Он писал слово Родина с большой буквы

ОН  ПИСАЛ  СЛОВО  РОДИНА  С  БОЛЬШОЙ  БУКВЫ


 Август 2013 года оказался для нашей страны традиционно катастрофично-тяжёлым. Дальний Восток захлёбывался в Амурских волнах, а у нас в Санкт-
Петербурге 21 августа умер Виктор Леонидович Топоров.
 Все, кто имеет хоть какой-нибудь интерес к современной российско-русской литературе или публицистике, непременно слышали это имя. Его публикации
могли вызывать у читателя самые разные чувства: от раздражения и ненависти до обожания и восторга, равнодушных не было. В течении многих
лет я искала его колонки или странички в разных изданиях, где они всегда были самым вкусным, как изюм в булке ( извините за банальное сравнение).
 И на сообщение о его смерти собратья литераторы откликнулись по-разному. Один, считающийся поэтом, москвич написал: «Говорят, помер Топоров. Если это не такая же брехня, как его сочинения, - то это очень приятная новость.» ( Я не пишу здесь фамилию этого москвича из брезгливости.)
  Другой отклик писателя и художника Максима Кантора: «Умер Топоров –
и стало пусто, а ведь Топоров был один.
 Трудно сказать, что он был совестью русской интеллигенции, поскольку у постсоветской интеллигенции нет совести – вместо совести у них корпоративная этика (…..) Топоров 20 лет умел идти против течения в те годы, когда все говорили и делали глупости, участвовали в разграблении страны словом и делом, он говорил трезво и храбро (…..) Виктор Топоров стал русской интеллигенцией в одиночку. (…..) У него была репутация человека грубого; кто-то считал его злым – поскольку Топоров не прощал морального ничтожества.»
 То есть, по мнению Кантора, Топоров был «нашим всем», не больше и не меньше. Пожалуй, в некотором смысле, с этим можно согласиться, ведь если распросить о нём разных людей, то кто-то ответит, что он талантливо переводил немецких и английских поэтов, другой  скажет, что он – острый и нелицеприятный литературный критик, третий вспомнит о его работе главным редактором в издательстве  «Лимбус Пресс», четвёртый воскликнет, что он придумал и организовал премию «Национальный бестселлер» и возглавил жюри поэтической премии имени Геннадия Григорьева, пятый назовёт его умным и проницательным политическим публицистом, а также знатоком и мастером шахматной игры. Немногочисленные ровесники может быть расскажут о том, как в 70-е годы прошлого века тусовались вместе с ним у Сайгона, припомнят совместные попойки и другие приключения. Кто-то, с претензией на остроумие, назовёт Топорова мальчиком из сказки про голого короля, позаимствовав это сравнение из его же автобиографической книги. И всё это будет о нём, и всё это будет правдой.
 Я – из того же послевоенного поколения, что и Топоров, как и он родилась и жила в старом центре тогдашнего Ленинграда, ходила одновременно с ним по одним и тем же улицам и, неоднократно, мимо Сайгона, писала робкие стихи, но знакома с Виктором Леонидовичем не была. Наша жизнь шла параллельно, а узнала я о Топорове уже в 90-е годы, когда в газете «Смена» он стал публиковать подборки стихов «поздних петербуржцев» и вести раздел «Литературная рубка». С этого времени он стал моим «литературным институтом» и авторитетом, я искала его публикации и читала книги.
 В то время, после крушения коммунистического режима и наступления свободы печати, кое-кто надеялся, что у народа появится повышенный интерес к литературе и, в частности, к поэзии, что повторится феномен 60-х годов, когда послушать чтение стихов собирались стадионы, но, как показало время, «свобода» оживила в людях совсем другие интересы.
 Я видела Виктора Топорова три раза, причём, третий раз на его похоронах, увы. Первый раз – в старом Доме писателей на Шпалерной 13-го ноября 1993 года, где он проводил творческий вечер поэта Виктора Ширали. Я сидела в конце длинного узкого зала. Не помню, что говорил Топоров, запомнилось только, что Ширали, которому было тогда уже сильно за сорок, в одном из стихотворений сообщал о своей надежде найти невесту. После окончания этого вечера я спускалась по роскошной мраморной лестнице дворца и почувствовала тепло, идущее от стены слева.
 Я, конечно, не могла и представить, что, возможно, где-то в пустотах между конструкциями здания уже тлел тот огонь, который спалил дворец на следующий день. Причину пожара, кажется, так и не смогли определить. Также необъяснимо, сразу в нескольких местах, загорелась библиотека Академии Наук в 1988 году.
 Я присутствовала в том же году ещё на одном поэтическом вечере, организованном Топоровым. Это происходило уже в Доме актёра, на Невском. Тогда выступали разные поэты в том числе и Виктор Соснора. Он был в густо-красном клетчатом пиджаке, стоял очень прямо, стихи читал странным, каким-то потусторонним голосом. Ширали, выступавший в начале вечера, к концу его был уже совершенно пьян и снова стремился в бой, декламировать свои вирши, но был
жёстко остановлен председательствующим Топоровым, который после выступления кого-то из публики, заметил, что в зале стихотворцев не меньше, чем на сцене. Действительно, послушать стихи пришли те самые постаревшие  мальчики и девочки,  полюбившие поэзию в 60-х, ностальгирующие по своей молодости.
 Позднее Топоров написал, что сочинение стихов в наше время такое же
узко-групповое и маргинальное занятие, как, например, собирание марок, а стихи интересны только тем, кто сам их сочиняет.
 В это же время появилась, написанная Топоровым, книга «Похороны Гулливера в стране лилипутов». В ней он весьма резко охарактеризовал многих литераторов. Рядом с Гулливером, Иосифом Бродским, мало кто из современных стихотворцев не показался ему лилипутом.
 Даёт он своей книге характеристики некоторым пишущим ещё прозаикам и тем, кто стал уже классиком. Вот, например, что он пишет, сравнивая Андрея Платонова с Михаилом Булгаковым: «…Булгаков со всей своей буйно-красочной дьяволиадой предельно приземлён, а Платонов, и роясь в земной грязи, в высшей степени метафизичен. Булгаков – один из блестящей плеяды фельетонистов и прозаиков двадцатых годов, но не более того, а Платонов – единственен и в своей единственности недосягаем.»
 Жанр своей книги Топоров определил как литературные фельетоны, листки, нечто лёгкое, остроумное, однодневно-злободневное. Несомненно такая книга способна найти больше читателей и больше людей смогли заинтересоваться упомянутыми в ней авторами, чем сочинение узко-литературоведческое. Таких книг до Топорова практически никто не писал и он занял эту нишу, стал единственным в своём роде литературным популяризатором и, по его собственному определению, «скандалистом». Благодаря яркому образному языку и оригинальным суждениям его тексты читать легко и интересно.
  Автобиографическая книга Виктора Топорова «Двойное дно. Признания скандалиста» была издана раньше вышеупомянутой, но мне удалось получить удовольствие от её прочтения позже. Эта книга действительно очень увлекательна, читается как приключенческий роман, особая острота которого в том, что он не выдуман.
 Вот как автор характеризует себя в этой книге: «…атеист или в лучшем агностик и, вместе с тем, русский патриот, и, вместе с тем, литератор и шахматист, и, вместе с тем, пьяница и драчун…»
 О своём решении, какую жизнь вести после окончания учёбы в университете, он вспоминает:  «С самого начала я запретил себе даже думать об эмиграции, равно как и о какой-нибудь советско-партийной или советско-научной карьере – между Сциллой и Харибдой можно было проскочить либо погрузившись в пьяное небытиё, либо найдя какое-нибудь чистое или сравнительно чистое дело – типа того же перевода. Я выбрал и то и другое.»
 О себе, уже пятидесятилетнем, он пишет: «Профессия: мыслитель, квалификация: мудрец, способ заработка: гранильщик чужих слов.»
 Однажды, передразнивая Жириновского, он сказал: «А у меня и отец, и мать, и дедушка были юристами.» Это обстоятельство вполне соответствует действительности и, безусловно, такая наследственность сказалась на формировании личности и поэтому он смог написать о себе: «Я обладаю выраженной волей к справедливости и не испытываю затруднений с вопросом о том, что справедливо, что нет. Я практически всегда знаю «как надо», - это наверняка мой главный недостаток и, не исключено, главное моё
достоинство.»
 Почему книгу о себе Топоров назвал «Двойное дно»? Очевидно, он подчёркивал этим разницу между своей, поддерживаемой соответствующими поступками и высказываниями, репутацией пьяницы, грубияна, скандалиста и той внутренней мудростью, которую он в себе ощущал. Вот его слова об этом: «Я всегда считал себя гением (…..) Но я всегда умел разделять чудаковатого, противного, где-то, возможно, смешного человека, каким являюсь, - и гений (…..), который неизвестно кем и неизвестно чем и, главное, неизвестно зачем в него заложен. Эта раздвоенность, этот, если угодно, дуализм делает меня хотя бы в собственных глазах – выносимым.»
 Следует заметить, что в своей автобиографической книге Топоров написал ещё о многих людях, с которыми был знаком и о времени, в котором жил, что придаёт ей дополнительную ценность, как свидетельству очевидца.
 Редактор журнала «Город», в котором несколько лет печатался Топоров, Сергей Балуев, написал о нём: «Вообще в реальной жизни он абсолютно не такой, как в своих, наделавших столько шума, текстах. Совершенно не злой, не вздорный – мягкий, логичный и очень интересный (…..) …он вообще вытаскивал Петербург из литературного забытья. Он придумал «Национальный бесселлер».(…..) Он был похож на Бога-отца…»
 В разные годы лауреатами премии «Национальный бестселлер» становились наиболее яркие из современных прозаиков. Например, в этом году был признан наиболее достойным роман «Волки и медведи» петербургской писательницы с псевдонимом Фигль-Мигль.
 Первым лауреатом поэтической «Григорьевской» премии стал Всеволод Емелин и многие сразу поняли, кто в Москве лучший поэт.
  Я же благодаря Топорову узнала и полюбила произведения Юрия Буйды, Максима Кантора, поэтессы Елены Шварц и некоторых других талантливых авторов.
 Мне, наверное, ближе литературная ипостась Топорова, но эрудиция и универсальность позволяли ему быть также публицистом, политическим аналитиком и обозревателем. Об этой стороне его деятельности пишет политолог Борис Межуев: «Почти всегда этот человек шёл против общего течения, избитых и пошлых мыслей, и почти всегда он неизменно оказывался прав. (…..) И если мы перечтём сейчас ранние политические тексты Топорова, мы поразимся их трезвости и убийственной объективности. Он ведь почти всё предсказал, что будет с нами в дальнейшем, он не сделал ни одного неверного прогноза. Но тогда, 20 с лишним лет назад, он звучал гласом вопиющего в пустыне.(…..) Было видно, что его мало интересуют профессиональные патриоты и он, похоже, не стремился в их круг. Зато он всем сердцем приветствовал диссидентов из либерального лагеря, способных выступить против своей тусовки, так сказать, рискнуть репутацией.»  О политических прозрениях и суждениях Топорова можно также прочесть в его автобиографической книге и статьях последнего времени из Интернетверсии газеты «Известия».
 Ещё о некоторых привлекательных для меня чертах личности Виктора Топорова. В одном из эпизодов книги «Двойное дно» он восклицает с гордостью: «Я – русский дворянин! ( Дворянское звание получил его прадедушка, крещёный еврей, дослужившийся до генерала в царской армии). А в одной из последних публикаций Топоров пишет: «Кого по-настоящему волнуют судьбы Родины, тот и родовит, а тот, кто готов в определённых раскладах без неё обойтись, тот, извините, и безроден.» Он писал слово Родина с большой буквы.
 В писателях он осуждал сервильность, то есть желание прислуживать ради корысти, раболепствовать перед властью и богатством. Вот его слова об этом: «Писатель просто-напросто обязан ощущать себя барином, а не стремящимся трудоустроиться безработным халдеем.»
 А ещё Топоров был изумительно остроумным. Читая его публикации в журнале «Город», я иногда смеялась до слёз. Журнал много потерял после его ухода, а теперь потеряли и все мы, постоянные читатели его текстов.
 В последний год я читала его статьи в «Известиях». О теме очередной, но так и оставшейся ненаписанной, статьи он сообщал в редакцию: «Задумано нечто общефилософское: Госпиталь или хоспис? Как мы сами ( отдельно власть и отдельно мир) воспринимаем Россию? Потому что любые стратегии (и их оценка) зависят от этого.» Он думал и пытался понять, обречена ли наша страна на медленное  умирание или есть надежда на выздоровление и возможно возрождение России? Он не успел дать ответ на этот вопрос. Кто же продолжит его дело, кто же растолкует нам, несмышлёнышам, «как надо»?
 Максим Кантор пишет, что на место одного Топорова придут два. Кто же эти двое? Время даст ответ.

     Светлана Хромичева.