Честная литература Жана Жубера

Начав читать роман Жана Жубера «Незадолго до наступления ночи» (Jean Joubert, Un peu avant la nuit), я испытал острое удовольствие особого рода, давно уже не посещавшее меня при чтении книг; сразу потянуло поразмышлять над тем, что же это такое – настоящая литература. Я читал книгу, написанную писателем, а не человеком, умеющим писать. Он писал не для меня, он сам себе рассказывал историю, и был поглощён этим настолько, что легко увлекал читателя. Он сразу высветил и одновременно оттенил все червоточины современной печатной продукции, когда автор работает на читателя, с довольным видом радушной хозяйки подсовывая ему самые жирные куски с таким простодушием, что и он сам, и читатель забывают, что они вовлечены в процесс кормёжки, нужный, но изначально лишённый той крутизны вдохновения, без которой книгу автоматически забываешь в поезде; когда автор использует писательство, чтобы вывести себя прогуляться на лужайку свободы мысли и слова, и любуется собой на этой свободе, полностью забыв про, а иногда и неприкрыто презирая «неподготовленного» читателя; когда автор считает, что роман – всего лишь многократно увеличенная газетная статья; наконец, когда автор выписывает сюжет, забывая, а в наши дни, возможно, и не подозревая о том, что интересно только одно: человеческая душа, причём не только в дико-ужасные моменты столкновения с «жизнью» (читайте: «с жестокостями жизни»), а в потоке своего повседневного существования. Может, Жубер не пишет лучшие произведения современной прозы, но он подарил мне то, что я ждал, сам того не осознавая – искреннюю книгу.
Но нельзя хвалить писателя, исходя лишь из отсутствия недостатков, тем более не всегда понятных людям 21-го века. Мне бы не хотелось, чтобы мой читатель подумал, что сама «антисовременность» или некая «вневременность» составляет качество книги. У Жубера масса достоинств, первым из которых хочу назвать чувство меры. У него есть всё: описание погоды, зданий, людей, чувств и мыслей героя, воспоминания, и все эти элементы умело выстроены в последовательность и переходят один в другой прежде, чем успевают стать чрезмерными, так что читатель легко скользит по тесту. Стиль прост, Жубер умеет обходиться без поэтизации, с которой он приобрёл бы больше индивидуальности, но вкупе с претенциозностью – это совершенно не в его духе. Ему достаточно простых слов, он умеет рисовать ими полные, живые картины. Это не легко.
То же самое можно сказать и о размышлениях профессора Броша: они не отличаются оригинальностью, но они живые и полностью соответствуют своему «автору» - мы общаемся с героем, а не с идеями автора, которые тот вкладывает в уста своему герою. Психологическая достоверность повествования весьма высока.
С первого взгляда может показаться, что в романе отсутствует драматическое начало, особенно когда вы его ещё не дочитали; на самом деле драматизм там скрытый, исподволь развивающийся в беспокойном сознании главного героя, в его взаимодействии со своим alter ego, неискренним смирением со старостью, прочтении цветовых и феноменальных символов. Перенося драму в область символики, Жубер – опять же умело – делает её глубже, загадочнее, ненавязчиво и легко используя в конце символ пути.
Если вдуматься, роман, с его сильной бунтарской подоплёкой, бросающей вызов миру, очень актуален. И то, что бунт по Жуберу кончается не кровопролитием, а последним рывком к самовыражению, финальной жаждой понимания, показывает, что гуманизм в искусстве ещё не полностью девальвировался. Даже удивительно, как Жубер в своей книге ухитряется если не примирить, то свести вместе многие понятия и написать проблемный сюжет, не пытаясь раздать оценки и подбросить примитивные решения. Жизнь продолжается.