Ромашка в лунных горах

    РОМАШКА В ЛУННЫХ ГОРАХ (ТУРКМЕНИЯ)*
                1.
- Вот они, лунные горы, - сказал шофёр.
 - Проезжай подальше чуть, Оман, - попросил Виктор Фет, зоолог, старший научный сотрудник Сюнт-Хасардагского заповедника. – За поворот, там панорама.
   Километра через полтора мы остановились, вышли из машины. Ни звёзд, ни луны не было видно за чёрными, неподвижно, как драпировка, лежащими на горах облаками. Горы как горы, подумал я. Но стоило уйти от шоссе, представить, что один посреди этих гор, что заблудился, - и куда угодно, хоть в Аравийскую пустыню, где песок да колючки, хоть в открытый океан, но подальше отсюда! Ещё в Москве и в Ашхабаде нам рассказывали о лунных горах, окружающих город Кара-Калу, но невозможно было вообразить всю их неземную, жуткую, леденящую кровь в жилах, как пишут в романах, безжизненность. Будто ничего никогда не было и никогда ничего не будет.
 - А когда-то они живыми были, - протирая очки, заметил Фет, довольный произведённым эффектом. – Травка росла, кустики, дерева на склонах. Может быть, и южный соловей пел по ночам. Как полагаешь, можно поверить в то, что здесь зародилась земная цивилизация?
 - В этих горах?!
 - Да, здесь, в Юго-Западной Азии. И несколько раз потом возрождалась. Горы Копетдага в этом смысле, пожалуй, самый интересный и самый неизученный район на Земле. Один из главных центров происхождения культурных растений – айвы, граната, винограда, ореха, яблони, груши, миндаля, инжира… До утра могу перечислять. Вавилов особое значение придавал охране здешней уникальной природы, сочетающей в себе черты Средиземноморья, Ирана, Средней Азии. Несмотря на все старания человека, много эндемиков сохранилось. То есть того, что нигде больше не встретишь. Слышал о мандрагоре туркменской?
 - Нет.
 - Если бы нашему заповеднику понадобился символ, то выбрали бы, безусловно, мандрагору, от которой у мужика не просто стоит – ломит, как выразилась тут одна ботаничка из Москвы. Ну, поехали? На лунные горы ещё наглядишься, чего-чего, а этого добра хватает. Имей, правда, в виду, что тот, кто сюда попадает в полнолуние, как сейчас, не совсем в себе становится.
                х                х                х
 - Доброе утро, Ольга Фоминична! - воскликнул я, затворил за собой калитку и объяснил, что меня привело к ней.
 - Не стану я вам рассказывать о мандрагоре, - не отрываясь от пропалываемой грядки и даже не подняв глаз, ответила мне старушка.
 - Но почему? – опешил я.
 - Да потому, - отвечала она, посмотрев сквозь линзы очков мне в лицо и будто не найдя чего-то для себя важного, какого-то с кем-то сходства, отряхивая от земли похожие на натруженные деревянные грабли руки, - что врёте много! Потому что от вашей писанины только зло!
 - Это с лёгкой руки самого Соломона, - неловко улыбался я, не зная, как себя вести. – Ведь писал он в «Песни Песней»: «Мандрагора издаёт аромат, и у нас имеются чудесные плоды, которые я все выложил для тебя, о, моя возлюбленная!..»
 - У Соломона, может, и имелись. А вот у нас почти уже и не имеется. Разворовали! Один коллега ваш, корреспондент, даже из книги, где была напечатана моя диссертация, вырвал всё про мандрагору и удрал, паршивец! Как прикажете после этого к вам относиться? Уходите лучше с глаз долой по-хорошему!
 - А если по-плохому, Ольга Фоминична?
 - Каков наглец, а! Да я собак сейчас спущу, они вам так откусят, что никакая мандрагора не поможет!..
   Я вышел, навстречу мне вошёл на опытный участок директор Института растениеводства, и они стали спорить, жестикулируя, размахивая руками, как итальянцы, закатывая глаза, хватая пригоршни земли и обрывая лепестки растений, о том, какие цветы везти на выставку в Москву, а какие не везти. Пришли старушки – божьи одуванчики – с горшочками и стали что-то пересаживать, споря о том, как лучше поливать и прививать, и Ольга Фоминична и на них за что-то напустилась и чуть не вытолкала взашей. «Может, прав Фет, - думал я, - по поводу полнолуния в лунных горах? Тут явно что-то с крышей не так…»
   Старушки ушли, поднимая пыль, продолжая спорить о черенках. Я вернулся на участок, извинился, стал тихо ласково нежно уверять Ольгу Фоминичну, что не все корреспонденты такие, как тот негодяй, будь он неладен, который украл мандрагору, и я обещаю…
 - И тот обещал, - бурчала она, похожая на почти высохшую мандрагору.
 - Ольга Фоминична, миленькая! – не унимался я, глядя на её узловатые, перемотанные, точно изоляционной лентой, вздувшимися венами руки с чернозёмом под жёлтыми ногтями.
 - Никакая я вам не миленькая!
 - Я вот слышал, например, что…
 - Что, что вы могли слышать?! Что корень мандрагоры верещит, когда его вытаскивают из земли, и каждый, кто услышит этот крик, умирает или сходит с ума?
 - А это на самом деле так? Вы слышали?
 - И что поэтому выкапывают мандрагору так: привязывают к ней голодную чёрную собаку и манят издалека куском мяса? И что слонихам, чтобы забеременеть, необходимо отведать этого корня?
 - Правда?!
 - И что это атрибут Великой Матери, эмблема волшебницы Цирцеи, превращавшей людей в свиней? – всё больше распалялась, будто забыв о моём присутствии, Ольга Фоминична. – И что при помощи мандрагоры можно приобрести мужскую силу, найти клад, излечиться от бесплодия и даже стать неуязвимым?
 - Быть не может!
 - Инквизиция наложила запрет на эти манипуляции, место мандрагоры в доме заняла собака. В эпоху средневековой «охоты на ведьм» говорили, что это «цветок ведьм», символ колдовства, что она растёт из семени повешенного, упавшего на землю, и что ведьмы используют её для того, чтобы сводить людей с ума!..
   Ходили слухи, что единственной в жизни любовью Ольги Фоминичны был академик Николай Иванович Вавилов, замученный в застенках Лубянки. И за полвека она, в молодости, да и в зрелости весьма привлекательная, ему не изменила!    Работает она на Туркменской опытной станции Всесоюзного Института растениеводства уже почти шесть десятков лет, долго была директором станции. В 1938-м году нашла на южном склоне Западного Копетдага неизвестное до тех пор растение, как выяснилось, новое для СССР – Мандрагора turcomanica, туркменскую. Близкие к ней средиземноморские виды были известны человеку с глубокой древности. Мандрагора – из тех растений, вокруг которых на протяжении веков ходили легенды, сбор мандрагоры окружался таинственными обрядами. Древнегреческий философ, один из первых ботаников древности, ученик и друг Аристотеля Феофраст давал такой дельный совет: «Проведите три круга вокруг мандрагоры своим мечом и срежьте её стоя, повернувшись лицом на запад. При срезывании второго куста от корня танцуйте вокруг растения, произнося любовные заклинания». С давних пор люди верили в любовные свойства мандрагоры, из неё изготовлялись любовные напитки. И по сей день в некоторых странах считается, что мандрагора обеспечивает женщинам плодовитость, мужчинам же прибавляет сексуальной силы.
   Зона произрастания мандрагоры туркменской была объявлена заповедной. Однако заповедование отдельного растения результата не дало. Не только мандрагора, но и многие другие уникальные виды растений и животных исчезали в буквальном смысле слова на глазах у Ольги Фоминичны. Сорок лет она хлопотала о создании государственного заповедника. Писала в самые высокие инстанции, даже самому И.В.Сталину, ездила, доказывала, боролась, продолжая мысль и дело своего учителя – Н.И.Вавилова (кстати, их взаимоотношения, говорят в заповеднике, непосредственно связаны с необыкновенными свойствами мандрагоры). Её энергии, её любви к этой земле рождением своим обязан Сюнт-Хасардагский заповедник. А мандрагору заповеднику – как и Вавилова России – уберечь всё-таки не удалось.
 - В теплицу пришлось загнать бедненькую, - чуточку ко мне потеплев, рассказывала Ольга Фоминична, - хоть несколько кустиков спасти от любителей легенд! Были у меня тут рабочие, прослышали, наелись перед тем как идти к девчонкам в лагерь, а она неспелая ещё была, чуть желтоватая, так вместо того чтобы мериться концами, они концы едва не отдали, ха-ха!
 - Действительно, смешно.
 - Туркмены не знали мандрагоры, но старики назвали её «сельмелек», то есть съедобная трава, и сказали, что пока не созреет, ни в коем случае плоды есть нельзя. А отравление действительно жуткое: жажда, галлюцинации, спазмы в горле, отекают лицо, ноги, руки, половой член, температура подскакивает чуть ли не до сорока, тело всё краснеет, человек теряет контроль над движениями… Зрелые же плоды мандрагоры очень вкусны, имеют приятно-кисловатый вкус, напоминающий грунтовой помидор. В них много витамина С и алкалоидов. Лекарства делали, и очень сильные, незаменимые! Но как? Никто этого уже не знает. По крайней мере, у нас. И не только лекарства – её скрещивать можно и с помидором, и с перцем сладким, можно получить много новых вкусных морозостойких овощных культур! – Ольга Фоминична всё время повышала голос и перешла почти уже на крик, помидорно раскрасневшись, трясясь от возбуждения. – Только ведь заниматься этим надо! Я-то уже старая совсем – еле хожу! Но уверена, что за мандрагорой – будущее! Потому что есть в ней такое, чего нигде и ни в чём больше не сыщешь!
 - Вы, Ольга Фоминична, о мандрагоре – как Хрущёв о кукурузе.
 - Да, Никите бы Сергеичу не дурака валять с этой американской ерундой, а мандрагорой всерьёз заняться!
 - Страну всю надо было засадить?
 - Кроме районов крайнего Севера! – бесновалась старуха, размахивая перед моим виском тяпкой. – Да что говорить! Вот вы скажите, молодой человек, из-за чего войны?
 - По-разному. Из-за земель, золота…
 - Ерунда! Из-за неудовлетворённости женщины – помяните моё слово, я жизнь прожила! А если бы мандрагора входила в рацион каждого мужчины на Земле, ну, хотя бы так называемый «золотой миллиард» взять, то и были бы они настоящими мужиками, не оставляли б баб неудовлетворёнными и злыми – глядишь, и войн бы не было, женщина, если её порадовать, любую проблему решить может!..
                2.
   В доме Фета, стоящем под скалой у входа в ущелье Айдере, самого отдалённого и самого, пожалуй, впечатляющего участка заповедника, неделями и месяцами живут люди. В нескольких крохотных каморках на прогнившем, проломанном полу вповалку спят в спальниках доктора наук и первокурсники, энтомологи и ботаники, лесоустроители и змееловы  из Москвы, Хабаровска, Вильнюса, Тбилиси… Человеку постороннему эти бородатые и небритые, шумные, с горящими глазами мужчины и женщины в пыльных штормовках, прошагавшие за день десятки километров по горам и пустыне и теперь за  чаем спорящие, словно в настольный теннис играющие латинскими терминами, могут показаться психически ненормальными. Да и местные жители считали бы их за таковых, если бы не знали хозяина дома, живущего на кордоне уже почти десять лет.
 - А что? – говорит Фет, толстый, с отдышкой, протирая очки, поглядывая близорукими глазами на небо. – Нормально. Удобств меньше, чем, скажем, в питерской квартире на Лиговке. Магазина нет, да и ничего, прямо скажем, нет, а до города семь десятков вёрст, каждый день не побегаешь, особенно с моей-то комплекцией. Но ничего, привыкли. О! – Виктор запрокидывает голову, хрипит, задыхаясь, размахивая руками, точно щупальцами, я бросаюсь ему на помощь – но он отстраняет меня. – Какая прелесть! Cornix! Ворона серая! Да, так вот что я хочу сказать. Французы или итальянцы, потом напомните мне, я уточню, установили, что высота семьсот-восемьсот метров над уровнем моря, на которой мы и находимся, идеальна для семейного отдыха. Воздух какой, а! Не поверите: в Кара-Калу, где четыре машины и те не на ходу, приезжаю и сразу чувствую загазованность! Извините… - Виктор, роняя и ловко подхватывая очки с перевязанной душкой, вклинивается в спор студентов из Кишинёва: - Да нет, какой же это гребнепалый геккон! Вы что, мужики, не видите, это же настоящий колючехвостый геккончик, внесён в Красную книгу как очень редкий вид!
   Жена Виктора, Галина, тоже учёный, занимается растительностью Копетдага. Ни яслей, ни детского сада в посёлке нет, с детьми, четырёхлетней черноглазой Лизаветой, умеющей говорить по-туркменски, и двухлетним, вечно чумазым и резким в движениях, цепким, потому что возится в земле с ящерицами, черепахами, стрекозами, ужами, Сёмкой, молодые учёные сидят по очереди, совмещая сидение с написанием диссертаций.
 - Пап, а это что? – спрашивает Семён, что-то протягивая папе в зажатом кулачке.
 - Ну-ка, ну-ка… Так это же гологлаз, где ты нашёл его, сынок?
 - Там, - показывает Сёма под сарай.
 - Фантастика! А вы спрашиваете, почему мы здесь! Азиатский гологлаз – и под сараем! Виктор утверждает, что любой человек, имеющий хоть самое отдалённое отношение к науке, приехав сюда, непременно найдёт что-то новое – настолько не изучена ещё здесь природа. Сам он примерно с Сёмкиного возраста помешан на пауках и паукообразных, кандидатская его называется «Пауки юго-западного Копетдага». Из 200 видов пауков, которые Виктор рассматривает в своей работе, 14 видов для науки абсолютно новые.
 - …Пауки – самый древний и большой отряд арахнид! – кричит он в чёрной азиатской ночи. - Их описано более 30000 видов, но на самом деле вдвое, втрое, впятеро больше! Они повсюду! Есть виды с золотыми и серебряными пятнами, металлически блестящие, перламутровые. Головогрудь пауков покрыта цельным твердым щитом, в передней части которого расположены глаза, обычно четыре пары. Хелицеры короткие, 2-члениковые. Их когтевидный или серповидный концевой членик, подгибаясь, входит в бороздку на основном членике подобно лезвию перочинного ножа. На его конце открывается проток ядовитой железы. У лифистио- и мигаломорфных пауков хелицеры расположены горизонтально, а концевые членики отгибаются книзу, у высших аранеоморфных пауков основные членики направлены вниз, а концевые — внутрь, навстречу друг другу. Хелицерами паук схватывает и убивает добычу, разминает и разрывает ее, защищается от врагов, разрезает нити паутины, перетаскивает яйце вые коконы, в ряде случаев самец удерживает хелицерами самку при спаривании, норковые виды копают хелицерами землю и т. д. Педипальпы похожи на ноги, но короче и с одним коготком. Их тазики обычно снабжены лопастями, которые ограничивают предротовую полость и покрыты волосками, служащими для процеживания жидкой пищи. Щупальца педипальп служат органами осязания и в передвижении, как правило, не участвуют. У половозрелых самцов педипальпы видоизменены в связи с их совокупительной функцией, их концевые членики превращены в копулятивные органы, обычно очень сложно устроенные. Важная особенность, дополняющая жизненный облик паука, - это ядовитые железы, открывающиеся на когтевидных члениках!
 - Да хватит тебе об этих члениках! – пытается утихомирить его жена. – Детей три раза уже будил!
 - Трудно представить более совершенный способ убивания добычи, чем впрыскивание яда хелицерами, - переходит он на заговорщицкий шёпот. – Человеку ещё учиться и учиться – это гораздо более гуманный способ, чем гильотина, плаха, виселица, электрический стул и так далее. Сложность и целесообразность поведения пауков привлекали учёных с давних времён, их изучал ещё Аристотель! У многих народов паук считается символом мудрости, усердия, мастерства. В «Метаморфозах» Овидия есть миф о том, как дочь красильщика тканей Арахна училась ткачеству у Афины Паллады и достигла такого совершенства, что отважилась вызвать на сотязание саму богиню, - незаметно для себя Фет снова повышает голос и вскоре возвращается почти на крик. -  Разгневанная такой наглостью Паллада приняла вызов и выткала на ковре картины, изображающие возмездие, неотвратимое для всякого грешника… Из паутины, - получив от жены подзатыльник и потеряв очки, вновь шепчет Фет, весь в поту, - они плетут не только ловушки, но и убежища, гнёзда, парашюты, га которых путешествуют с ветром. Паутина обладает большей прочностью на разрыв, чем стальная проволока той же толщины!.. О, уверяю, вы вообще ничего о пауках не знали! Это же самые лучшие, самые изобретательные охотники на земле! Тропические шаровидные пауки прикрепляют клейкую капельку к концу паутинки. Капелька привлекает внимание глупых насекомых, и они попадают в ловушку, ха-ха-ха! А пауки-капканщики роют сложнейшие, строителям метро и не снившиеся норки с боковыми ходами, коридорчиками, кладовочками, спаленками, где могут преспокойно пережидать затопление норы!
 - Третий час, - сказал я, посмотрев на часы.
 - Ах! – спохватился Фет. – Мне же в половине шестого завтра вставать! Сегодня уже. Спокойной ночи. А вы знаете о том, что лучшие на земле предсказатели погоды – пауки?
 - Не знал.
 - Так ведь ещё Аристотель был уверен в том, что пауки способны предвидеть изменение погоды. Плиний считал, что пауки чувствуют приближение землетрясения и уходят из дома, обречённого быть разрушенным или заваленным. У древних римлян была примета, что по высоте расположения паутины можно предсказать наводнение.
 - Я заметил, что у вас много паутины.
 - Она должна быть всюду, во всех углах, на всех рамах! Но жена, а теперь вот и приехавшая на мою голову тёща против, не понимают. А ведь счастье – это когда тебя понимают, правда?..
                3.
   Разбудил крик ишака. Змееловы пили чай и негромко делово разговаривали. Остальные в комнате спали.
   Я был как-то равнодушен к змеям – ни ужаса, ни брезгливости, ни восхищения, ни даже особого любопытства они не вызывали, когда смотрел на них, лежащих неподвижно или извивающихся и шипящих, в террариумах зоопарков и Дома пионеров, в цирке, по телевизору. Они были слишком далеки. Но не успел Ту-154 оторваться от домодедовской взлётно-посадочной полосы, как змеи, благодаря разговорчивому, благоухающему чуть ли не на весь салон многодневным потом (носки снял, как назло) соседу-ашхабадцу, наступившему прошлой весной у себя в подвале на кобру, стали мне ближе.
 - Прямо в подвале?
 - Почти в центре города, у горкома партии! Лампочка перегорела, шагнул в темноту под лестницу – откуда, думаю, у меня в подвале шланг, да ещё толстый, вроде пожарного, и влажный?
 - И не укусила?
 - Выскользнула, зашипела… Не помню, как оттуда выскочил, но неделю потом не спускался. Вообще-то они редко кусаются. Отца моего, правда, укусила однажды.
 - Он в носках был? Может, не понравилось ей чего?
 - Не в ногу укусила – между ног.
 - Ба! Ну и что?
 - Детей больше не будет – в рубашке родился…
   Много историй о змеях довелось мне выслушать в Туркмении до того, как сам с замирающим сердцем прикоснулся к мертвенно-холодной пятнисто-полосатой склизкой коже. Одни говорили, что из-за змей шагу бояться ступить, особенно весной, когда они наиболее активны, другие – что змеи безобидны, как лягушки или ящерицы. И всё ярче разгорался нимб вокруг головы змеелова. Не какого-то конкретного, а Змеелова. Пожалуй, сразу и не назовёшь профессию (или увлечение, или призвание, как угодно), которую сейчас, в конце XX века, в меньшей степени коснулась бы научно-техническая революция. Никакой техники. Лишь палка с крючком да сачок – вот и всё вооружение. Так же ловили змей змееловы Тамерлана и Александра Македонского. И сапоги кирзовые как непреложная и важнейшая деталь обмундирования, хотя гюрза с легкостью прошибает сапог любой толщины. Короче, очень хотелось познакомиться с представителями этой романтической профессии. - …Садись с нами, пока чай не остыл, - сказал Саша Богуславский, заметив, что я проснулся. – Не передумал за ночь?
 - Не передумал, - ответил я, вставая и перешагивая через спящего у двери ботаника из Новосибирска.
   Вчера удалось уговорить змееловов взять меня с собой, как они ни стращали, ни убеждали, что не столько ловить придётся, сколько бегать и прыгать по горам, как архару. Я затвердил, как заклинание, что нельзя ходить поодиночке, что обязательно иметь при себе аптечку, в которой как обычный набор медикаментов, так и специальные – шприц, залитый спиртом, иглы, ампулы с поливалентной и специальной змеиной, против кобры и гюрзы сывороткой, что при укусе жгут лучше не накладывать, так как может отняться конечность, лучше предоставить бороться всему организму и помогать ему: пить, пить, пить… Теоретически я знал всё, что знает начинающий ловец змей. Но чисто теоретически.
 - Если что с тобой - мне бошку оторвут, - предупредил Саша.
 …Пройдя и пробежав по горам не менее тридцати километров, поймав почти двухметровую гюрзу, мы воротились поздним вечером. Я думал, что не хватит сил даже выпить чаю, но за разговорами, воспоминаниями просидели полночи. Ловцы (змееловами они себя не называют, так же, как и реаниматологи, например, не называют себя реаниматорами) - совершеннейшие aficionados, фанаты. Я услышал много любопытного.
 - …Черношейная кобра  - Naja nigricollis - способна метко плеваться ядом на расстояние до четырех метров! Известный охотник Джон Хантер был свидетелем, как кобра плюнула в глаза одному из его проводников-пигмеев. Двое других пигмеев повалили стонущего проводника на землю и... помочились ему в глаз, чем и спасли… Другая известная африканская кобра - Haje - живёт в Египте. Это к её услугам прибегла Клеопатра, хотя на картине Рубенса Клеопатра изображена... с обыкновенным ужом. Тиары с этими кобрами венчают головы древнеегипетских статуй. Да и сейчас кобр в Египте немало, и с ними охотно выступают заклинатели. Известная фамильярность заклинателей по отношению к этим змеям основана на том, что при ярком свете они не всегда точно бьют. Однако из-за этого «не всегда» редкому заклинателю удалось умереть своей смертью. Английский врач Гамильтон Фэрли наблюдал в течение 15 лет за двадцатью одним заклинателем. За это время девятнадцать из них погибло от змеиных укусов... Укрощением змеи для демонстрации своего могущества занимались древнеегипетские и древнеиндийские жрецы… Зубов змеям не выдирают. Да эта мера и не дает полной гарантии безопасности, поскольку у змей имеются замещающие зубы и в природе у них происходит постоянное обновление. Спровоцировать кобру на защитный укус трудно. Вот эту их особенность прекрасно знают заклинатели; знают они и то, что пока сохраняется источник угрозы, кобра будет сохранять свою боевую стойку. И потому в такт еле заметным покачиваниям тела факира, покачиваются, словно бы танцуя, „заколдованные" кобры. Заклинатели классом выше берут кобр в руки (один даже обучил их брать с ладони мертвых мышей), а бирманские женщины-заклинательницы даже... целуют кобру в голову, притом королевскую, Ophiophagus hannah, длиной пять с половиной метров!.. Кобра была тотемом одного из дравидских родов в Индии, и до сих пор ее почитают у буддистов. Кобра простерла над спящим Буддой свой капюшон, защитив его от солнца, и он начертал в знак признательности символ на капюшоне, за который мы и зовем ее «очковая змея»... Рассказ Редьярда Киплинга о Нагайне, стерегущей свое гнездо, - не плод творческого воображения. В зоопарке Манчестера супружеская пара индийских кобр даже соорудила встречный тоннель в куче мусора, где самка отложила яйца. Гнездо она покидала, лишь чтобы попить и изредка поесть. В её отсутствие кладку стерёг отец. Ухаживание их отличалось церемонностью, и нежные «поцелуи» самца трепещущим язычком в капюшон самки занимали в нем основное место… В СССР в 1938 году сотрудник Туркменского медицинского института М. П. Пушкин, потомок поэта, вывел в неволе среднеазиатских кобр, поместив яйца во влажную смесь самана и глинистого песка при температуре 30-31 °С. Маленькие среднеазиатские и прочие кобрята верны заветам «ядовитого народа». Как чёртик из табакерки, выскакивает и становится в боевую позицию такой кобрёнок, раздув капюшон размером с монету. Окрашены молодые кобрята гораздо ярче старых: у них тёмные поперечные полосы, а основной фон - серо-оливковый. Меню кобр в природе очень разнообразно, и в нем не последнее место занимают другие змеи… Ловцы Вьетнама решили создать сеть змеиных ферм. Они заключают экзотический семейный подряд — берутся выращивать кобр на дому… Английский исследователь Джозеф Фэйрер установил: 23 процента укушенных коброй умирают в первые два часа и только 21 процент живет более суток -тогда, правда, ещё не было сывороток. Жертвы королевской кобры гибнут в течение часа… Кобры объединены вместе с некоторыми другими змеями, пользующимися такой же или еще более дурной славой, в семейство аспидов. Хоть аспиды состоят в родстве с ужами, но фамильярности по отношению к себе не допускают. Среди остальных серьёзных - африканские мамбы, австралийские ехидны и тайпаны, оспаривающие у королевских кобр титул самых ядовитых змей мира. Мамба укусила одного за другим пять быков - все пять пали... Мамба поочередно перекусала лошадей под тремя вооруженными всадниками - все лошади погибли... Один фермер, будучи на охоте с товарищем, убил мамбу и решил подшутить над женой: принести мертвую змею домой и уложить в спальне. Охотник не знал, что змея, которую он волочил по земле хвостом, самка; не знал и того, что у мамбы настал брачный сезон и что самцы разыскивают в эту пору своих партнерш по следу, оставленному выделениями из анальных желез. Мёртвую мамбу он удачно уложил, как живую, в спальне, а спустя некоторое время отправил туда свою супругу, мол, скорей раздевайся и жди меня. Шутник надеялся услышать крик ужаса, но его почему-то не последовало - всё случилось слишком быстро. Крик ужаса издал он сам, когда обнаружил труп жены, мёртвую змею и самца чёрной мамбы. Так рождаются мифы о способности змей мстить за убитых сородичей… Споры о том, какая же змея всё-таки самая ядовитая, исследователи разрешают безоговорочно и однозначно: австралийский тайпан - O***ranus scutellatus. Укушенный человек умирает через несколько минут, в железах содержится двести смертельных доз! Страховые общества Австралии отказываются страховать ловцов тайпанов… Змея смерти -Acantophis antarctic us. Аборигенам последствия её укусов хорошо знакомы. Лечат они укусы своеобразно: ловят рогулькой живую змею и привязывают её за хвост к дереву. Так она должна висеть, пока в организме соплеменника идёт борьба между жизнью и смертью: если он выздоравливает, то змею отпускают, если нет — её приговаривают к смерти… Без исключения все змеи полезны человеку! И сетчатые питоны, и анаконды, и мангровые!.. Одна среднестатистическая змея сто среднестатистических человеческих жизней спасти может! Практически, от всех болезней излечивает, включая, порой, даже чуму и проказу!..
 - …Вот Бабаш – это да! – восхищался Саша. – Наверняка слышал о Владимире Михайловиче, заведующем каракалинским змеепитомником? Жаль, что не застал его – теперь уж он недели через две будет, не раньше, он надолго со своими ребятами в горы уходит. Он змей за свою жизнь больше переловил, чем у нас с тобой волос на голове. Всё о них знает. - Правда, что когда его укусила кобра и много яда впустила, он взял нож и стал строгать свой палец?
 - Правда.
 - А ты как ловцом стал?
 - Да я так, любитель. Вот Бабаш!.. Я в детстве в кружок ходил во Дворце пионеров. Лет с семнадцати стал ездить на Кавказ, в Среднюю Азию – ловить змей. Окончил биофак Харьковского университета. Работаю в зоопарке, к морю в отпуск не езжу, стараюсь и отгулы к отпуску прибавить, чтоб побольше половить. Змей мало осталось.
 - Деньги-то за это получаешь?
 - За кобру, которую «доят» в питомнике, то есть выкачивают яд и отпускают, - тридцать рублей, за гюрзу – двадцать. Есть, конечно, профессиональные ловцы-браконьеры, они кожу продают змеиную, «змеиные букеты», продают в серпентарии, зоопарки, частникам – но это не по мне.
 - Из любви к искусству этим занимаешься?
 - Ты не рыбак?
 - Иногда.
 - А есть люди, для которых ничто не может на земле с рыбалкой сравниться. Или с охотой. Самые опасные – у кого нет ни увлечений, ни любви.
 - Чем же они опасны?
 - Равнодушием. А самое страшное – равнодушие к природе. Человек, который равнодушно смотрит, как убивают, не охотятся, а убивают, не оставляя зверю шанса, как вырубают леса, травят реки – такой человек даже хуже, чем тот, который сам убивает, вырубает, травит. Потому что тот ещё может раскаяться, а равнодушный - никогда…
   Рассказал Саша о змеином камне. Согласно старинному поверью, змеи иногда собираются в круг и выдувают на середину круга или на голову находящейся в центре змеи хлопья пены, которые вскоре затвердевают и превращаются в сверкающий драгоценный камень. Этот камень исцеляет от всех болезней и приносит счастье.
 - Уже шестнадцать лет ищу, - улыбается Саша, поглаживая бороду. – Но не нашёл. И счастлив только здесь, в заповеднике. А там… там, кажется, и невозможно по-настоящему счастливым быть.
                4.
   Погода испортилась внезапно. Ночью по окну и крыше забарабанил дождь, как разъярённый заяц. Загудел, подвывая, ветер. Утром всё вокруг было серым, мутным,  холодный дождь лил прямо и уверенно, будто уже не намереваясь прекращаться.
   Надев плащ, я поехал на Пархай, где центральная усадьба заповедника. Хотелось познакомиться с Юрисом Станислововичем Карпинским, 50-летним младшим научным сотрудником, в жилах которого, по словам Фета, течёт по крайней мере два десятка кровей. В Сюнт-Хасардагском заповеднике он работает четыре года, до этого работал во многих лесничествах , заказниках и заповедниках, на Дальнем Востоке, на Кавказе, в Средней Азии – выгоняли отовсюду.
   С Юрисом Станиславовичем, многословием не отличившимся, обменявшись едва ли парой фраз, мы отправились на участок.
   Лазили по горам, изучали следы леопарда, горных баранов, кабанов, прорубали заросшие и новые тропы к водопоям, очищали родники, - с непривычки я так уставал, что и мне было не до разговоров. Я вспомнил Василия Шукшина – с актёром, игравшим в «Калине красной» отца Любы, которую играла Федосеева, они отправились по каким-то делам в соседнюю деревню, и за одиннадцать километров Шукшин не проронил ни слова, о чём-то размышляя, а когда пришли, сказал, что накрепко они теперь подружились. На третий день мы добрались до начала ущелья Айдере и там попросили у лесников коней. Солнце было высоко. Решив заночевать где-нибудь по пути, стали спускаться по ущелью.
   Сияло солнце, и дул северный ветер, добираясь до дна ущелья, где цвели дикие вишни, алыча, миндаль и бурная речушка уносила белые и розовые лепестки. Айдере в переводе на русский – ущелье медведей. Но медведей здесь давно нет и в помине. Руководитель первой ботанической экспедиции в западный Копетдаг В.И.Липский в 1912 году видел в ущелье множество фазанов, фиговых и ореховых деревьев, винограда… Мы не видели ни одного фазана – хотя в радуге, перекинувшейся горбатым мостом через ущелье, было словно написано, что  каждый охотник желает знать, где сидит фазан. Даже турачей, небольших, зеленовато-серых с тёмными пестринками курочек, которых было в этих местах видимо-невидимо, всех перебили. После создания заповедника учёные начали искусственное разведение турача. Дело было новым и сложным. Но успеха добились – впервые в СССР и в мире учёным Сюнт-Хасардагского заповедника удалось получить птенцов турача в искусственных условиях.
 - Всё одно всех выбьют, - натянув поводья, остановил лошадь Юрис. – В том-то и дело, что никогда никаких правил охоты здесь не соблюдалось. Охотились и охотятся круглый год – на всё, что шевелится. Тех же турачей, горных куропаток так били. Несли, словно  знамя,  перед собой квадрат белой ткани, растянутой на крестовине, с нашитыми с наружной стороны разноцветными тряпками. Своей пестротой и яркостью тряпки  одурманивали куропаток, самка начинала клековать, собирая всех в кучу. И охотник бил из ружья почти в упор - разом мог убить пятнадцать горных курочек. А джейраны! После войны ещё здесь были тысячные стада. Сейчас – только в вольере у нас несколько осталось.
 - Местные жители выбили?
 - Номенклатура из центра и своя – с вертолётов, с машин ночью под фару. Но особенно местные, да.
 - У историка Гумилёва, - зачем-то решил я блеснуть эрудицией, - в книге «Этногенез и биосфера Земли» есть мысль о том, что каждая народность, взаимодействуя с окружающей природой, вырабатывает образ жизни, позволяющий жить, не истощая основу своего материального бытия, потому что насилие над природой – это самоубийство. И во все времена любые виды браконьерства карались самими соплеменниками. Свирепствовали же чаще народы, пришедшие из других мест.
 - Интересно, видел историк Гумилёв хоть раз в жизни живого браконьера? Учёному оно, конечно, виднее. Да и проще, по-моему, свалить всё на пришлых. Мол, они во всём виноваты, им дела нет до нашей природы. А кто вот для меня пришлый? Во мне и татарская, и немецкая, и русская, и еврейская, и польская, и литовская, и испанская, и даже ассирийская крови… Я по опыту своему знаю: и местные, свои так браконьерят, что держись. Нет такой народности – советской. Потому, может, и совершается с 1917-го года самоубийство.
 - Вы из-за антисоветских взглядов так часто места работы меняли? – поинтересовался я.
 - Был у меня случай на Кавказе… - не ответил на вопрос Юрис, но и не договорил. – Впрочем, ладно. А я вот что хочу сказать: здесь крепкое высокоорганизованное охотничье хозяйство создать надо. Заповедник – это всего каких-нибудь тридцать тысяч гектаров. А у остальных-то ста тысяч нет хозяина. У наших лесников и егерей все вокруг родственники – нужно им их, браконьеров, отлавливать, тем паче наказывать? Возьмём леопарда. Их много когда-то было, очень много. А теперь – несколько. Перебили. И не потому что шкура красивая, нет, из-за шкуры их в Африке и в Азии отстреливают. Здесь – за домашний скот. Леопард – не волк, конечно, но тоже не промах по поводу коров, коз и баранов. И особенно часто, - добавил Юрис тоном воспитателя детской комнаты милиции, - подросточки попадаются, которые не понимают, что туда, где один раз сытно покушал, возвращаться нельзя – пристрелят. А леопард ведь на домашних не от хорошей жизни нападает. Он бы с большим аппетитом горных баранов или кабанов кушал. Но где их взять?.. Им корм нужен. Вот я и восстанавливаю в поймах рек тростник…
 - Как восстанавливаешь? Один?
 - Практически. Тугаи, ячмень сажаю, дубняки, орех… Видишь завал вон там?
   Чем ниже мы спускались по ущелью, тем чаще путь нам преграждали завалы валунов и вырванных с корнем, поломанных, высохших и сгнивших деревьев. Приходилось объезжать их по воду или спешиваться и вести коней, держа под уздцы.
   Но особенно последствия селевых паводков были заметны в ореховой роще. Грецкий орех здесь очень богат маслом, перспективен, по мнению учёных, для селекции и необходим для зверья и птиц – им лакомятся даже леопарды, задними зубами кроша скорлупки почти в порошок. В 1930-м году в ущелье Айдере было три тысячи ореховых деревьев. В 1980-м – тысяча. Сейчас – не более трёхсот, причём большинство из них с ободранной корой, поломанные, обречённые на гибель. И все старые, молодых деревьев нет. Жутковатое, апокалипсическое какое-то зрелище – в два, в три обхвата стволы, глядящие вывороченными корнями в небо. Но если бы только ореховые деревья гибли от паводков, от смертоносных потоков грязи и камней с гор! Убытки от селей подсчитать просто невозможно.
 - Человек нарушил равновесие в природе, - говорил Юрис. – Конечно, и раньше шли дожди, спускались сели. Но не такие же! Смывает телеграфные столбы, как спички, дома, сады, дороги… Раньше не было таких ливней, говорят аксакалы. А учёные подтверждают на основе многолетних наблюдений: осадки выпадали равномерно, лес регулировал их и не позволял паводкам сметать на своём пути всё, корни держали почву. Но лес при социализме уничтожили. Вырубили всю арчу, покрывавшую склоны, долины и плато. Вырубили десятки тысяч клёнов…
 - «Послушай, лесоруб, зачем ты лес мой губишь? – многозначительно продекламировал я де Ронсара. – Взгляни, безжалостный, ты не деревья рубишь…»
 - «Иль ты не видишь: кровь стекает со ствола, - подхватил вдруг Юрис, а я, не веря своим ушам, почувствовал себя то ли в сумасшедшем доме, то ли в общаге Литинститута, когда все уже перепились, - кровь нимфы молодой, что под корой жила. Когда мы вешаем повинных в краже мелкой воров, прельстившихся грошовою безделкой, то святотатца – нет! Бессильны все слова: бить, резать, жечь его, убийцу божества!»
 - Ну ты даёшь! – только и нашёлся я сказать.   
 - Надо срочно восстанавливать лес. Но лесхоз почему-то сажает лишь фисташку, которая плодоносить будет лет через пятьдесят.
 - Заботятся о том, чтобы внукам было с чем пивка попить, что ж в этом плохого?..
   Но угрюмый Юрис моего устало-шутливого тона не принял. На ночлег мы остановились в посёлке, из которого люди ушли много лет назад. По склонам и по дну ущелья вдоль реки на несколько километров тянутся одичавшие яблоневые и вишнёвые сады, виноградники, пирамидальные тополя. Издалека посёлок выглядит жилым, но приближаешься – и пахнет тленом: каменные дома, перекрытия из строевой арчи ещё надёжны, но глиняная штукатурка осыпалась, крыша изрешечена снегами и дождями, растрескались и почти развалились ступени; ограды кошар давно повалились, родник иссяк и зарос, разрушилась мельница…
   Сейчас здесь живут лишь кобры да скорпионы и белеют укреплённые на крышах черепа лошадей, что считалось доброй приметой. А когда-то жил многочисленный род Бахар – «весна» в переводе. Хоть и далеко до ближайшего посёлка, а тем более – города, но жили здесь люди хорошо, потому что ущелье Айдере, его склоны труженику могут давать всё необходимое. Но стали укрупнять хозяйства – и люди ушли. Если раньше паслись небольшие, в триста, максимум в тысячу голов стада баранов и овец, принадлежавших роду, то после укрупнения, которое с определённой точки зрения, может быть, и выгодно, но не всегда и не везде, стада стали многотысячными, и земля, по которой они проходят, умирает. Говорят, что 50 баранов приносят земле больше вреда, чем 30 танков. Бараны и козы выедают растения вместе с корнями, и обнажённая почва становится уязвимой для любой формы эрозии. Известно, что некогда процветавшие районы Греции, Турции, Испании, Северной Африки, Индии ныне превращены огромными стадами в пустыню. Как тут было мне не вспомнить о мёртвых лунных горах у въезда в Кара-Калу, где по мнению Виктора Фета, заливался когда-то темпераментный любвеобильный южный соловей? И как не подумать с тревогой о высокогорных плато, прилегающих к заповеднику, до горизонта «засыпанных», словно крупой, баранами и овцами, как мы видели с вертолёта, летая с пограничниками?
 - …Охота может быть здесь замечательная, - повторяет Юрис Карпинский, разводя костёр. – Испокон века охотились. Тут найдены наскальные рисунки, глиняные фигурки чуть ли не неолита, изображающие обряды, заклинания перед охотой, охотничьи сценки. По-умному только надо, не так. А если сады будут, не просто, а чтобы выгодно было, и огороды хорошие будут, и охота, и всё другое, для чего и создан человек – не потребуется столько слов, пустых в своём большинстве, как я думаю, насчёт того, что не уезжайте, мол, не скапливайтесь в городах, а коль уехали, то возвращайтесь в село, где родились… И без слов вернутся. Кровь заговорит, традиции. Если по-умному.
 - Интересно, Юрис, а какая кровь заговорит в тебе?..
   Разогрев на костре баранину и лепёшки, которые дали нам лесники, продолжаем разговор; я больше молчу, слушаю. Посреди ущелья Айдере Юрис говорит совсем не так, как на центральной усадьбе заповедника.
   Выгоняли его по разным причинам. В одном из заповедников, где Карпинский был инженером охраны, оперативная группа, призванная охранять, безбожно браконьерствовала – ловили сетями и глушили форель, били на территории заповедника королевских оленей, зубров, туров… Сколько ни твердил об этом Карпинский – якобы, не верили. И тогда он сам вступил в борьбу: с поличным – убитой медведицей и двумя медвежатами – взял на рассвете начальника опергруппы с двумя его великовозрастными сыновьями. Привёл под своим конвоем, потому что угрожали оружием, мгновенной расправой. И понял, когда словно с неба, стали рушиться на него беды – водительские права отобрали, нарезное оружие, из дома выгнали, потом и с работы «в связи с несоответствием занимаемой должности», - что не так всё, как казалось; что не для себя старался начальник опергруппы, заготавливая в заповеднике мясо, и не для сыновей – для местного партийного начальства и гостей высокопоставленных, уважающих пострелять, попариться в бане с девочками, покушать шашлычок на лоне природы… - Советскую власть опорочить хочешь, сволочь! – кричали на Карпинского. – Юрис Станиславович?! Ты литовец? Поляк?.. Впились, как пиявки, в тело России!..
   Подобные истории мне приходилось слышать и в Калининской, и в Ярославской, и в Вологодской, и в Смоленской областях, в Хабаровском крае, на Байкале, Урале, в Казахстане… Выходят статьи на эту тему, фильмы, очерки – о том, как охотовед или егерь один вступает в борьбу с круговой порукой, замешенной на крови «братьев наших меньших» (если не людей), притом тех, которых охраняет закон. В Уссурийском крае рассказывали, что только за последние несколько лет умерли трое охотоведов, и не от браконьерской пули или ножа – от инфаркта. От гадостной бюрократии, равнодушия, подлости, трусости, лишь на определённую дозу коих рассчитано, оказывается, человеческое сердце.
   В одном из Дальневосточных заповедников, где Юрис, окончивший к тому времени сельскохозяйственный институт, работал простым лесником, начальник охраны заповедника вместе с заместителем директора по науке били бобров и только завезённых туда пятнистых оленей, которые собирались той необычно снежной и морозной зимой в зарослях хвоща на границе заповедника, притом били десятками. И оттуда Юриса «ушли», хорошо, что не убили – раз пять за свою жизнь он заглядывал смерти прямо в глаза…            
 - И всю жизнь в вагончике живёшь, как здесь, Юрис? Без всяких удобств?
 - Привык. Да какие мне нужны удобства? Вот хочу джейранов вернуть, которых здесь много было. Может, и шиншилла здесь приживётся, уже акклиматизировалась в Средней Азии, а у нас в ущелье Айдере природа схожая с Южной Америкой… Вообще, столько всего можно было бы сделать! Цивилизация ведь в этом районе зарождалась, и столько всего, наверное, было – просто рай! Конечно, «Былое нельзя воротить», как поёт Окуджава. А всё-таки...
 - …она вертится, - продолжил я…
                5.
   И уезжали мы из Кара-Калы ночью. Отъехав на несколько километров, снова оказались в лунных горах. Чтобы проститься с ними, попросили шофёра остановить.
   В зеленовато-лиловом лунном свете они казались ещё более жуткими. Я перепрыгнул через кювет и пошёл в темноту. Трава кончилась, начался лунный грунт, насколько я себе его представляю. Поднявшись метров на двадцать, я заметил впереди что-то белое.
   Это была ромашка. Маленькая, на коротком стебельке. Обыкновенная дикая ромашка. Как она там выросла – ума не приложу. Но выросла. Будто плод сумасшедшинки людей, с которыми привелось общаться в заповеднике. С дороги начали сигналить, кричать, что опоздаем на самолёт. А я всё стоял и смотрел на ромашку…
   Через десять минут лунные горы были позади. Мёртвые, они возвышались на фоне Млечного Пути как напоминание о давно угасшей жизни. Как предупреждение.