У Дальнинского болота

Виталий Попов


У Дальнинского болота
Рассказ


Лесничий Федор Ильич Тихонов, не спеша, обходил один из наиболее отдаленных своих участков, расположенного у Дальнинского болота. Ласково лучилось апрельское солнце.
Вдруг странный крик тупо полоснул воздух. Он был похож на гортанный зов отчаяния.
"Что-то неладное", - подумал лесничий и поспешил на этот крик-зов.
Кричала лосиха. Она стояла по брюхо в воде и не решалась идти дальше. А в метрах трех от нее беспомощно и удивленно таращил глаза, увязший в трясине лосенок.
Лесничий взглянул на лосиху и поразился: из глаз ее текли крупные слезы.
Впервые за свою жизнь видел Федор Ильич, как плачут лоси. Он знал, что они не подпускают к своим детенышам человека. Даже подходить к ним близко опасно. Но на этот раз вместо звериного инстинкта во влажных глазах лосихи лесничий видел пронзительную материнскую боль. И он решил вытащить лосенка из болота. На ходу вынимаю топорик, который зачехленным висел на его ремне, он подбежал к крепкоствольным осинкам и принялся их рубить.
Болотная почва словно ожила, зачавкала, нехотя отпуская ступившие на нее ноги. Федор Ильич встал на срубленные деревья, из которых наспех смастерил гать, и, упираясь в мягкое дно припасенной слегой, стал приближаться к тянущейся ему навстречу недоумевающей морде лосенка.
Наверное, человека спасти было бы легче - протянул ему конец слеги и тащи, а тут?..
Федор Ильич приблизился к лосенку почти вплотную. Положил поперек осин слегу, лег, оперся на нее грудью и потянул животину за вспотевшую шею - но руки безнадежно соскальзывали. Хоть за уши его тащи!
Лесничий подался корпусом вперед, нащупал под водой передние ноги лосенка и осторожно потянул его на себя...
И оказалось в этом болотном купальщике пудов пять веса. Федор Ильич взял его, как ребенка, на руки и почувствовал как свинцовой тяжестью налилось сердце. Стараясь сохранять равновесие, медленно ступая, он стал продвигаться по пружинистым стволам обратно, к твердой почве. Один нерасчетливый шаг, одно неосторожное движение и они оба могли оказаться в ржавеющей болотной стылости.
Лосенок, к счастью, смирно висел на руках. Но едва лесничий вступил на твердый грунт, как тот задрыгал ногами и выскользнул из слабеющих рук Федора Ильича. Подбежал к уже выпятившейся из воды матери. Она возбужденно обнюхала его, а затем подняла морду и... бросилась на человека. 
Рука лесничего инстинктивно дернулась за топорищем. Мгновеньями позже он понял - зря. Лосиха просто норовила лизнуть его своим мокрым, шершавым языком.
- Пошла прочь, толстогубая, - отталкивал он лосиную морду, уклоняясь от неожиданной благодарности животного. - Отстань, тебя говорят... Дай хоть воду из сапог вылить...
А потом еще долго смотрела лосиха вслед удаляющейся фигуре лесничего.
Федор Ильич поспешал. Он изрядно намок и теперь настроился на горячий пар баньки, на хлесткий дубовый веничек, на рюмку водки за ужином. Но когда уже впереди показалась деревня, он почувствовал резкую и глубокую боль в области сердца. Лес зашатался вокруг него, потемнело в глазах, и в этом потемневшем пространстве дико заплясала боль...
Очнулся он в больнице. Не думал - не гадал, что пролежит в ней почти два месяца. То ли сказалось непредвиденное купание в холодной воде, то ли надорвался он, вытаскивая из болота лосенка, но сердце впервые просигналило ему - жизнь близится к закату. И, наверное, поэтому он стал эмоциональнее и тоньше воспринимать все,  что происходило вокруг. Его раздражал больничный покой. Все эти лекарства, казенная пища, бездушие медперсонала и, в основном, какие-то брюзжащие, постоянно чем-то недовольные больные люди наводили на него удручающую тоску. Его тяготила больничная пустота времяпровождения. Его тянуло домой, в деревню, в лес. И руки ныли от вынужденного безделья. Но лишь в сентябре врачи разрешили ему приступить к работе.
На Дальнинском болоте поспевала клюква. И оно казалось особенно красивым в это время года. Притихший лес, кажется, уже не в силах сопротивляться тайным чарам осени. Он ропщет и при порыве ветра теряет уставшие листья. Они печально плавают в воздухе, медленно падают, шуршат под ногами. А здесь, у болота, лес будто собирается дать желтой колдунье последний бой.
В мехах поседевшего мшаника утопали подошвы сапог, хлюпала вода, а на островках-кочках россыпями пламенела клюква.
Федор Ильич любовно срывал налитые соком клюквины и, закинув голову, сыпал их в себе в рот. Морщился от удовольствия и думал о том, что после первых же морозцев он нагрянет сюда с корзинкой и запасется целебной лесной ягодой.
А день выдался на редкость погожим, бабьелетовским. Ягоды под солнцем искрились свежестью и блестели. Солнечные лучи млели в мшистой зелени кочек, таяли в дремлющих водах болота.
У берега желтозвонные березы будто улыбались последнему доброму деньку, о чем-то шептались между собой дрожащие листья осин и в прозрачной тишине осеннего леса кружился шелест увяданья.
Вдруг раздался шум - треск сухостоя, топот и на околоболотную опушку выскочил молодой лось. Остановился, раздувая ноздри, крепконогий и стройный, словно кем-то холеный огромный бычок.
"Красив чертяка, - невольно залюбовался им лесничий, - хоть в кино его снимай".
Застыв на мгновенья, как будто он действительно давал возможность полюбоваться собой, лось потянул ноздрями воздух, тряхнул головой и пошел к воде напиться.
Вскоре из зарослей ольшаника на опушке появилась и крупная лосиха.
Федор Ильич узнал ее. И с удовольствием наблюдал за ней и за молодым лесным быком, в котором уж никак нельзя было признать некогда испуганного и неказистого лосенка. Взгляд лесничего наполнился теплом, тихой и светлой радостью. На лице его и блуждала эти тихая и затаенная улыбка, когда он возвращался домой.
Он почти не обращал внимания на то, как над его головой дрогнули ветви разлапистой сосны и пышнохвостая белка прыгнула с одной ветви на другую, а затем на крону соседней  сосны. Он шел и улыбался.
Вдруг звенящим свистом неожиданно просверлил воздух выстрел, за ним - другой.
Федор Ильич насторожился. Улыбка погасла на его лице.
"Не картечью палят, пули", - встревожено подумал он. А когда еще один выстрел всколыхнул беззащитную тишину леса, Федор Ильич уже бежал на выстрелы. Туда, к Дальнинскому болоту.
Хрустели и испуганно прыгали из-под его ног сухие сучья, вспучивались упавшие листья. Вытирая выступивший на лбу пот, Федор Ильич, тяжело дыша, перешел на шаг. В груди у него гулко стучало сердце, ему даже показалось, что его удары эхом отдаются в лесу. Не хватало воздуха.
"Может так, балуются?.." - пытался он успокоить сам себя.
... У туши лося орудовали двое. Один складывал в большой целлофановый мешок окровавленные парящие внутренности, другой отделял топориком задние ноги от крупа бычка.
В метрах семи от них с простреленной головой лежала лосиха. Глаз ее еще казался живым, но темная струйка крови стекала по шее и тут же густела на усыпанной желтой хвоей  земле.
Злость застлала глаза лесничего. Он скинул с плеча ружье и направился к людям.
Один из них, тот что складывал в мешок внутренности, заметил лесничего первым и ... заулыбался. Он, не торопясь, вытащил из кармана армейского бушлата тряпку и стал вытирать ею руки.
Второй, с топориком, в хромовых сапогах, перестал рубить лося, распрямился и спокойно ожидал подхода лесничего.
Из-за деревьев появился хорошо знакомый Тихонову егерь.
- А, Ильич! - осклабился он. - Выздоровел наконец-то. С выходом тебя. А мы, видишь, двух лосей завалили. Лицензия у меня. -  Он протянул Федору Ильичу руку, и тут только заметил, что лесничий никак не реагирует на приветствие, он увидел его стекленеющий взгляд и заволновался. - Ильич! Да что с тобой?
И снова в потемневшем пространстве леса заплясала дикая боль. И Федор Ильич чувствовал, как ее змеевидные языки проникли не только в сердце, но и тянутся к горлу, сжимают его и он задыхается...

1976