Вожак

... Это у него с детства…
С детства он любил тишину и ненастье. Нет-нет, это не противоречие, ни в коем случае: ветер, дождь, снег, а он под одеялом или возле плиты, в которой так мелодично потрескивают дрова – и больше никаких звуков, ни каких. Да, он с детства любил стихию, но со своего укрытия или призрака укрытия от нее – стихию, как фон для … тишины.
Дом его детства был небольшой, деревянный с низкими потолками и всего-навсего с двумя небольшими комнатками: одна комната с плитой типа кухни; другая, как бы «большая», там стоял шкаф, кровать родителей и тумбочка с радиолой «Latvia». Его кровать стояла недалеко от плиты, а мир во время ненастий созерцался через небольшое окно, выходящее на север. И как не старались родители, законопачивать это небольшое окно на зиму, все равно, даже при слабом ветре тонкие холодные струйки воздуха проникали в комнату, скользили по лицу. И ему нравилось это скольжение холода, от которого было легко укрыться, замотавшись в одеяло. Но он не заматывался и даже старался максимально освободить ушные раковины, чтобы слышать ветер, слышать слабые удары капель дождя или шуршание снега по стеклам окна - слышать ненастье.
С возрастом он полюбил бродить в ненастье, идти против ветра, мокнуть под ливнем, стараться победить движением холод. И все надеялся попасть в ураган, тайфун или даже смерч, который мог бы его унести куда-то далеко, где мечты ставали явью.
Ветер приносил грезы, мечты, фантазии и эти удивительные детские сны. А еще в шуме ветра можно было услышать голоса – голоса из вселенной.  Можно было задать любой вопрос и эти голоса приносили ответ. Не ответ в форме слов, а ответ в форме или виде мысли. Что интересно, чуть позже он научился слышать тишину. Тишину безветрия, тишину покоя. Тишина также могла говорить мыслями и нести в себе ответы на, казалось бы, вечные вопросы. Когда он стал большим и впервые ознакомился с Библией, но смысл фразы: «Будьте чисты душой, как дети и вам откроется Царство Небесное…» - ему был ясен. Ветер и тишина – это был голос высших сфер, доступных каждому желающему их услышать. Но, как он потом убеждался и не раз, людям нет надобности слышать голоса  вселенной – их больше волновали голоса соседей, близких или людей, которые говорили, что они все знают и все решают. Каждый слышит лишь то, что желает услышать – «имеющий уши да услышит»…
… Он, сидел на небольшом деревянном чурбанчике, служившем ему табуретом, перед печкой, смотрел на огонь и слушал ветер…
Безмятежное и защищенное детство кануло в лету, и очень давно. Но ему казалось, что он опять там, в своем детстве. Полуземлянка, сложенная со старых деревянных шпал, давно разобранной на металлолом железной дороги – это как бы маленький деревянный дом его детства. Печка с небольшой плитой, сложенная с серых, прокопченных камней, мало напоминала чистую побеленную плиту его матери. А небольшой оконный проем, с прогнившей в некоторых местах рамой, обмазанной просто глиной, совсем не походил на чистенькое окно с покрашенной в голубой цвет рамой, сделанную отцом. Но это был его дом – возможно дом его зрелого детства.
Его жилье, которое нельзя было назвать ни землянкой, ни хижиной, или домом, в обычном нашем понимании, находилось на возвышении перед долиной. А вдали, как бы вокруг дома располагались  могучие кряжи, могучих гор.  Окошко выходило на долину, лежащую внизу. И где-то там, вдали, в долине, лежащей намного ниже, было поселение людей, к которому он не очень то и стремился. Все мелкие и большие неприятности жизни своей он получал от людей и от жизни рядом с ними, а возможно он просто не понимал ту самую общепринятую человеческую жизнь…
Хотя люди его посещали. Это были разные люди. Были альпинисты или туристы, блудившие или заблудившиеся в горах. Захаживали и контрабандисты, отдохнуть или спрятать на время свой кому-то еще нужный груз. Посещали некие угрюмые личности, вооруженные лучше солдат действующей армии. Да и так время от времени появлялись странники, знавшие о хижине или попавшие к ней случайно. Он узнал – много есть странников ищущих место свое в жизни своей или место свое во вселенной.
Он никому не отказывал в приюте и никого не боялся – так здесь было принято, это был закон гор.
И еще было одно не писаное правило или не писаный закон гор – ни когда и ни у кого не спрашивать имени и цели его движения в этих, как бы забытых людьми местах. Кому нужно – сам все расскажет. А имена, что имена – имена можно и придумать. Главное не имя, а кто это имя носит. Как его звали самого, ни кто не знал, да и он сам стал забывать свое прежнее имя. Никаких документов он не имел. Была какая-то справка, бумажка с печатью и подписью какого-то должностного лица. Но это была некая справка об освобождении – ему как бы даровали свободу. Можно ли быть свободным по справке… Он уже забыл, где ее припрятал – эту бумажку, как индульгенцию. Ибо нет уже ни того учреждения которое его, как бы освободило; нет того государства, которое этой справкой ему как бы гарантировало мнимость свободы. Когда-то, очень давно, он выбрал свою личную свободу, поэтому и не направился туда, куда указывала ему эта справка. И поэтому для государства или государств всего мира он, как бы перестал существовать. А зачем человеку, которого как бы нет, имя. И поэтому его называли по всякому, как того желали или как получалось, но всегда с почтением. Одни называли его отцом, стариком или батей, другие ата, дадо или бобо и даже акыном. Но никто не называл его по имени, да и никто имени его и не спрашивал – его имя было для людей не столь важно – он был просто человек на их пути, человек, который может помочь.
Люди уже давно не посещали его пристанище – давно по меркам жизни нашей короткой. В горах наступила скоротечная осень, переходящая в долгую зиму. А это ветер, ненастье, сели, обвалы и сходы лавин. Людям нечего делать в это время в горах. Поэтому за насыпью из камней и глины, за толстыми стенами из старых шпал, сложенных в два слоя ничего кроме завывания ветра, шумов гор, он не слышал. А ветер на этот раз был какой-то тревожный. В его резких порывах, в его гуле и вое он слышал чью-то беду. Он подумал об очередной войне, которую опять затеяли те, кто не имел радости в жизни, кроме той, чтобы приносить горе другим.
В этих звуках вселенной он слышал все, что его интересовало и не только в настоящем, но и в прошлом, но и в будущем. Он знал почти все о своих желанных и нежданных гостях, и о той жизни, от которой они уходили или которую они искали. Однажды угрюмые бородачи попросили его припрятать ящики. Там было оружие, и он это знал. А еще он знал, что его гости не вернутся за своим оружием – они все погибнут. И он спрятал оружие, да так, что его уже никогда не найдут – он сделал его не нужным никому…
Он услышал этот ставший таким знакомым звук – летело два боевых вертолета. А через несколько минут он услышал удаленный взрыв ракет. И ветер принес новый запах – запах смерти и сгоревшего мгновенно тротила…
*   *   *   *
…За дверью послышалось движение, как будто кто-то пытался дверь открыть. Это был не человек.
Он достал припрятанный в тайнике потолка карабин, перевел затвор в боевое положение. За дверью послышалось тихое скуление.
«Это Вожак, - подумал он».
- Вожак, это ты? – спросил он.
В ответ заскулили как-то радостно. Он отложил карабин в сторону и подошел к двери, на миг прислушался и отодвинул засов.
Это был он - Вожак. Лет десять тому назад он нашел лежбище волчицы и в нем только один волчонок. Куда пропала волчица и были ли еще волчата он так и не узнал. Волчонку было не больше недели от роду, он был голоден, скулил и плакал…  Да, он плакал беззвучно, лишь тихо всхлипывая и по его мордочке текли две маленькие слезинки.  Он взял его на руки и маленький зверек, совсем уж по-собачьи лизнул его руки. У него всегда были козы, поэтому проблем с молоком не было, а потом и с мясом – охота в горах была не развлечением, а способом выживания.
Волчонок рос и все больше не походил на волка ни внешне, ни повадками. Голову и хвост он всегда держал по-собачьи и был больше похож здоровенную лайку или ее подвид – волкодава. Так бывало в природе, что враги по образу жизни роднились, вместо того чтобы изводить друг друга. А может они так улучшали свою породу, чтобы усилить противодействие – кто его знает. Эти непостижимые природные механизмы сосуществования видов людям пока не доступны и это, скорее всего, к лучшему – мало чего мы сможем натворить, поняв их суть.
И что интересно, с самого, так сказать, детства этот сын волчицы начал показывать свои лидерские качества. Если человека, и то только своего хозяина, он воспринимал, как главного в этой жизни или равным себе, то к остальным обитателям животно-звериного мира, окружавшего мир его существования, он относился, как вожак стаи. И имя Вожак как-то само по себе приклеилось к этому маленькому толи волку, толи собаке.
Через год Вожак стал не только Вожаком, но и фактически полноправным членом человеческого сообщества. Он  постоянно находился возле своего хозяина или друга. А когда приходили посетители, он сидел возле хозяина хижины и внимательно наблюдал за посетителями. А когда они говорили, то его внимательный взгляд, как бы утверждал старую истину, что собаки все понимают, только говорить не умеют. И, как потом признавались многие, под этим взглядом нельзя было даже подумать о том, чтобы причинить вред хозяину. А ведь мысли такие были – разные люди бродят по свету и ищущих зла среди них столько, чтобы о зле не забывали. В присутствии Вожака люди даже лгать не могли, хотя то это им всегда давалось легко.
Многие из гостей хижины у гор желали купить или иным другим способом завладеть Вожаком. Но, ни хозяин, ни сам Вожак даже мысли такой не допускали. Был случай, когда кто-то пожелал похитить Вожака, но Вожак каким-то образом понял намерение пришельцев и … напал на них весьма неожиданно. После этого подобных желаний не возникало больше ни у кого.
С появлением Вожака, а особенно с его превращением во взрослого зверя, как-то незаметно исчезла проблема и с волками, которые нет, да напоминали о своем присутствии в горах разодранной козой или остатками от бараньей туши. Даже вездесущие лисицы и те как бы исчезли из округи. Складывалось ощущение, что Вожак своим каким-то, ведомым только зверям, способом обозначил свою территорию, на которой хищники не имели прав появляться.
Вожак пас коз и присматривал за овцами, ходил со своим хозяином и другом на охоту, охранял и дом, и его хозяина – в общем-то, делал то, что делали его предки много тысячелетий.
Но пришло то самое время, когда зов рода становится сильнее других чувств. И однажды Вожак услышал запах самки. И он смиренно последовал за тем запахом.
Долго человек выходил из своего укрытия и наряжено вслушивался в звуки гор, стараясь услышать знакомый лай. Но горы издавали свои привычные звуки, а не желаемые.
Вожак ушел со стаей, когда-то породившей его. Он стал вожаком этой стаи, ведь у него там появилось потомство – это была уже кровная связь. Но человека приютившего и вскормившего его, он не забыл. Это была очень жестокая и коварная стая, разорившая не одно стадо в долинах гор, но никогда эта стая не нападала на домашних животных принадлежащих хозяину одинокой хижины – первого дома для Вожака.
А стая все больше и больше набирала свою звериную силу. Даже бесстрашные контрабандисты и бесшабашные солдаты фортуны начали побаиваться встречи со стаей, ведомой Вожаком – помесью собаки и волка. Стая людей не трогала, но могла быстро уничтожить вьючных животных или уничтожить съестные припасы людей. Эта стая знала повадки и привычки людей лучше их самих. Она нападала всегда внезапно, как бы наперед все и кем-то планировалось. А ведь в действительности планировалось. Планировалось не так, как это делают люди, а так как это принято в природе – всегда оптимально, всегда в нужный момент времени. И планировал нападения стаи Вожак – он ведь хорошо знал людей, их возможности и, как волк по крови, знал, что могут волки – эти безропотные исполнители его воли.
Странно, но все люди так и называли вожака стаи – Вожак. Говорили о нем с почтением и страхом. Люди признавали в нем достойного противника и поэтому решили его уничтожить. На Вожака началась настоящая охота, почти войсковые операции. Но Вожак все время, как будто бы знал о предстоящих действиях людей направленных против него и его стаи, и он всегда уводил стаю в безопасные места, прятал ее. А сам очень часто применял тактику людей – отвлекающего маневра. Он и несколько волков стаи умели имитировать движение целой стаи и так запутывали следы, что сбивали с толку даже опытных охотничьих собак не то, что самих охотников.
В охоте участвуют две стороны: те, кто считает себя охотником и те, кого кто-то сам для себя назначил в жертву, не спрашивая ни у кого и не считаясь ни с чем. Но жертва, чтобы спастись, может выбрать стезю охотника. Так и сталось в случае с Вожаком – жертва, защищаясь, стала охотником сама.
Нет, Вожак не стал волком-людоедом или волком убийцей людей. Вожак и его верные воины стаи вели охоту не на убийство, а на страх.
Группа охотников, наслушавшись рассказов о Вожаке и его стае, специально приехавшие из большого города с целью уничтожить стаю и ее неуловимого вожака. Они приехали со своими, как бы специально, обученными в специальных приемниках собаками. Они привезли хитроумные, по их мнению, ловушки. Они были оснащены самым дорогим охотничьим вооружением. А также они привезли с собой запрещенные яды и даже специальные газы, чтобы превратить охоту на массовое и бессмысленное убийство. Люди, как люди – они даже из охоты сделали убийство и разрушение, сами не понимая, что этим уничтожают не столь природу, как себя. Природа – это мать всего живого. Уничтожая ее  нельзя не уничтожить себя.
Люди приехали, разбили лагерь и беспечно начали отмечать приезд и свою, как им казалось, легкую победу над слабее их зверьми.
Утром они проснулись с готовностью начать свой военный поход против стаи, но их ожидал ужасный сюрприз – все привезенные, очень породистые и очень обученные собаки были мертвы – им кто-то перекусил шейные позвонки. Это была еще не охота стаи – это было лишь предупреждение. Но люди не поняли предупреждения, а приняли это как вызов – вызов их людской гордыни. Они взяли баллоны с боевым нервно-паралитическим газом и, вооружившись противогазами и автоматическим оружием решили, как они всегда решали: не понять проблему, а уничтожить ее. А ведь проблема была не в волчьей стае, поколения которой жили в этих горах не одно столетие – проблема была в людях, которые не умели и не желали делить с кем-то еще не нужное им жизненное пространство.
Вожак ничего не знал о нервно-паралитическом газе, которым люди травили самих себя. Но он почему-то чувствовал, что в этих темно-зеленых баллонов находится смертельная опасность и не только для стаи, но и для всех обитателей лесных массивов гор, включая и людей пастбищ и долин. И когда люди надели защитные противогазы, Вожак уже знал, что эти странные намордники как-то защищают убийц гор…
…Волки напали неожиданно, как раз в тот момент, когда старшему группы почудилось или показалось, что волки рядом, и он начал открывать первый баллон с газом. Волки не прокусывали шеи людей, не оставляли свой след на их ногах или спинах – волки перекусывали кисти рук, держащих оружие и … В это было не возможно поверить, но охотники убийцы с ужасом осознавали, что волки срывают их противогазы…
Те два охотника, которые чудом выжили в результате поражения газом (они прикрыли свой нос и рот одеждой), истерично кричали чего-то о дьяволах в волчьем обличии. Они также утверждали, что большой волк, вероятнее тот самый Вожак,  отдавал приказы своему волчьему войску и сам показывал, как нужно уничтожать людей их же оружием. Эти два охотника сошли с ума, с человеческого ума, разумеется. Следователи и различные эксперты так и не дошли единого мнения о том, как, и главное кем, противогазы  были сорваны с людей как раз в момент начала испускания газа. Следы зубов на креплении противогазов и наличие волчьей слюны не могли окончательно убедить людей, что это сделали волки. Волчьи трупы лежали рядом с трупами людей – нападавшие волки погибли, как люди. Они спасли стаю и не только ее от губительного действия смертельного газа. Вожака среди погибших волков не было…
Люди, расследовавшие данный инцидент, долго обсуждали странную по их людскому мнению смерть своих соплеменников. Очевидную версию победы волков над людьми все единодушно отрицали. Придумывались различные версии, в основном все искали врага среди таких же людей. Мало кого интересовал факт того, что смертельный газ как-то пропал из идеально охраняемого склада – людей интересовали враги. Их враги. Неожиданно всплыла версия террористического акта против демократии во всем мире, ибо в горах эта самая демократия мало кого интересовала, если интересовала вообще. Подхватив эту версию, как истину, люди начали готовить новые войны другу против друга, временно забыв о стае и ее Вожаке.
А Вожак увел стаю подальше от этого места, на территорию другой стаи. И та стая приняла «беженцев» без принятых в этом случае мелких звериных битв за выживание, ведь в прибившейся и осиротевшей стае были в три  волчицы и их детеныши – все волки, кроме Вожака погибли в не равной схватке с оружием людей.
Стаи решили временно сосуществовать на одной территории. Сразу установился некий status qvo между членами стай.  Вожак со своими волчицами старался охотиться не на охотничьих угодьях принявших его. Мало того, в случае удачной охоты он звал своих новых соплеменников разделить с ним радость сытости от добычи.
Волчата стаи Вожака подрастали и вскоре могли сами охотиться, чтобы прокормить себя. Законы волчьих стай намного честнее людских: у них нет придуманной морали. В звериных стаях есть только одно правило: каждому выгодно то, что помогает выжить. Если особи сподручнее выживать в одиночку – она уходит со стаи. Если нужна стая, то приходиться считаться с правилами стаи. Разумеется, каждый в стае стремиться стать главным или как говорят доминантным, вожаком то есть. Да, постоянно идет борьба за право им стать. Но в стае Вожака таких проблем не возникало – главенство Вожака признавалось безропотно всеми членами стаи. И не только своей стаи, но и других. Вожак мог стать вожаком двух стай, но он решил увести окрепший остаток своей стаи опять в свой ареал обитания.
Они поселились в расщелине не очень далеко от хижины того, кто когда-то приютил Вожака еще маленьким волчонком. И, вроде бы, ничего не предвещало беды. Люди, казалось, позабыли о Вожаке и его стае, тем паче, что стая Вожака пока не трогала животных людей – за время отсутствия стаи в этом ареале развелось много зайцев, жирных сурков  и куропаток. По крайней мере, голод в ближайшее время не угрожал малочисленной стае.
Но беда пришла неожиданно и опять от людей. Люди начали охоту. Но не на зверей, а на самих себя – в горах началась война.
И уже по звериным тропам ходили не охотники, а солдаты. Они были научены стрелять и убивать не задумываясь. Однажды, увидя новый окот волчат, человек просто расстрелял его, как бы тренируясь в меткости стрельбы.  И также хладнокровно убил подбежавшую волчицу. В памяти вожака не было таких ситуаций, и что делать в таком случае он не знал. Эти люди не были охотниками, но опасность от них исходила куда больше, чем от охотников. Стая начала выходить на охоту только ночью, стараясь обходить временные стоянки людей стреляющих просто из желания убить кого-то живого.
И вот однажды странный и тревожный гул заставил насторожиться всех волков, даже самых маленьких волков. Этот гул исходил из высоты неба. Гул все нарастал. И вскоре послышался страшный для животных звук, как будто бы выстрелило очень большое ружье и громадная пуля полетела в сторону стаи. Вожак не понимая, что это такое, мужественно покинул расщелину между камнями и бросился на встречу страшному звуку, на встречу неведомому врагу. Все что он увидел – это огненный смерч, летящий прямо в логово волков. А потом был страшный грохот и какая-то неведомая сила отбросила Вожака далеко от входа в расщелину.
Очнулся Вожак почти через сутки. Тело не слушалось его, а не знакомый запах царил во всем пространстве. Куски от волчьих тел означали одно – стаи больше нет. Неужели люди так решили отомстить стае за прошлое противостояние… Нет, это люди просто перепутали цель. Летчик боевого вертолета не правильно трактовал движение в инфракрасном прицеле – он принял стаю волков за стаю людей – своих врагов….

*   *   *   *
- … Вожак, дружище, что с тобой?
Он обнял окровавленную голову Вожака и увидел слезы, такие же слезы, как тогда, когда он нашел его одинокого и беспомощного в логове его матери.  Вожак не скулил, он просто плакал так по-человечески, а потом лизнул несколько раз человека, как бы целуя. Вдруг он тяжело вздохнул и затих. Человек гладил своего друга, понимая, что тот испустил свой собачий дух…
Через несколько дней  на БТР-ах приехали какие-то вооруженные люди и забрали его овец – они говорили, что война все спишет и что вскоре приедут за козами .
И понял человек, что свобода его закончилась, теперь он снова с людьми. Тело Вожака было зарыто не очень далеко от пристанища человека. Человек подошел к этому месту и, обращаясь к памяти толи собаки, толи волка, но своего друга тихо сказал:
- Ты уже свободен…
День был солнечный и безветренный, высоко над горами была безбрежная синь. И даже не верилось, что в этих горах могут быть ветра, ливни, снегопады и может идти война.
Он пошел к своему секретному хранилищу, где припрятал оружие контрабандистов, начал распаковывать ящики и готовиться к защите своей стихии и своего ненастья - своей свободы.