Кружение чувств

КРУЖЕНИЕ ЧУВСТВ

1.

Лёньчик раньше никогда не получал писем. А тут обнаружил в почтовом ящике конверт на своё имя, вскрыл его и с удивлением стал читать адресованные ему строки: «Может, это и неприлично признаваться девушке в любви первой, но не могу же я так долго молчать, как это делаешь ты. Я тебе бы хотела очень многое сказать… Но не могу же я этого сделать в школе. Кругом девчонки, мальчишки… И в письме я тоже не могу всего написать… Я жду тебя, слы-шишь? Я всё время тебя жду и шепчу про себя: милый мой, хороший, ну приди же скорее и я… о, Господи, я буду твоя навсегда. Прости меня, милый. Жду…».
Он перечитал эти строчки ещё раз и тупо подумал: «Чего она хочет?» Тем не менее, всё-таки поплёлся на свидание, время и место которому она сама назначила. На улице стыл ян-варь. К вечеру ещё больше подморозило, и Лёньчик стал ощущать, что у него зябнут ноги. «Долго мне её ещё ждать-то?» — недовольно подумал он, пританцовывая возле автобусной ос-тановки, где они должны были встретиться. Ирина появилась как-то внезапно, подхватила его под руку и сказала:
— Пошли…
— Куда?
— Куда хочешь.
А он никуда не хотел. Домой бы лучше, в тепло…
Для неё весь мир сиял радужными красками. Под светом ртутных фонарей мерцал и ис-крился снег. Луна словно таяла, разливая бледный таинственный свет. А для Лёньчика всё вы-глядело обыденным и пресным. Он только чувствовал, как дрожит её рука. «Нервная что ли? — подумал он, — и куда она меня тащит?» Они отошли от людной автобусной остановки и свер-нули на дорогу, которая вела к кладбищу.
— Куда идем-то? — спросил он. — Не на кладбище?
— Мне всё равно, — ответила она. — Хочешь, пойдём на кладбище, там, кстати, и на-рода меньше… Там нам никто  не помешает.
«Какой народ на кладбище зимой в восемь вечера? — думал он. — Кто нам может по-мешать? Чему? Может, она малость тронутая?»
«Почему он молчит? — думала она, — какой-то тормозной. Я же ему уже призналась в любви…»
— Ну, говори, — не выдержав, предложила она.
«Что я должен говорить-то? — раздражался он. — Чего она вообще от меня хочет? На-значила свидание, а тащит на кладбище, полоумная…»
Дорога действительно вела их к кладбищу. Она уже не освещалась фонарями, как возле домов микрорайона по улице Советской Конституции, но была хорошо видна среди сумрачных сосен и елей под ярким сиянием Луны. Замельтешили во мраке кресты и памятные надгробия. «Здесь нашли свой последний приют сотни, тысячи когда-то живых людей, — подумал Лёнь-чик. — Смеявшихся ранее, любивших, счастливых и несчастных, веровавших во что-то и жес-токо обманутых… А теперь они превратились в зловонное месиво, в безобразный скелет, в прах, в ничто… И ведь это ждёт каждого из нас…»
— Ты о чём хоть молчишь-то? — спросила Ирина.
— Думаю.
— О чём?
— О том, что каждому из нас, как бы мы ни пыжились, не миновать смерти. Смерть — такая штука, которая никогда нас не обманет. Она обязательно приходит и всех примиряет, ус-покаивает…
— Ты чего вдруг о смерти-то? — удивилась Ирина.
— Место располагает…
— Ничего не хочу слышать о смерти! — с гневным укором выпалила она. — Я любви хочу, понимаешь? — и вперила в него свой жгучий взгляд, пронизанный нежной страстью.
Лёньчик молчал. И его молчание начинало её бесить.
— Пошли к часовне, — произнесла она с такой интонацией, словно что-то решила.
Они свернули с основной дороги и двинулись к часовне, но так и не дошли до неё. Ири-на потянула Лёньчика в одну из оград, за которой стояла очищенная от снега лавочка. Остано-вилась у могилы спиной к нему и ждала, что он подойдёт к ней сзади, обнимет, прижмёт к себе, поцелует.
— У тебя тут родственники лежат, да? — спросил Лёньчик.
— Нет! — закричала она. — Какие к чёрту родственники? Ты поцеловать-то меня хоть можешь? Или ты действительно ничего не понимаешь?
— Честно говоря, целоваться-то я не умею, — признался Лёньчик. — Ни с кем ещё не целовался. Научишь? — он приблизился к ней и прикоснулся губами к её губам...
— Хочешь? — спросила Ирина.
Лёньчик заметил, что глаза её светятся каким-то неестественным буйным блеском.
«О чём это она?» — подумал он и когда после длительной паузы всё-таки догадался о чём, брякнул:
— Хочу.
Дрогнула задетая Ириной лапа молоденькой сосны, ютившейся возле ограды, полетели с неё серебристые снежинки. И стали снега перламутровыми. Всё поплыло и зашаталось перед её глазами. Ирина осела на могилу и медленно откинулась на спину, прикрыв глаза. Полы её пальто приподнялись и раздвинулись, обнажая прелестные девичьи ноги в капроновых колгот-ках…
«Спятила? — подумал Лёньчик. — Она здесь этого хочет?»
Сколько нежности, ласки, нетронутого девичьего обаяния, трепета и восторга плеска-лось в эти мгновенья в её душе? Она ждала, что он сейчас опустится, поцелует, притянет к себе, смахнёт с её лица нечаянно выступившие слезинки, и, глядя в глаза, заговорит с ней о любви, о том, какое это счастье и чудо, что они сейчас вместе, рядом, что его рука в её руке, и её дыханье в его дыханье, и её желанье в его желанье…
Но вместо этого он взял её за руку, приподнял с могилы и сказал:
—  Ты замёрзнешь, пошли отсюда…

2

Здесь, на зимнем кладбище, где кресты и надгробия напоминают не только о тленности плоти, но и всех и всяких чувств, так и не распустившись, начала умирать её первая любовь… Когда они шли обратно, ей хотелось накричать на него или даже убить: «Телёнок! Несчастный трус! — ругалась она на него. — Будь ты проклят!» Её душили злость и досада. К Лёньчику поднималась глухая раздражающая ненависть... Перенасыщенность чувств вылилась в слёзы. Она сошла с дороги, прошла несколько шагов, проваливаясь в снегу, прислонилась лбом к хо-лодной и шершавой коре сосны и зарыдала...
Лёньчик стоял на дороге и ждал, когда Ирина отплачется. Муторно ему было. Он чув-ствовал себя виноватым, но не мог понять — в чём, собственно, он виноват? «Она что, хотела, чтобы я её на могиле трахнул? — думал он. — Нашла место… Я даже не знаю, как это делается. Мне четырнадцать лет. Ей, кажется, пятнадцать. Идиотизм какой-то… Может быть, конечно, она и Джульетта, но я-то не Ромео…»
Поплакав, Ирина почувствовала себя легче и как будто безразличнее ко всему происхо-дящему. Успокоившись, она снова вышла на дорогу и спросила Лёньчика:
— Ты меня вообще-то любишь? Или как?
— Я не знаю, что такое любовь, — честно признался Лёньчик.
— Вот как, мальчик ещё не созрел, — с язвительной интонацией произнесла Ирина. — А я-то, дура, думала, что у нас взаимное чувство. Ну, тогда давай разбежимся по домам…
Они молча шли обратно, приближаясь к хмурому жилому микрорайону. Тишина давила обоих.
— Если честно, то мне нельзя любить, — признался вдруг Леньчик.
— Это почему же? — игриво поинтересовалась Ирина.
— Потому, что я почти труп… Я уже одной ногой в могиле, понимаешь?
— Нет. Может, объяснишь? — спросила она с той же наигранной интонацией. — Пят-надцатилетний труп — это так таинственно и романтично…
Чтобы как-то скрасить дорогу к дому, Лёньчик решил рассказать однокласснице то, о чём никому пока не говорил.

3

Он с детства увлекался футболом. Сначала гонял мяч с ребятами во дворе, потом запи-сался в футбольную секцию при спортивном клубе «Знамя». Тренеры были им очень довольны и предсказывали блестящую спортивную карьеру. У него, кажется, легко получалось всё. От-личная спринтерская скорость, обводка, пас, прицельный и сильный удар. Он быстро наращивал технику, обладал  природной интуицией, умел импровизировать, усваивал тактику и компози-цию игры, понимал партнёров, чётко выполнял тренерские задачи и установки. Играя центр-форвардом, он стал лучшим бомбардиром в команде мальчиков, завоевавшей звание чемпиона Московской области в своей возрастной группе. Но однажды на вечерней тренировке в спортза-ле, он почувствовал, что сердце стучит в груди, как лягушонок в пустой банке, и он задыхается.
— Что с тобой? — спросил его тренер. — Дышишь, как паровоз. Курить стал?
— Нет, — ответил Лёньчик. — Переел, наверное, малость, — соврал он.
— Ты первый год в футбол играешь? — удивился тренер. — Кто же ест перед трени-ровкой?
Почувствовав неладное, Лёньчик обратился к участковому врачу и рассказал ему о сво-ём недомогании на тренировке. Терапевт, осмотрев его горло, заметил большие миндалины и спросил:
— В детстве ангиной часто болел?
— Часто, — признался Лёньчик.
Врач посоветовал ему удалить гланды. И дал направление на операцию. Лёньчик сооб-щил об этом тренеру, получил от него «добр;» и  вне очереди лёг вместе с призывниками на операцию, которая, кажется, прошла вполне удачно. После выписки из больницы, Лёньчика на месяц освободили от физкультуры. Он пришёл в спортзал, чтобы сказать об этом тренеру.
— Завтра у нас как раз медкомиссия, — устало проговорил тренер, — приходи, наш эс-кулап тебя посмотрит.
Спортивный эскулап смерил Лёньчику давление. Заставил его присесть двадцать раз и после через фонендоскоп послушал сердце. Выдал тренеру резюме: здоров как бык...
— Кончай филонить, — отреагировал тренер. — А то потеряешь спортивную форму. В воскресенье у нас товарищеская встреча с Балашихой, приходи, будешь играть…
Он поставил его на игру в состав старшей возрастной группы. Игра проходила на мок-ром после дождя Будёновском поле. Лёньчику хоть и удалось в падении забить головой побед-ный гол, радости он не испытывал. Не потому, что при падении пришлось искупаться в грязи, испачкав футболку, трусы и даже лицо, а потому что почти весь матч у него бешено стучало сердце. Стучало так, что, казалось, его удары слышны далеко за пределами Будёновского поля.
Лёнчик вновь пришёл к участковому врачу. Тот отвёл его к опытному кардиологу, ко-торый внимательно изучив кардиограмму, покачал головой и выписал для Лёньчика направле-ние в МОНИКИ.
— Ревмокардит у вас, батенька. Боюсь, что о футбольной карьере вам придётся за-быть…
В областной поликлинике Лёньчику поставили более точный диагноз: миокардиниче-ский кардиосклероз, блокада правого пучка Гиса… Лёньчик не знал, что это такое. Понял лишь только, что с футболом ему действительно придётся проститься. Не вполне доверяя врачам, он пришёл посоветоваться к соседу по подъезду, работавшему фельдшером на «скорой помощи». Тот в свои неполные тридцать лет уже был прожжённым циником, к тому же жил холостяком и отъявленно ценил женский пол.
— Какой к лешему футбол? — удивился он. — Хана тебе, старик, с таким диагнозом долго не живут. Ну, протянешь ещё лет пять-десять и амба… Зато армия тебе не грозит, радуй-ся…
Однако Лёньчик никаких поводов для радости, естественно, не испытывал. Он пришёл на тренировку, вернул форму и бутсы. Ничего не стал объяснять тренеру, сказав лишь, что по-нял: футболист из него классный вряд ли получится, а во второй лиге играть ему не хочется. Да и вообще — спорт много времени отнимает… И ушёл в никуда от недоумевающих взглядов тренера и ребят-одноклубников…
И стал Лёньчик готовиться к неминуемой смерти. Однако он не знал что, собственно, ему надо делать, как к ней готовиться? Прожившие жизнь люди могут хоть подвести кое-какие итоги,  оставить завещание. А ему что подбивать? Что завещать? Ведь он, по существу, ещё и не жил-то. И не любил никого. И решил для себя, что любить ему никого нельзя. И жениться не стоит. Женишься, а потом бац — и в ящик сыграешь. Жену — вдовой, детей — сиротами оста-вишь. Нет уж, аут — решил он для себя… А тут ему нежданно-негаданно подвернулась Ирина. Что вот теперь делать-то?
Когда он обо всём этом неожиданно для себя рассказал однокласснице, у Ирины вновь на глазах выступили слёзы. Она смотрела на него пронзительным от жалости и любви взором:
— Ты знаешь, а мне всё равно какой ты: здоровый или больной, — мягко произнесла она. — Я люблю тебя таким, какой ты есть. И хоть пять-десять лет мы можем быть счастливы? — Ирина потянулась к нему, обняла, приподнявшись на цыпочки, поцеловала в губы. — Хо-чешь, я к тебе сама приду завтра?
— Хочу, — сказал Лёньчик. Ему уже начинала нравиться эта отчаянная девчонка.
— У тебя родители когда после работы возвращаются?
— Я один с мамой живу. Она часов в шесть домой приходит…
— А я приду часа в три, договорились?
Лёньчик кивнул и на прощанье сам неумело прильнул губами к её манящим губам…

4

Она пришла к нему домой даже на пять минут раньше обусловленного времени. Пре-одолевая стеснительность, они целовались до изнеможения. Он ласково гладил её грудь, ноги, спину, и неведанное ранее смутное чувство постепенно пробуждалось и распалялось в нём. «Может, её действительно трахнуть? — подумал он. — Я, правда, не знаю, как это делается, но ведь все когда-то через это проходят?»
Не выдержав лавины съедавшей её страсти, Ирина стала раздеваться, шепнув ему:
— Постели хоть что-нибудь…
Лёньчик кинулся разбирать диван, полез в гардероб за чистой простынёй, одеялом, по-душками… А когда увидел её обнаженную, с выступающими ключицами, подумал  про себя: «А худющая-то… Питается, наверное, плохо?»
Она быстро нырнула под одеяло, натянула его до подбородка и нетерпеливо произнес-ла:
— Ну, раздевайся же!..
Раздеться Лёньчик до конца не успел. У двери неожиданно раздалась звонкая трель звонка. Леньчик замер. А что творилось на лице Ирины? Это даже описать трудно. Для этого нужна кисть живописца или фотовспышка классного папарацци. Когда трель настойчиво повто-рилась, Лёньчик стал быстро одеваться и выпорхнувшая из-под одеяла Ирина тоже. Скомканная постель полетела в гардероб. Кровать-диван моментально собрана…
Лёньчик открыл дверь («глазки» во времена 60-х годов ещё не врезались) и увидел женщину-почтальона:
— Вы могли бы телеграмму передать в квартиру напротив, «срочная»… Кто-то у них из родственников умер. Передадите?
Лёньчик кивнул.
Он вернулся в комнату и развел руками:
— Телеграмма «срочная» соседям, — словно оправдывался он перед Ириной. — Умер у них кто-то…
Ирина сидела на собранном диван-кровати словно статуя, будто окаменевшая… Нако-нец, произнесла:
— Идиот, мог бы и не открывать…
— Я думал, что мать с работы раньше вернулась…
— Думал он, — раздражённо произнесла она. — Много больно думаешь, головке бу-бо не будет?.. У неё ключа своего нет?
— Есть. А вдруг она его потеряла? Или забыла?
— Ты вообще-то фрукт…
Момент был безнадежно упущен. Второй раз уложить её в постель Лёньчик и не пытал-ся. Да и времени у них уже было мало. Мать действительно должна была скоро домой вернуть-ся. Он не нашёл ничего лучшего как пригласить Ирину в кино. На этот раз им повезло. В «Рас-свете» шёл чудесный фильм Клода Лелюша «Мужчина и женщина». Ирина вроде бы снова от-таяла. На протяжении почти всего фильма они сжимали друг другу руки…

5

Через полгода, летом, когда они оба уже закончили восемь классов, и было время кани-кул, Лёньчик получил от Ирины второе письмо. Её милая ручка писала: «Здравствуй, Лёньчик. Знаешь, давай забудем всё, что было, успокоимся. И не надо расстраиваться. Ты меня извини, конечно. Мало ли что в жизни бывает, всякое бывает. Сейчас уже не зима. У меня сейчас мысли совершенно другие и вообще… В общем, до свиданья, как говорится, «милое создание»… Постскриптум. Ты вообще-то дурак. И не жди, что с тобой кто-то дружить будет, с таким-то раззявой. Просто умора…»
Лёньчик забрал документы из школы и в девятый класс не пошёл. Ему казалось, что не-стерпимо больно будет учиться в одном классе с Ириной. Он решил пойти на завод учеником токаря и хотя бы заработать денег на свои предстоящие похороны. Однако до сих пор он не умер, хотя ему скоро стукнет пятьдесят. По-видимому, сосед-фельдшер, предсказавший ему близкую смерть, так пошутил над ним. Кстати, сам этот фельдшер насмерть разбился во время ночного выезда в автокатастрофе. А с миокардиническим кардиосклерозом, оказывается, жить можно долго…
Ирина трижды выходила замуж и, кажется, третий её брак оказался благополучным. От третьего мужа она родила дочку, которую любит и лелеет. Дочка, кажется, уже учится в Строга-новском художественном училище. Они давно живут в Москве, а её последний муж вроде бы преуспевает в туристическом бизнесе. Лёньчик тоже работает в Москве в какой-то зарубежной фирме. Он стал классным программистом и получает такие бабки, какие многим и не снились — 1200 долларов в месяц. И на что он их тратит? Он ведь так и не женился, до сих пор живёт бо-былём. Его друзья и знакомые много раз делали попытки оженить его, но он здесь до сих пор остаётся стойким, как кремень. Мне даже кажется, что он до сих пор любит Ирину.
— Дело ведь к старости движется, — уговаривает его одна из знакомых женщин, сва-тающая свою одинокую подругу, — заболеешь, кто тебе кружку воды подаст?
Лёньчик сидит за домашним компьютером, ползает по Интернету и игнорирует задан-ный вопрос.
А умрёшь, кто тебе глаза прикроет? — не унимается его знакомая.
Лёньчик, не отвлекаясь от Интернета, роняет фразу:
— Полежу с открытыми…
2003 г.