императорской Академии Наук по разряду классической филологии и археологии .
В Россию члены рода де-Витте стали переселяться с конца XVII века: в 1697 г. поступил на русскую службу морской капитан Реньер де-Витт, в 1698 г. поступил амстердамский уроженец, морской поручик Варфоломей, мельничный мастер Корнилий и мастер компасного дела Ян де-Витт ; в 1709 - 1711 годах состоял при Оружейной палате гравёр Генрих де-Витт (1671 - 26 марта 1716 г.) . В 1783 г. принят был на русскую службу уроженец г. Бреды, инженер Яков де-Витте, дослужившийся потом до чина инженер-генерала и перешедший в русской подданство в 1806 году. Ветвь, к которой он принадлежал, имела прозвище ван-Гамстед (van-Haamstede). Потомство его внесено в родословные книги дворянства Воронежской, Московской и Орловской губерний. Он был реформаторского вероисповедания, но внуки его по мужской линии были уже все православными. Большинство его потомков были или инженерами или на военной службе. Сам родоначальник писал свою фамилию де-Витте, другие - де-Витт, и теперь последнее начертание фамилии преобладает .
В 1750 г. принят был на русскую службу из польской генерал Иосиф де-Витт; он был родоначальником ветви, пользовавшейся графским титулом Священной Римской империи. Ветвь эта, принадлежавшая к дворянству Подольской губернии, угасла".

Обратившись к роду Де Витт и к упомянутой монографии Н.П.Чулкова, я не нашел родословной росписи Ивана Яковлевича Де Витт. Возможно, этот родословец был знаком с его записками, но ограничился только теми представителями рода, которые прижились в России. Мне не удалось их обнаружить. В найденных мною письмах его отца Якова Яковлевича все сводилось к деловой переписке. Отдельные позиции удалось прояснить. Удалось связаться с моей современницей и сверстницей Ингой Георгиевной Де Витт. Ссылка на ее отца - Георгия Аполлоновича, завершает роспись Н.П.Чулкова.
Появилось неодолимое желание узнать подробнее о Флоренсе V (Флорисе) и о его корнях.

При разделе империи Карла Великого между тремя его сыновьями по Верденскому договору 843 года, территория Голландии вошла в состав "Срединного королевства", доставшегося императору Лотарю I. После его смерти она была разделена между тремя сыновьями и вошла в состав королевства Лотаря II, как королевство Лотарингия. После смерти Лотаря II за его наследство спорили Западно-Франкское и Восточно-Франкское королевства, пока Лотарингия в 925 году не была присоединена к последнему Генрихом I Птицеловом. Он признал герцогом Лотарингии Гизельберта, выдав за него свою дочь Гербергу.
В 939 году Гизельберт принял участие в восстании против короля Оттона I и погиб. В 953 году Лотарингия досталась Бруно, брату Оттона, который разделил ее на два герцогства - на Верхнюю Лотарингию и Нижнюю, заселенную фризами. В состав последней вошла Голландия, именуемая с  конца X века графством Западной Фрисландии. С начала IX века ее территории постоянно подвергались набегам норманнов, пока в 882 году король Восточно-Франкского государства Карл III Толстый не признал Готфрида - одного из норманнских вождей герцогом Фризии. Готфрид продолжал грабить ее земли и в 885 году фризская и саксонская знать организовала против него заговор. Его возглавил Герульф Младший, граф Западной Фрисландии. Убив Готфрида он получил ее в награду от короля Восточно-Франкского королевства Арнульфа Каринтийского. Герульф считается отцом Дирка I - первого правителя графства, позднее получившего название Голландии, и основателем династии Герульфингов.
В 922 году Дирк I, граф Кенемерланда получил от Западно-Франкского короля Карла III  Простоватого владения близ Эгмонта. В 931 или в 939 его сменил сын Дирк II, умерший в 988 году и оставивший престол своему сыну Арнульфу - отцу Дирка III. В правление Арнульфа начались конфликты с западными фризами. В 933 году он вторгся на их земли и был убит. При Дирке III, прозванным  Иерусалимским, все подвластные ему земли стали именоваться Голландией (с 1001 года), но их старые названия превалировали еще очень долгое время. В 1018 году Дирк III вступил в конфликт с Генрихом II Боварским - Императором Священной Римской империи. 29 июля 1018 года в битве при Влардингене имперская армия была разгромлена. Ее предводитель - герцог Нижней Лотарингии Готфрид II был пленен. Эта победа укрепила позиции Дирка III. Позже он расширил свои владения за счет земель епископства Утрехта и умер в 1039 году.
Между тем конфликты и грабежи продолжались. В 1046 году император Генрих III лично возглавил поход против Дирка IV, продолжившего политику своего отца, и заставил его поступиться некоторыми завоеваниями. Однако, после ухода императора он снова стал разорять земли епископов Утрехта и Льежа и вступил в союз с графами Эно (Геннегау), Фландрии и с герцогом Нижней Саксонии Готфридом III. В 1047 году император Генрих III захватил и разрушил замок Райнсбург, но во время отступления его армия понесла тяжелые потери. 13 января 1049 года Дирк IV был заманен в засаду около Дортрехта и убит силами епископов Утрехта, Льежа и Меца. Наследовавший ему брат Флорис I, погиб в 1061 году в одной из битв.
Вдова Флориса I - Гертруда Саксонская, ставшая регентшей при малолетнем Дирке V, не смогла воспрепятствовать захвату спорных территорий епископом Утрехта, а император Генрих IV его утвердил. Гертруда, вышедшая вторым браком за Роберта I Фризского, брата графа Фландрии и Эно Бодуэна VI, разделила с ним управление Голландией. После смерти брата в 1070 году Роберт I организовал восстание малолетних племянников (Арнульфа III и Бодуэна VII), находившихся под опекой своей матери. Захватив Гент он объявил себя графом Фландрии и вышел победителем в разгоревшейся после этого войне. Дирк V, став совершеннолетним,  смог при поддержке отчима отвоевать земли Утрехта.
Конфликт с епископами Утрехта угас во время правления Флориса II Толстого, сына Дирка V. Он приобрел Лейден и его окрестные земли (Рейнланд), и с 1101 года принял титул графа Голландского, вытеснивший прежнее название Фризии. После его смерти в 1121 году остались малолетние Дирк VI и Флорис, прозванный Черным. Их опекуншей стала мать Петронела (Гертруда), дочь герцога Верхней Лотарингии Тьерра (Дитриха) II.
В 1129 году Флорис Черный восстал против брата при поддержке западных фризов, признавших его законным графом, короля Германии Лотаря и епископа Утрехта. Роль их матери в этом конфликте трактуется по-разному, но, во всяком случае она признается несомненной. В 1131 году братья помирились, но вскоре Флорис снова предал Дирка. Их помирил король Лотарь в августе 1132 года, а восстание фризов было подавлено. В октябре Флорис был убит и Дирк VI восстановил свои права на престол. Позже, благодаря браку с наследницей графства Бентхайм, он расширил свои владения, а утрехтское епископство подчинилось графам Голландии.
Сын Дирка VI, Флорис III был лояльным вассалом императора Фридриха Барбароссы. Во время его правления было начато строительство дамб и плотин, легализован сбор пошлин и начато завоевание Фрисландии. Война с Филиппом Фландрским закончилась поражением Флориса и вынудила его признать своего противника сюзереном Зеландии. Впрочем, борьба Голландии и Фландрии за обладание Зеландией продолжилась до конца XIII века.
Флорис III  погиб в III крестовом походе, в 1190 году. Его наследником стал сын Дирк VII, бывший графом Голландии до своей смерти в 1203 году. Его дочь Ада вышла замуж за Лодвига II Лоозского и после его смерти в 1218 году последовала за ним через 5 лет, в 1223 году.
Титул графа Голландии с 1203 года перешел брату Дирка VII, к Виллему I. Его сын Флорис IV наследовал титул после смерти отца в 1222 году и владел им до своей гибели на турнире в Корби 13 июля 1234 года. После него остался шестилетний Виллем, которому суждено было быть 16-м графом Голландии и Зеландии, и королем Германии. Он родился в феврале 1228 года. Его матерью была Матильда Брабантская, а сестрой - Аделаида (Алейда), умершая в 1284 году и пережившая брата на 7 лет. После смерти брата 28 января 1256 года она была регентом его малолетнего сына Флориса и опекала дочь Мехтильду (Матильду) с 1258 по 1263 годы. Самого Виллема опекал дядя и младший брат Флориса IV - Виллем вплоть до своей смерти в 1238 году. В 1238 - 1239 годах регентом был его брат Оттон, ставший позже епископом Утрехта. 13 июля 1234 Виллем стал графом Виллемом II.
После смерти антикороля Германии - Генриха Распе в 1247 году, часть германской знати, недовольная политикой императора Священной Римской Империи Фридриха II Гогенштауфена, решила избрать нового антикороля. Выбор пал на  Виллема II Голландского, который 3 октября 1247 года был им избран в Воррингене при содействии дяди, герцога Брабанта, Генриха II и архиепископов Кёльна, Майнца и Трира. 8 ноября Виллем был признан королем папой римским Иннокентием IV. После пятимесячной осады он взял Ахен, где и был коронован 1 ноября 1248 года архиепископом Кёльна Конрадом фон Гохштаденом. Но реальной властью Виллем вначале обладал только в Рейнланде. Для увеличения влияния Виллему пришлось вести войну с королем Германии Конрадом IV. После того как Виллем разбил Конрада в битве при Оппенгейме в 1251 году, тот был вынужден удалиться в Италию. Кроме того, дополнительную поддержку знати Виллем получил благодаря браку с дочерью Оттона I Дитя, герцога Брауншвейг-Люнебурга и Матильды Бранденбургской. 25 января 1252 года Елизавета Брауншвейгская вышла замуж за Виллема II. Ей уже было 22 года и, потеряв мужа через 4 года, она пережила его на 10 лет.
В июне 1252 года около Франкфурта состоялся съезд знати, на котором было объявлено о лишении Гогенштауфенов всех ленов в Германии. Эти владения были розданы приверженцам Виллема и он даровал ряд льгот знати и городам. В результате Виллем фактически передал им власть над Германией и ее знать, вскоре совсем перестала считаться с ним. Однако, он не обращал на это внимания, занятый войнами в своих личных владениях.
В своих родовых землях Виллем боролся с Фландрией за контроль над Зеландией. В июле 1253 года он разбил фландрскую армию в Весткаппеле, а год спустя заключил с графиней Маргаритой Фландрской перемирие. Его антифландрская политика ухудшила отношения с Францией.
С 1254 года Виллем вел успешные войны против западных фризов. Но во время одного из походов, 28 января 1256 года около Хогвуда, при попытке пересечь замерзшее озеро, он потерял лошадь, провалившуюся под лед, и был убит фризами, которые спрятали его труп в подполе одного дома. Только через 26 лет, в 1282 году, сын и наследник Виллема II, Флорис V, смог найти тело, которое захоронил в Миддельбурге. Кроме него у Виллема была дочь Мехтильда (Матильда) и бастард Дирк.
Флорис V, 17-й граф Голландского Дома династии Герульфингов, прозванный Крестьянским Богом, опекался сестрой Виллема II Алейдой (Аделаидой) вплоть до 1263 года, когда ему исполнилось 9 лет. Он умер в 1296 году, когда его сыну Иоанну (Яну) было всего 10 лет. Его регентом в 1296 - 1297 годах был Ян III ван Ренес, затем, в 1297 - 1299 годах - Вольферт I ван Борселон и, после его смерти в 1299 году - Ян (Иоанн) II д;Авен. Вскоре, не достигнув и 15 лет, умер сам Ян (Иоанн) I, не оставив потомства. С ним угасла и династия Герульфингов.
После смерти бездетного Яна I графство Голландии было унаследовано Яном (Иоанном) II Авенским, графом Эно, сыном Алейды, сестры Виллема (Вильгельма) II, графа Голландии и Зеландии, короля Германии.
Голландский Дом сменился Домом Авенским (1299 - 1356) на правах кровного родства и преемственности графов Эно (Геннегау).
Вероятное родство Де Витт с угасшим родом Флориса V могло бы основываться на возможном потомстве его сестры Мехтильды (Матильды) или его брата - бастарда Дирка, или же его тетки Алейлы (Аделаиды) - сестре Виллема II, но в таком случае следовало бы ссылаться уже на Яна II Авенского, а не на Флориса V. Впрочем и тот, и другой сохраняли кровь Герульфингов.
Средний срок поколения человека, принятый в демографии равен 7000 суткам, то-есть немногим больше 19 лет. Между тем средний срок памяти поколений много больше и достигает 60 - 70. Я помню своих родителей еще молодыми. Мне уже 70, маме было бы уже 100, а папе - 106. Я перенес любовь к ним в новое тысячелетие.
Средний срок поколения 17 Герульфингов был примерно равен 23 годам. Шесть известных поколений Де Витт в России дают средний срок в 28 лет. Средний срок смены поколений можно принять равным 25 годам, что удобно для расчетов - за 100 лет сменяется 4 поколения. Флорис V родился в 1234 году, Ян Де Витт - в 1625 году, Яков Яковлевич - в 1739. От его рождения до рождения Флоренса  прошло 505 лет, а до рождения сына Флоренса V -  Яна I в 1284 - 455 лет. Отцом Якова Яковлевича был  Иаков-Эдуард, генерал-майор голландской службы и комендант крепости Кровинер. Он умер в 1749 году. Учитывая его заслуги можно принять, что родился он в 1700 году, а скорее всего даже раньше. Допустим, что он умер в возрасте 55 лет и тогда его разделяют с Яном I около 400 лет и 16 поколений, а с Яном Де-Витт всего три поколения, которые вероятно были хорошо известны сыну Якова Яковлевича, оставившего поколенную роспись из 13 колен. Между тем, отцу Яна Де Витт - Якову было уже 36 лет, когда у него появился младший сын. Сам он родился в 1589 году, через 305 лет после рождения Яна I Голландского. За это время могли бы смениться 12 поколений. Одно из них нам известно - дедом Яна Де Витт был богатый торговец лесом; второе  связано с его собственными детьми, о чем следует сказать подробнее.
У Яна Де Витт и его жены Венделы Бикер (Wendela Bicker 1635 - 1668) было 3 дочери и 1 (или 2 ?) сын Ян, родившийся в 1662 году и умерший в 1701. Вероятно он женился на своей кузине Вильгельмине - дочери Корнелия Де Витт и Марии ван Беркель (van Berckel). Таким образом разрыв между ним и Яковом Яковлевичем сокращается  до 2 - 3 поколений рода.
После гибели отца, опекуном сестер и 10-летнего Яна стал их дядя со стороны матери Питер де Графф (Pieter de Graeff), а его брат Корнелий (Cornelis de Graeff) был регентом Амстердама. При его участии Ян де Витт стал Первым Великим Пенсионарием Нидерландов.  Он умер в 1664 году. 
Отец Яна - Яков де Витт родился 7 февраля 1589 и окончил университет в Лейдене в 1618 в возрасте в 29 лет. Затем стал хранителем Синода в Дорте (treasures of the Synod of Dort) и 6 раз избирался бургомистром Дортрехта. 30 июня 1659 года был арестован. После гибели сыновей 20 августа 1672 года, покинул Гаагу и умер 10 января 1674-ом в возрасте 85 лет. Известно, что он был сыном торговца лесом. Таким образом, разрыв между Яковом и неизвестным нам младшим родственником Флориса V, давшим начало роду Де Витт, сокращается до 6 поколений и до 5, если учесть поколение его отца - лесоторговца. Заполнить выявленные пробелы необходимо. Это интересно и  тешит самолюбие, но мне достаточно быть достойным и своих собственных родителей. Я всего лишь посредник, но "der Hund nahm Witterung von H;sen" - на гербе рода Де Витт изображены две собаки, "взявшие след" зайца. За этим символом  и девизом стоят реальные события и основанные на них легенды. Я доверяю своему чутью, или смутным воспоминаниям детства и голосу отца, говорившего о своей бабушке, и о Яне Де Витт, и голосу Муси. Мысль об этом не давала мне покоя, пока не приобрела отчетливые формы. Я вспомнил, как  граф Голландский, преследуя на охоте зайца, натолкнулся на дом лесничего. Его дочь пленила сердце графа необычайной красотой и добрым нравом. Она подарила ему сына…..Помню, свое недоумение и разочарование тем, что она не могла стать его женой. Что это? Память детства, происки воображения или структурализм Леви-Стросса? Но разочарование посетило меня еще раз. А.Дюма в своем "Черном тюльпане", повествуя о братьях Де Витт, не обмолвился об этой красивой легенде и о брате Флориса V, о бастарде Дирке, включенного, вопреки обычаю, в список его потомков и, вероятно, давшему начало славному роду Де-Витт.

 

Памятник Яну и Корнелию Де-Витт на площади в Гааге

Размышляя о жизни, обратился к смерти и нашел только пафос назидания, аллегории и происки воображения. Сама жизнь – не заслуга, не наказание, а дар, охраняемый совестью и стыдом. Дар, расцветающий в любви, увядающий в злобе и зависти. Лишить жизни можно лишь того, кто утратил к ней сопричастность. Сохранив ее, смерти не ведаем и продолжаем жить в памяти поколений. Существуя вне сознания и восприятий, смерть сводится к ожиданию неведомого, неизбежного, к страху перед ним, редко - к тихой покорности; еще реже – к ожидаемой радости. Обычно ей предшествует старость, упадок сил и утрата интереса к себе и к собственной жизни. Так и должно быть. Спокойная смерть завершает плодотворную осень, украшенную зрелыми плодами памяти и мыслями об остающихся.
Начинаю повторяться – дело плохо и пора кончать. Самое страшное – неотвратимость, и значительная часть сил и средств современной медицины используется для продления активной жизни. В результате европейское общество стареет и в соответствии с этим меняет свои приоритеты. Сокращение детской смертности слегка притормаживает развитие этой тенденции, но воспроизводство в основном сосредоточено в странах Азии и Африки, с менее развитой медициной, с менее высоким уровнем жизни и потребления.
 Неотвратимость. С первого дыхания до последнего. Но само дыхание – это распад всего того, что изначально было создано солнечным светом.
Пора кончать. Вот и все. Ставлю точку.

Я свободен