В мир должно вернуться чудо

   И снова солнце. Июньское пекло. Спустя 6 лет.
Дин стоит в Сашиной комнате. Мокрая одежда прилипла к коже. Пот со лба затекает в глаза, мешается со слезами. Кружится голова от душного тошнотворно-сладкого запаха. Невозможно, кажется, не сойти с ума от этого приторной, кошмарной вони. И Дин сходит, так он, по крайней мере, чувствует… Комната полна людей. Глаз. Распахнутых от ужаса, затуманенных, влажных, сухих, чёрных, светящихся. Прекрасней всех - глаза Тани, сестры Саши, такие же глаза-орхидеи - в них одних сияет ослепительная любовь и надежда на грядущее спасение. Этот свет из её глаз, как из небесных врат, льётся прямо в открытый гроб. В гробу – тело Саши…
   Дину чудится здесь какой-то обман: то, что лежит в гробу, не может быть его другом! Его друга там нет. В этом нелепом и жутком, угловатом остове, жалкой и фальшивой конструкции из костей и гниющего мяса, облепленных восковой плёнкой кожи, запиханной, как в мешок, в серый костюм с белой рубахой, которые Дин помнит ещё со школьного выпускного…
Голова, почти голый череп, с невероятно усохшими лицевыми тканями под жёлтой коркой кожи, покрытой чёрными пятнами разложения, наивно и беспомощно присыпанных пудрой, с торчащими, как проволока редкими волосами и густой щетиной на запавших щеках. Медяки на месте глаз. На лбу полоска бумаги с изображением православного креста. В пальцы-спицы рук-тростинок, сложенных на груди, вставлена церковная свеча… И запах, запах гниения… Только страшную болезнь естества и НЕ-естественные ухищрения человеческого приличия видит Дин в гробу. Саши там нет…. Но Саша где-то рядом. Живой. Настоящий…
   У гроба сидят мать и отец, отец - ближе к голове сыновьего тела. Кротко-чёрное лицо матери, склонённое набок, с неподвижными, скорбно-милосердными глазами, напоминает закопчённый иконный лик. Бордовый, налившийся кровью отец монотонно и тихо всхлипывает, покачивается на табурете, нагнетает, наматывает боль… внезапно он распрямляется, словно крючком кого-то подсекает, и разражается воплем-стоном: «Нууунееедоолжнооо-таак-б-ыть! Что-бы дети Умир-Али РАНЬШЕ роди-ителей! Не должнооаааа!» Его тело вибрирует. Мать досадливо морщится, её извиняющийся взгляд метнулся по лицам перед ней, она усмиряюще накладывает руки на плечи отца. И вопль этот - оскорбительно театральный - цепляет, вытягивает у всех один и тот же нерв. На многих живых глазах в комнате проступают слёзы. Все тела, способные вибрировать, вибрируют. Комната превращается в единый голосящий зев, по испаринным стенкам которого поспешно ползут, скользят к центру – к гробу, к праху – УЛИТКИ ЛЮБВИ. Но поздно. Не доползти. Не достать. Не прилипнуть. Не присосаться!
Саша, наверняка, слышит сейчас всё это. И, наверное, если может, кричит, просит: «Не плачьте! Не надо! Не нарушайте. Тайну. Вы ничего не знаете. Вы только БОИТЕСЬ! Боитесь за себя. Вы только ЖАЛЕЕТЕ! Жалеете самих себя… Вы никогда от этого не избавитесь! А мне всё это - НЕ НУЖНО! Мне не нужны ваши страх и жалость. Я хочу, чтобы вы были свободны. Хотя бы теперь, наконец, поймите: ВЫ – СВОБОДНЫ! И были свободны ВСЕГДА!»
    Но никто не слышит Сашу. Все хотят жалеть, все хотят трепетать. Никто не хочет быть свободным. Все с упоением плачут и терзаются…
    Дин с остановившимся сердцем целует ледяной лоб покойника, без конца повторяя про себя, как мантру «Саша, ты навсегда со мной. Со мной. Всегда!» и - словно теряет сознание, впадает в транс… Всё вычурное и вымученное похоронное действо смазывается, сливается в одно золото-чёрное наваждение ритуала. Проклятое солнце испепеляет все картины настоящего, и происходящее тут же высыпается пеплом из глаз и памяти - вон …
   Приходит Дин в себя оттого, что остро и тяжело ощущает край гроба на своём правом плече. Звучит кошмарно исполняемая, набившая оскомину, всем ненавистная музыка. Дин начинает идти…
   И когда пошёл Дин по пыльной дороге под палящим солнцем, неся на плече своём гроб с телом друга, понёс он и все печали, и радости, и грехи, и награды, и правды жизни их. И земля ли то была под его ногами, по которой ступал он, или бесконечная жизнь до и после… И вынести ли Дину ношу эту?.. И куда придёт он с ней?.. В будущее?.. Есть ли оно?.. Откуда вышел Дин, туда и вернётся – в ОСМУС…

И пот, и страх, и смерть - всё в той дороге.
И всё, что есть с тобой: для одних – добро,
для других – зло,
как сама жизнь.
Но Ты – не бойся!
Помни всегда:
никто не причинит тебе зла большего,
чем есть ты сам.
Знай:
                В МИР ДОЛЖНО ВЕРНУТЬСЯ ЧУДО!   

15.01.08

POST SCRIPTUM

«…В моём представлении каждый день, составляющее его сечение пространства и движения, предметно событийная насыщенность, - это ячейки всеобщей мозаики, готический витраж всемирного храма. От рождения и смерти, - глобальных величин, вплоть до границ дня и неуловимости трепета секунды, – всё это ячейки, в которые чьи-то пальцы вкладывают наши души. Только они! - эти мгновения погружения души в новую купель места и времени - реальны и только это достойно восхищения – новорожденность каждый миг!..
       …Ретроспективность сознания плюс вещие мгновения – плёночные кадры. Свиток несуществующего времени. Полотна великих мастеров, взгляд  задерживается на мгновение. Понятие направления стирается. Всё объясняется перемещением души. Мир статичен во внутреннем смысле, движение в нём - конвейерная иллюзия – движется только духовное. Состояние смерти – взгляд сверху. Душа человека – никогда не меркнущий взгляд. Назначение каждого – взгляд…» 

Из неотправленного письма Юле Ш., 1997 г.