По ту сторону зеркала

ПО    ТУ   СТОРОНУ    ЗЕРКАЛА

--Дождь идет, - донесся до меня сквозь сон голос Антона.
Я прислушалась, преодолевая дремоту.
-- Разве?
-- Да.
-- Ничего не слышу.
-- Идет, очень мелкий.
Я приоткрыла глаза.
-- Да нет же, просто пасмурно.
Он промолчал.
Обычно он  просыпался и вставал раньше меня, а вот  мне всегда было очень трудно сразу подняться. К тому же, больше всего на свете я любила наблюдать за Антоном исподтишка, когда он считал, что я сплю. Он   открывал настежь окно и начинал одеваться. Антон всегда хорошо двигался, с чуть угловатой грацией подросшего жеребенка. А теперь в его движениях  появилась особая плавная точность.
Он скрупулезно аккуратен. Я не сразу привыкла к этому…  Теперь я не могу бросить блузку  на стул, а юбку на спинку кровати, непорядок его дезориентирует и раздражает. Да, приходится следить за собой… Зато я никогда не слышала от него вопросов « где мои тапки? Где моя рубашка?»
 И провести его мне никогда не удается!
-- Вставай, лентяйка, ты ведь давно не спишь! – смеется он  перед тем, как пойти в ванную, - хватит подглядывать.
Но сегодня он не торопился подняться.
Неужели правда пошел дождь?  Я  встала и посмотрела в окно .  Листва на кустах сухая, трава тоже, но если приглядеться, видны тоненькие паутинки падающих капель.
-- Действительно моросит!  Как жалко…
-- Наоборот, удачно, ведь тебе не надо сегодня на работу.
-- Но мы хотели пойти купаться.
Я с большим трудом уговорила  Антона пойти утром на пруд. Убедила его, что если собраться пораньше, там точно никого не будет. И вот, все напрасно.
Я опустилась на край постели.
-- Ты -то небось рад, медвежонок! Так и сидел бы в своей берлоге.
-- Да! С тобой! – он сделал попытку меня поймать, но я увернулась.
-- А вот и солнце! Одевайся, все-таки искупаемся!
Лучше бы в тот день до вечера не прекращался ливень…

В хорошо знакомом пространстве – дома, в саду – Антон ориентировался прекрасно, посторонний человек даже не сразу понял бы, что перед ним незрячий. Но на улице он уже становился напряженным, собранным ,  а  в совсем незнакомом месте скованным.  Он не очень любил бывать в таких местах, даже со мной, особенно если было шумно, многолюдно.  Однажды я спросила его :
– Как же ты тогда , в день парада пошел гулять один?   
Он улыбнулся :
-- Хотел себя испытать, а может, предчувствовал встречу… Да и с однополчанином мы договорились.
                ***
   Почти  год назад я встретила его на улице, в день  праздничных гуляний. Отмечали годовщину победоносного окончания военных действий…  Мы с братом тогда так и не смогли пробиться к центру и увидеть технику и просто бродили среди веселой, нарядной толпы.  А Антон пил пиво за столиком маленького кафе на тихой боковой улице.
   Как я его заметила тогда, как узнала? И почему решила свернуть именно на том углу? Ах да… захотелось воды, Петрик сказал, что принесет попить, я присела, огляделась, рядом двое мужчин говорили о чем-то, один был в камуфляже, его лица я не видела,  другой , более худой, в темных очках и вельветовой куртке, сидел вполоборота ко мне.  Он молча слушал, обхватив ладонью высокий, почти пустой стакан. Я отвела взгляд и стала высматривать брата, но у стойки толпилось довольно много народу, очевидно, он застрял надолго. До меня доносился голос военного, который рассказывал о каком-то Чепрунаторе -  =Он-то был точно отмороженным на всю голову, ты помнишь, Тоха, помнишь его?=
- Да, - отозвался тот, что был в очках. – Помню.
  В этот момент мне показалось, что реальный мир куда-то сдвинулся, или треснул и голос человека в очках доносится именно оттуда, из трещинки, потому что он никак не мог принадлежать сидящему около меня мужчине с пустым стаканом пива в руке.
  Этот голос был из прошлого, старого, школьного, счастливого прошлого с пикниками и поездками «на фрукты» всем классом… Голос Антона Тэсса, первого красавца , лыжника, шахматиста и безоговорочного любимца всех особей женского пола в округе. 
   Я подалась вперед. Ветеран в камуфляже налил своему визави еще пива. Тот, кого назвали «Тоха», сделал глоток и откинулся на спинку стула. Я всматривалась в его странно неподвижное лицо. Очень хотелось опять услышать его голос, но он молчал…  Потом вернулся мой брат.  Я что-то придумала про подружек и уговорила Петрика пойти  домой без меня.
                ***
…На берегу пруда действительно не было ни одной живой души. Мы вошли в воду вместе, держась за руки.
-- Какая холодная! – засмеялся Антон.
-- Надо сразу окунуться с головой.
Я прыгнула вперед и немного проплыла, Антон продолжал медленно переступать по дну и наконец зашел в воду по грудь. Он не решался плыть,  он и раньше плохо плавал. Наверное, это было единственное, что он делал хуже меня.  Я старалась не выпускать Антона из виду. Очень уж у него неуверенный вид. Даже что-то тревожное показалось в его напряженном лице.
Вдруг стало неспокойно, я поплыла к берегу:
-- Возвращаемся?
--Да – ответил Антон. Он медленно повернулся, сделал пару шагов, но вдруг  пошатнулся, вскинул руки и скрылся в воде.
Я была недалеко, однако  потребовалось несколько секунд, чтобы приблизиться вплотную и потянуть его за руку. Кажется, он все-таки успел глотнуть воды. К  счастью, берег совсем близко. Вот мы уже на суше.  Антон долго кашлял,  опираясь руками о землю, потом повернулся на спину и лег.  Лицо и губы у него совсем белые, зубы мелко стучат.
-- Растереть тебя?
 Он качнул головой – не надо…
                ***
   … Тогда, в уличном кафе, оставшись одна, я не спуская глаз с Антона. Да, я уже называла его про себя именно так.  И я не боялась, что он меня заметит…  Под темной оправой виднелись шрамы, похожие на  крупные  частые оспины и мне стала понятна причина скованности и замедленности движений. Человек передо мной был слепым.
  Наконец они поднялись, у Антона в руке появилась белая трость. Ветеран стал пробираться между столиков, Антон двинулся за ним. Я разлепила губы и позвала его почти шепотом.  Если бы он не остановился, у меня,  скорее всего, не хватило бы решимости догнать этих двоих. Но он услышал меня и слегка повернул голову.
  -- Антон, это я, Эля.
  Он не ответил, но продолжал стоять неподвижно, я всматривалась в его неузнаваемое лицо.
-- Эля, - повторила я, -- из 8-Б… 
Я смотрела в лицо, по которому ничего нельзя было прочесть.  Лицо-маска словно из розоватого пластика, линия губ  странно неестественна…
-- Антон, я училась в классе твоей матери, мы дружили…
-- Вы ошибаетесь.
Он сделал попытку обойти  меня , я схватила его за руку.
--Я знаю, что это ты! 
Спутник Антона подал голос - Барышня небось пива перебрала?
У меня глаза наполнились слезами.
-- Ну ладно, --он  махнул рукой, -- разбирайтесь тут сами…
                ***
…Уже вечером, в постели, когда мы лежали без сна в полной тишине погруженной в темноту спальни, Антон  вдруг сказал мне тихим задумчивым голосом.
-- Сегодня утром, там в воде, я чуть не умер.
-- Но ведь было не глубоко.
-- Не в этом дело…  Я ненадолго потерял сознание, поэтому упал.
--Ты плохо себя чувствуешь?
-- Да нет… Нормально.
Мне показалось, что Антон хотел еще что-то произнести.
Я лежала рядом с ним, совсем близко, его рука под моей щекой. Чувствовалось, как жилка на  запястье пульсирует у моего виска.
-- Однажды у меня на глазах убили мальчика. – Он говорил медленно, чуть хрипло. – Мы входили на танках в прусский город… Забыл название… Боя не было, улочки совсем пустые, ни души. И почему-то этот пацан встал прямо перед колонной.  Лет восьми… Откуда он взялся!  Стоял столбом посреди   дороги.  Он бы успел отбежать, он уже повернулся в сторону обочины, и тут пулеметчик дал очередь… Пацан этот еще два шага сделал…
Антон замолчал надолго.
«Почему же танкист выстрелил?» - я открыла и закрыла рот. Бессмысленный вопрос.
Внезапно Антон произнес:
-- Скажи мне Эля, у тебя бывало в жизни что-нибудь странное, непонятное. Что-то такое, что ты никому не рассказывала, потому что не знала как рассказать…
Я молчала, я думала, что ему не нужен мой ответ, но он  повторил:
-- Расскажи мне…
--Было в детстве. Лет в … -- я осеклась, потому что чуть не произнесла «в восемь». – Я уже ходила в школу.
Однажды я осталась дома одна, было очень тихо и абсолютно нечем заняться. Я слонялась по комнате и подошла к зеркалу, большому , как картина… Да, оно и висело на стене, до сих пор висит… Я стояла и смотрела на свое отражение в зеркале и вдруг меня словно пронзило… как спицей от макушки до самого нутра пронзила мысль - вот это я там в зеркале? И здесь в комнате?  Это я?  Почему это я? Именно с этим лицом, с этими волосами?
--Было страшно?
--Нет, не страшно. Совсем. Было именно непонятно. Я словно на мгновенье забыла всю себя. Или нет… Я представила… Точнее поняла, что я – это абсолютная случайность… И все вокруг тоже случайность. Словно приоткрылась какая-то щёлочка в моем мире, и я почувствовала, что моя жизнь могла бы быть совсем другой,  если бы… Не знаю, трудно объяснить…
-- А я сидел тогда на броне, - произнес Антон таким тоном, словно он продолжал мой рассказ, - как раз с той стороны…  Я знал, что нельзя смотреть вниз, и все-таки посмотрел…
Он опять надолго замолчал, а потом сказал тихо:
-- И вот я теперь с  этим, в своей темноте.
--Антон, а почему ты спросил меня про странное, было ли у меня в жизни странное… Почему ты спросил?
-- Обними меня--, прошептал он, -- обними меня, пожалуйста, как можно крепче.
                ***
  Тогда, на параде, наша встреча закончилась неожиданно. Антон остановил медленно проезжавшую по узкой улице легковушку.  «Подкинь до Парковой?» - он наклонился к окошку, потом сел рядом с водителем. Дверца захлопнулась, я осталась стоять на тротуаре. За те несколько минут, что я пробыла с ним вдвоем, он не произнес ни слова. И теперь не было  ни слова прощания, ни какого-то жеста…  Я почувствовала  себя может и не оплеванной, но ледяной водой мне в лицо плеснули…  Однако это не помогло.
                ***
  Я проснулась от ощущения пустоты.  Я открыла глаза, вокруг было темно. Я лежала неподвижно, охваченная необъяснимой и жуткой уверенностью, что Антона больше нет на этом свете. 
«Он здесь, рядом»  – я заставила себя произнести эту фразу в уме. – «Он рядом со мной сейчас и будет рядом всегда».  Но ужас не проходил, ужас сковал меня, не давая пошевелиться. 
Наконец я решилась повернуть голову. Но  в постели рядом  никого не было.
Я резко села и  полностью  стряхнула с себя сон.
Вчера вечером Антон впервые рассказал мне о том, что происходило с ним на войне.  До этого он никогда ничего не рассказывал, даже о своем увечье.  Я знала только, что это был огнемет, вот и все.
Вначале я пыталась  расспрашивать   про врагов,  прусов.   В школе можно было услышать о чудовищных вещах, о собаках-людоедах,  вырезанных деревнях…  Было ли это все правдой?
Но заговаривать об этом я не решалась. Один раз он очень резко оборвал меня и я больше никогда не вспоминала о войне.
               
Я нашла Антона на веранде, пристроенной к той стороне дома, что выходила в сад. Он сидел в плетеном ивовом кресле , закутанный в плед, как индеец.
--Давно не спишь? -- Я опустилась рядом на стул. --Мне приснился кошмар, Антон.
--Про зеркало?
--Нет.
--А я вообще не спал всю ночь.
Мы сидели рядом, я смотрела на темные деревья впереди, которые для Антона существовали только в воображении.   Одна ветка протянулась под крышу навеса, листья уже можно было различить в предутренней мгле.  Я чувствовала с отчаянием, что никак не могу помочь Антону, несмотря на всю нашу близость, его мир – это его мир, мне доступен только самый его краешек.
-- Я раньше, в детстве побаивался зеркал… - произнес Антон задумчиво, -- особенно ночью, всегда избегал на них смотреть в темноте…
-- Почему?
-- Не знаю… смешно об этом сейчас думать, правда?   Нашел, чего бояться.
Он помолчал.
-- Однажды закрыл на ночь наше большое зеркало полотенцем… Мать потом страшно расстроилась. А я не знал, что это плохая примета.
--Антон, ты знаешь, что я люблю тебя.  И….если ты когда-нибудь захочешь пожить без меня, это… Это не будет для меня концом света, я с этим справлюсь.  Но если… если что-то другое…
--Дура ты Элька.
--Ну да, наверное…
-- Если бы я хотел, я застрелился бы еще в госпитале.
Тут я уже не выдержала, слезы хлынули сами собой. Он положил руку на мое колено:
--Ну не плачь,  не плачь…
Я  постаралась  подавить всхлипы.
--Антон, а  разве в госпитале доступно оружие?
--Нашел бы…


Вечером, когда я вернулась с работы, Антон лежал с температурой под сорок. Свекровь остановила меня в дверях спальни:
--Эльвира, милая, тебе лучше поберечься, не подходи к постели, у Антона может быть инфекция. А вдруг ты беременна?..
Я не стала спорить, сидела на кухне,  наблюдая, как Анна Павловна носит Антону компрессы и травяной чай. И только поздно ночью, когда жар удалось немного сбить, я  наконец увиделась с Антоном. Он улыбнулся мне:
--Мать боится, что я заразный…
--Да, она вручила мне респиратор.
--Надень, - попросил он. – И спать тебе лучше в кабинете.
--И не подумаю. Ты простыл, когда купался, никакой инфекции нет.
--А ты выдержишь и не будешь меня грязно домогаться?
--Грязно – не буду, только в респираторе и стерильных перчатках.
Я легла рядом не снимая халата.
Иногда мне казалось, что Антон заснул, а иногда – что он в забытьи и в жару. Далеко за полночь мне удалось задремать. Вдруг я проснулась от того, что почувствовала рядом странное движение.
Антон сидел на постели, я окликнула его, он повернул ко мне лицо. Я поняла, что дело не в приступе мигрени, которые у него иногда случались.
--Опять жар?
Но нет, лоб был холодным и влажным. Тем не менее, Антон дрожал всем телом
Я обняла его плечо и уткнулась в изгиб шеи.  .  Мы  долго сидели так  не шевелясь, я чувствовала, что напряженность Антона начинает понемногу спадать.
-- Мне это снится почти каждую ночь, – сказал он наконец. --  Два пруса…  они прыгнули на меня, а патрон переклинило…  Друг за другом.  Я ударил одного в ухо, а другого…
Он замолк. Я боялась шелохнуться.
--Чёрт!  Теперь отбиваюсь от них… А они лезут и лезут ,  и кровь на лицо капает…  Теплая,  противная.
Он скорчился, сжал голову.
-- Это невыносимо, Эля, невыносимо… зачем я тебе нужен? Я никудышный жених и никудышный муж! Дальше будет только хуже, я замучаю тебя, но ведь ты сама ни за что не уйдешь!..
--Почему ты решил, что будет хуже?
--Потому что ты устанешь, возненавидишь меня…
--Не устану.
Он вцепился в край моей сорочки, как ребенок.
-- А знаешь, какой сон самый страшный, самый мучительный?  Когда я вижу, просто всё вижу – коврик под ногами, его стертый узор, решетку на окне, облака… Листва так сияет на солнце… Я понимаю, что всё неправда – но каждый раз просыпаюсь и жду, что луч ударит в лицо…
  Я сидела, замерев, подавила порыв прижаться к нему.  Чего я боялась тогда? Может, спугнуть  мгновение откровенности…  Однако  он замолчал.
Я прижалась щекой к его руке.  Мы провели рядом остаток ночи. Рядом, но вместе ли?
  У меня странное ощущение: я не отворачиваюсь от него ни на минуту, я ловлю его движения и вздохи. Но он смотрит совсем в другую сторону, совсем не на меня он смотрит своим внутренним взором…
И я боюсь, что никогда не пойму, что же у него перед глазами.


  Вечером после работы, зайдя на кухню, я с первого взгляда поняла, что что-то не так.
-- Плохо? Температура?
  Свекровь качнула головой:
--Нет, заперся у себя и не выходит…
«У себя» - значит в маленькой комнатке в конце коридора, где помещались только кресло, проигрыватель и пластинки. Когда-то Антон здесь занимался. Но после возвращения из госпиталя мать Антона вынесла  все прежние вещи, все его книги, рисунки, карты и папки. И купила хорошую аппаратуру.
  У меня упало сердце.  Иногда Антон проводил в уединении часы в конце ночи, рано утром (я никогда его при этом не трогала), но до вечера – такого еще не было.
  Я подошла к двери, прислушалась. Стояла тишина – какая-то жутковатая,  неестественная.  Я осторожно постучала, потом постучала сильнее, стала дергать дверь.
  Наконец он открыл, и тут же с порога заявил мне :
-- Ты должна уехать.
-- Уехать? – выдохнула я изумленно.
-- Уехать, уйти! Я все решил.  Мы зря это затеяли.
-- Не говори так…
-- Ты не понимаешь!..  и никогда не поймешь… - он нервно дёрнулся.  -  У меня внутри всё словно в узел стянуто… А ты…  От тебя только хуже.  Я справлюсь сам, сам справлюсь со своей чертовой грёбаной  жизнью!  Уходи, уходи, уходи!
  Он вытолкнул меня и защелкнул замок.  Я осталась одна.
                ***
  …Тогда в день парада, когда мы стояли друг перед другом среди толпы и я смотрела в его лицо, в его очках отражался только мой силуэт.  Но мне представлялось тогда – я все смогу. Смогу пробиться сквозь коросту, сквозь его защитную глухую скорлупу.
  Я заговорила  о чем-то – о каких-то пустяках, о своей работе, о школе, которую недавно закончила. Он молчал.  Мы шли рядом, и мне казалось, достаточно того, что мне хорошо с ним.  Мне было хорошо – с первого мгновенья, как я его увидела, меня потянуло к нему и тянуло с каждым днем все сильнее.
И вот теперь я перед запертой дверью.  Как тогда, на тротуаре, когда он уехал, так и не сказав мне ни одного слова.
Он был разным все это время, что мы прожили вместе, бывал  веселым и легким, бывал мрачным, молчаливым, иногда резким. Но все-таки то, что произошло сейчас для меня полная неожиданность…
  Что мне делать дальше?
  Я чувствовала себя в пустоте – в холодной космической невесомости. И такая же ледяная невесомость была внутри.
  Я вышла в сад через веранду, где мы недавно с ним сидели. Сад вокруг дома Тэссов был огромным – он тянулся вдоль горного склона  и постепенно переходил  в  полупарк-полулес.  Бродить здесь можно было часами.

  На дорожке лежали длинные тени, нежаркое низкое солнце пряталось в листве. Я прошла мимо фруктовых  деревьев, мимо высокой черешни, под  которой мы с Антоном когда-то провели немало времени. Ухоженная часть сада кончилась. Теперь вокруг был конский каштан и дикая шелковица, усыпавшая землю мелкими красно-коричневыми ягодами , затем начинался  довольно крутой склон. Когда-то раньше, в школьные годы мы собирали тут фиалки и землянику.  Если забраться еще выше, открывается вид на наш городок. С этого места можно было долго рассматривать черепичные крыши, пытаясь угадать знакомые строения. Мы любили тут бывать, но это было очень давно, до войны.
Я чувствовала себя разбитой, раздавленной. Неужели все в прошлом?  Неужели всё совсем кончено? Скоро стемнеет, а возвращаться в дом, наполненный тягостным молчанием, было немыслимо. Я не знала, что мне делать.  В конце концов я решила, что можно переночевать на веранде, а если и к следующему вечеру, когда я вернусь с работы, ничего не переменится…
  Я нашла место, где можно было сидеть, прислонившись к дереву. Звуки леса, шелест в ветвях, далекие птичьи голоса действовали успокаивающе.  Он одумается, обязательно, - так мне казалось. Разве может быть иначе?  Понемногу стало темнеть.
  Вдруг послышался звук, выделявшийся среди шороха листвы. Я посмотрела туда. За деревьями показалась фигура в светлой рубашке.  Человек с белой тростью шел по тропинке, время от времени останавливаясь и прислушиваясь.
Это был Антон.
Я вскочила, но потом опять села на место, подавив желание позвать его. Услышал ли он мое движение, я не знаю, но он стал двигаться по тропинке в мою сторону. Дорога  неровная, на подъём, Антон шел медленно, внимательно – и все-таки споткнулся, едва удержав равновесие.
--Антон! – крикнула я, -- я здесь, я сейчас спущусь к тебе, не двигайся!
Антон остановился, повернувшись в сторону голоса.
По его лицу, стянутому шрамами, трудно понять, что он чувствует. Я быстро спустилась, и вот мы стоим друг перед другом. Совсем как тогда. Больше всего на свете мне хочется сейчас просто броситься ему на шею…
Он протянул вперед руку:
--Эля!..
Я обняла его и мы долго не шевелились. Потом медленно пошли назад. У черешневой полянки Антон остановился:
--Присядем?
Деревья вокруг нашей лавочки погрузились во мрак. Только на земле выделялись светлыми пятнами голыши, которыми была вымощена тропинка от дома.
Что мне сказать Антону, да и нужно ли что-то говорить?
-- Знаешь, Антон… Я наврала тогда , что смогу прожить без тебя… Не смогу. Совсем.
Он поцеловал мои волосы.
Я глубоко вздохнула.
-- Антон, не делай так больше никогда. Не прогоняй меня, ладно?
--Если не будешь пересаливать суп…
Я прижалась к нему.
-- Пойдем домой?
--Посидим еще…
--Уже совсем ночь.
--Ничего, я не боюсь  темноты.



Москва. 2011г