Егор и Диана

ВИТАЛИЙ ПОПОВ
ЕГОР И ДИАНА

КИНОНОВЕЛЛА


1.
Жил в деревне Черепково Егор Васильевич Черепков. Звали его здесь по-разному: кто просто Егором, кто  по имени отчеству, кто Егором-преподобным, а кто и Егором-препохабным. В общем, не жаловали его земляки. Нудным уж больно он казался для них типом, лез, как говорится, «во все дыры», ворчал часто и даже матом ругался.
Так отчего и почему был Егор Васильевич вечно в сердитом состоянии духа? Может, обидел его кто?
- Как же, обидишь такого! – говаривали соседи. – Он сам кого хошь обидит.
Поедом съест и не поперхнется! Елизавету-мученицу, царство ей небесное, в гроб раньше времени загнал капризами своими бесконечными: и то ему не так, и это… Ох, и настрадалась она с ним, сердешная, пусть земля ей будет пухом…
- Нет, - возражала другая соседка. – Крепко обидели нашего Егора, крепко. А
все потому, что супротив руководства шел, ни перед кем не прогибался. Сам себя не щадил на работе, и другим спуску не давал. И правду-матку всегда в глаза резал. А кому ж это нынче понравиться может? 
Да, крутой характер был у Егора Васильевича и даже, можно сказать, тяжелый характер. Работал он раньше главным зоотехником в совхозе, который в перестроечные времена переименовали в закрытое акционерное общество. И когда исполнилось Егору шестьдесят, новый директор этого акционерного общества вежливо, тактично, но довольно прозрачно намекнул ему о том, что, мол, пора вам, Егор Васильевич, на заслуженный отдых. Мол, молодежи надо уступить дорогу. Спасибо, конечно, вам за труд долголетний, но и вы нас поймите правильно, у нас зоотехники с высшим образованием в бригадирах ходят, жалуются, что перспективы роста нет… Должность, разумеется, подходящую мы для вас подыщем, если вы и дальше трудиться желаете, но менее ответственную, трудоемкую и нервную. Ведь и о здоровье вам надо своем подумать...
Усмехнулся Егор, когда ему о здоровье намекнули. Понял, что не по нраву он новому руководителю хозяйства пришелся, но в «бутылку не полез» и даже скандала, к удивлению, не устроил. Крякнул досадливо, шумно высморкался в носовой платок:
- Молодым, говорите, дорогу уступить?.. Ну что ж? Я хоть стариком себя не
считаю, но уступить могу… Отчего ж не уступить? Пущай академики себя проявляют...
«Академиками» Егор Васильевич называл выпускников Тимирязевской и Скрябинской и других академий, которые в перестроечные годы расплодились в подмосковных хозяйствах. Он даже сомневался в том, что они действительно окончили академии, а не приобрели диплом  за бабки на какой-либо толкучке. Слова «академики», «демократы» и «реформаторы» приобретали в его устах оскорбительные оттенки. Особенно после того,  как ранее крепкое рентабельное хозяйство постепенно превратилось в убыточное. В районе даже стали поговаривать о его возможном грядущем банкротстве.
- Ну, что господа академики и реформаторы? Довели совхоз до ручки? С молотка его продать готовы? – спрашивал он, встречая своих бывших подчиненных и ругался на них. – Глаза б мои вас не видели. Охломоны! Так  всю Россию разорите и с молотка пустите!
Разумеется, никто из его бывших коллег и новоявленных акционеров, не испытывал особого желания общаться с Егором и даже работяги избегали встреч с ним. Увидят, скажем, что идет Егор им навстречу, и сворачивали с дороги, даже прятались от него иногда…
Разгневанный каким-либо безобразием, Егор нередко появлялся в конторе акционерного общества, прорывался к директору и начинал в пух и в гриву костить кого-нибудь из нерадивых специалистов, бездельников или ворюг. Директору это надоело и должность племучетчика, на которую перевели Черепкова после ухода на пенсию, вовсе сократили. Плюнул тогда Егор Васильевич на вороватое руководство,  бодаться и судиться  ни с кем не стал, и ушел на пенсию «вчистую». Благо, что дел у него и в своем хозяйстве всегда была уйма. 

2.
Жил Егор Васильевич со своей старухой в просторном бревенчатом доме. Имелся при нем и огород приличный, и сад, и корову супруги держали, и поросят.  И вела все это хозяйство его безропотная жена Елизавета.  С мужьей, разумеется, помощью. Но, как сам Егор выражался, «предала» его супруга – померла… И остался Егор Васильевич один яко перст. Детей у него не было. Неспособной его жена оказалась к деторождению. И пилил ее за это Егор Васильевич не раз,  грубо оговаривал… Но любил он ее, конечно, по-своему и бросить  по причине бесплодности не мог. И когда жены не стало, понял он всю горечь невосполнимой утраты, оценил необходимость ее нужного ему существования. И ощутил страх одиночества. Однако не дал себе слабости поддаваться этому страху. Стал единолично вести все свое хозяйство…
Ихняя Букетка давала ежедневно по тридцать литров молока - в три раза больше, чем совхозные буренки, отощавшие от плохой кормежки. Раньше это молоко Елизавета продавать в город возила – по десятке за литр. А когда жены не стало, хотел было Егор  продать корову, да жалко ему ее очень стало.  Холил он Букетку, и даже Елизавету-покойницу она чем-то ему напоминала: нрава была тихого, кроткого…
Стал он сам Букетку доить, и в город молоко возил на своей видавшей виды иномарке - стареньком  «Запорожце». И, кажется, никто в деревне не знал, что продает он молоко не постоянным клиентам, как раньше Елизавета делала, а сдает по договору в детский дом для сирот по мизерной цене. Заглядывался иногда Егор Васильевич на мордашки ребятишек в детдоме, и глаза его туманились, становились грустными…
А по деревне полз слух, что денег у Черепкова в загашнике несметное количество – и не в рублях, а в твердой валюте. Кто-то из деревенских якобы видел, как он в городской сберкассе рубли на доллары менял…
- А куда ж ты, Егор, деньги копишь? – полюбопытствовала  заходившая к
нему почаевничать соседка Пелагея Никитична, почти единственный человек с кем хозяин дома поддерживал добрые отношения. – С собой ведь их все равно не возьмешь?
- Есть у меня одна идея, - с затаенной поволокой в глазах откровенно
признался Егор Васильевич. – Куплю я себе, Никитична, породистого быка.
- Быка? – удивилась соседка. – И на кой ляд он тебе сдался?
- На кой? -  переспросил Егор и мечтательно улыбнулся, хотя улыбался он
крайне редко. - А заведу я, пожалуй, свое дело - в предприниматели подамся – создам у себя  селекционный центр в миниатюре. Утру нос господам реформаторам…
Никитична удивленно вытаращила глаза.
- Знаешь, почему в совхозе коровы малопродуктивные и потомство от них
слабое? – продолжал развивать свою мысль Егор Васильевич.
- Дак, кормят-то их как в концлагере, - отвечала Никитична. – Без шефов-то и
сена мало заготавливают, и силос гнилью отдает, а о свекле и патоке я уж и не вспоминаю.
- Да, кормежка – вещь, конечно, важная, - соглашался Егор Васильевич. – Но
не в корень ты зришь, Никитична. Коровы у нас слабые и телки от них чахлые потому, что издеваются эти академики над самой природой животной. Осеменяют первотелок искусственно. А чем осеменяют, знаешь?
- Ну, само собой, - смутилась Никитична, - не первый год на свете живу. Ты
меня за дурочку-то не держи!
- Да несвежей спермой осеменяют, которую в салонках по-нескольку лет  в
азотных резервуарах держат.  Над быками сначала издеваются, когда  сперму у них  искусственно извергают, а потом и над коровенками. А в природе все должно быть гармонично: бык – это бык, а корова – сама понимаешь… С каких, спрашивается, паренок ей в охоту приходить, если она, бедолага, за всю свою жизнь, может, и быка-то настоящего не видывала? А заведу я себе приличного быка, и у моей Букетки во-о телки будут – экстра-класса! По пятьдесят литров будут давать! Вот, тебе крест! – и Егор Васильевич перекрестился, хотя набожным человеком никогда не слыл.
- Ух-ты! – восхитилась Никитична. – Будешь, небось, по деревням ходить и
коров покрывать. Или, того чище,  к тебе сами хозяева их будут приводить… Опять же плата за услуги. 
- Да не в деньгах дело! – горячился Егор Васильевич. – Породу я создам
высокопродуктивную, поняла? Внесу свой вклад в возрождение отечественного животноводства!
- Жениться тебе надо, Егор, - вдруг перевела тему разговора Никитична. -
Трудно тебе будет одному с таким хозяйствам управляться. Мужик ты еще вроде не старый…
- Жениться? – Егор Васильевич задумчиво почесал затылок. – Жениться оно
не худо бы, да на ком?
И стала Пелагея Никитична подыскивать ему подходящую кандидатуру. Из соседних деревень и Электроуглей побывало у него этих кандидатур, наверное, с полдюжины. Пил с ними Егор Васильевич чай, в шашки играл иногда, толковал о житье-бытье, о политике внешней и внутренней и…давал отставку. Не соответствовали они его представлению о необходимой спутнице жизни. Из-за этого он даже поругался с Пелагеей Никитичной.
- Что ты ко мне все старух каких-то водишь? Мне баба нужна молодая,
расторопная,  в соку и к деторождению годная…
- Ишь ты, старый хрен, чего захотел? – возмущалась в свою очередь
Никитична. – Молодуху ему подавай! Да ты глянь на себя-то в зеркало-то? Тебе ж за шестьдесят, а ты все хорохоришься!..
- А что? – Егор Васильевич действительно посмотрел на собственное
отражение в зеркале, которое стояло на старинном комоде. – Он пригладил седой чуб, разгладил кожу возле глаз, сжал руку в локте и потрогал бицепсы. – Все мое еще при мне. - Он опустил свой взор между ног, сделал неприличный жест и усмехнулся. - И с инструментом у меня пока все в порядке, не волнуйся. Я еще кому хошь могу впендюрить и иному тридцатилетнему кобелю фору дам…
- Фу-ты, греховодник окаянный! -  серчала Никитична. – Креста на тебе нет.
Блажишь ты, ирод. Где же я тебе, сычу старому, детодородную женщину сыщу? – и, возмущенная бесстыдством Егора, удалялась…

3.
Однажды, перед вечерней дойкой, надев как всегда белый фартук, Егор Васильевич пришел  в скотный двор с двумя ведрами подогретой воды, чтобы подмыть Букетке вымя. Он включил усилитель, и по всему скотному двору полилась чарующая музыка. Был у Егора бзик – он считал, что от слушания классической музыки у коров улучшается нрав, успокаивается нервная система и даже повышаются надои. Однако к его идее оснастить скотные дворы на фермах музыкальными трансляторами руководство совхоза и акционерного общества относилось скептически – мол, чудит старик, «крыша у него едет»… Короче, эта идея  в совхозе не прижилась, и реализовать ее Егор смог только в своем личном подворье.
А в это время с крыльца дома, что напротив, с двухлитровой стеклянной банкой в руках сошла незнакомая женщина. Перейдя дорогу, она открыла калитку и двинулась к скотному сараю, откуда лилась «Лунная соната» Бетховена. Она остановилась у открытой двери и стала наблюдать, как Егор Васильевич, что-то нежно приговаривая, старательно доит Букетку.
День клонился к закату и малиновый диск солнце уже цеплялся за верхушки деревьев у кромки пламенеющего леса. И в этом малиновом сиянии заката Егор не сразу заметил силуэт женщины с блестящей банкой в руках, которая стояла в проеме распахнутой двери.
Заметив, что он ее увидел, она подошла ближе и сказала мягким шелковистым голосом:
- Добрый вечер, Егор Васильевич.
- Добрый… - Он  глядел на нее снизу вверх и от неожиданности даже
перестал доить Букетку.
- Я вам не помешала?
- Помешала, - сердито буркнул Егор.
- Извините, ради Бога, - незнакомка даже стушевалась под пристальным
взором Егора. - Я тут у родственников, погостить приехала, - стала объяснять она. - Мне сказали, что вы молоко продаете. Вы бы не могли мне литра два… Ах, какая музыка чудесная…
Вообще-то соседям  Егор молоко не продавал. Считал, что они и сами могли у себя корову или, на худой конец, хотя бы козу держать, но ленятся и хлопот лишних не желают. Как считал Черепков, человек – животное ленивое, завистливое и алчное. Он на халяву не прочь всеми благами цивилизации и чужого труда попользоваться.  И над незнакомкой  явно кто-то решил подшутить, дабы нарвалась она по незнанию на крутой нрав Егора. Но неожиданно для самого себя Егор смягчился и вместо того, чтобы обругать и выставить незнакомку, сказал:
- Отчего ж не могу? Могу, если по-соседски… Давайте банку, парного
налью…
Поблагодарив, она сказала, что каждый вечер будет приходить к нему за молоком и ушла. А Егор еще долго смотрел вслед этой сказочной женщине. Он почувствовал, что сердце у него в груди дрогнуло и затрепетало. Он тряхнул головой, словно освобождаясь от наваждения, и снова стал доить корову.
- Спокойно, Букетка, спокойно, - успокаивал он то ли корову, то ли себя.
И лишился он с тех пор душевного покоя…

4.
А звали эту женщину Дианой. Кто она? Откуда прибыла к малознакомым родственникам, к которым прежде никогда не наведывалась? И вообще: что ей было надо в Черепкове? Все эти поначалу мраком покрытые сведения взялась выяснить Пелагея Никитична. И скоро вся деревня знала, что Диане – тридцать восемь лет. Приехала она якобы погостить к фельдшеру Осипову из Нижнего Тагила с неизвестной пока целью. Но определенно эта дама пережила какую-то личную драму, а может, две или даже три драмы, ибо трижды была замужем, но ни с одним мужиком так и не ужилась. Говорили также, что ее последнего мужа, повязанного на темном нефтяном бизнесе, грохнули не так давно люди из нижнетагильской мафии – семью автоматными очередями  сначала прошили его лимузин, а затем взорвали вместе с водителем и телохранителями. А Диана сюда приехала, дабы «залечь на дно», чтобы и ее бывшие подельники мужа или мафиозники не замочили, так как якобы именно она большую часть теневого нала себе захапала.  Черепковцам скоро стало известно, что фельдшер Осипов уже ходил в сельсовет и справлялся о том, нельзя ли ему Диану к себе прописать или домик для нее какой-либо поблизости приобрести.
Пожалуй, слух о том, что Диана – преступница, которая пытается скрыться в Черепкове от возмездия мафии и одновременно от наказания российского правосудия, стал наиболее популярным в деревне. Люди судачили о том, что, мол, давно надо бы о ней в органы сообщить соответствующие, пока не втянула эта странная женщина всю округу в сеть своих махинаций страшных и разборок со стрельбой, кровью и взрывами. И непонятно почему это местный участковый до сих пор «варежку разевает» и не установит доподлинно ее личность, цель приезда и другие подробности. Он, мол, только потворствует тому, что она мужиков черепковских  «с понталыку сбивает»: ходит по деревне и ее окрестностям марьяжно с  солнцезащитным зонтиком, а они ей вслед шеи «кособочат». Она, быть может, моцион себе нагуливает или надежное место выискивает, где бы ей деньги зарыть от теневого бизнеса своего ухандоканного мужа, а родные правоохранительные органы не бдят, а вместе с Фемидой сладко дремлют.
И даже Егор Васильевич стал тайком следить за Дианой. Видел, что свет в окне мансарды, где она поселилась, долго не гаснет. Диана вечерами любила прогуливаться к каскаду искусственных прудов, где московские аквалангисты устраивали соревнования по подводной охоте и другим видам спорта. На берегу одного из этих прудов как-то засек ее Егор Васильевич. Наблюдал за ней из кустов из капитанского бинокля. В тот раз она даже не купалась, как обычно, хотя пришла с полотенцем, а просто сидела и смотрела задумчиво на тихую гладь воды.  Егор вдруг заметил, что плечи ее вздрагивают...
«Плачет?» – догадался он. И крепко это озадачило Егора Васильевича. Лишила эта загадочная женщина его душевного равновесия, вывела из орбиты нормальной жизни.

5.
И вскоре Егор Васильевич неожиданно захворал. Слег у себя дома.
Прибежала к Диане взволнованная и суетливая Никитична, разохалась:
- Я побегу к фельдшеру, - сказала она, - а ты, голубушка, побудь пока с
больным. Плох он совсем, едва дышит…
Диана заторопилась к Черепкову.
Фельдшер Осипов прибыл быстро. Попросил всех покинуть помещение и тщательно исследовал больного. После вышел удрученный на  крыльцо, закурил и сказал:
- Плохо дело-то с Егором, дуба может дать в любой момент… Инфаркт, кажись, миокарда. Полная блокада правого пучка гиса…
Никитична, поражаясь профессиональному чутью Осипова, выпучила глаза.
- Сердце, - пояснил Осипов,  - близко к сердцу, понимаешь,  он все
воспринимал!
- Ой близко! – согласилась  Никитична. – Очень даже близко!..
- Так надо же скорую быстрее вызывать! - забеспокоилась Диана.
- Не надо, - решительно возразил Осипов. – Не верит Егор в медиков наших, и
в больницу наотрез отказался ехать. Туда, говорит, только попади.  Оттуда один путь – в морг…
- Так ведь надо же что-то делать! – не унималась Диана. – Умрет же человек!
- А ты не каркай! – сердито возразил ей Осипов. – Полежать ему пока надо.
Вы тут с ним побудьте, а я в город махну и врача привезу знакомого, он - светило кардиологии…
Весть о внезапной болезни Черепкова мигом облетела всю деревню. Все уже знали, что приезжавшее из города «медицинское светило» сказало, что дело, мол, безнадежное: месяца два-три может протянуть Егор, не больше… И теперь люди гадали: кому же деньги черепковские достанутся? А на кого он дом, корову, сад, гараж, машину оставит? На кого он завещание напишет? Он ведь и дарственную подписать может…
И стала тут Никитична вместе с Осиповым обрабатывать Диану: вот, мол, и решение всех твоих проблем. Распишись с Егором, пока он не умер, и прописка у тебя в кармане, и жилплощадь, и машина - хоть и плохонькая, но и на ней, если ее малость подлатать, можно хоть в  саму столицу на работу мотаться. Диана, разумеется, сопротивлялась этим уговорам – мол, не по-человечески как-то это. И что после этого о ней люди говорить станут?
- Да что тебе люди? – уламывала ее Никитична. – Начхать тебе на их
разговоры и растереть! В твоих руках жар-птица счастья! Смотри, жизнь такими шансами не разбрасывается. Упустишь –  каяться опосля будешь!..
Фельдшер Осипов был солидарен с Никитичной. И вместе им как-то удалось уговорить Диану выйти замуж за Егора хотя бы фиктивно и поухаживать за ним, пока в нем жизнь еще теплится…
А так как Егор Васильевич был недвижим, то прямо к нему домой, с соответствующими документами явилась  племянница Осипова, работавшая секретарем сельсовета. Осипов и Пелагея Никитична стали свидетелями. И состоялась в доме Черепкова, без излишних торжеств и помпезности, церемония бракосочетания. Хотя  знакомого священнослужителя из местного храма Осипов пригласить не забыл и тот, как это положено по-христианскому обряду, молодых обвенчал и союз благословил... Надел Егор Васильевич на пальчик Дианы золотое кольцо. Она сделала тоже самое, наклонилась к его постели, поцеловала в губы и заплакала…

6.
Почувствовав скорый конец, попросил Егор приготовить чистое белье и пожелал перед смертью принять баньку.
Истопила Никитична баньку. На руках перенес в нее Егора фельдшер Осипов и парил его там дубовым веничком долго и основательно. И, видимо, русская баня действительно обладает целебно-чудодейственными способами, так как  после нее стал вдруг Егор выздоравливать, поправился и до сих пор здравствует…
Диана, правда, считает, что ее неожиданно выздоровевший супруг, вступив  в тайный  сговор с Никитичной и Осиповым, ловко разыграл ее, инсценировав свою болезнь. Почувствовав обман, она  возмутилась и хотела тут же уйти от Егора. Но не тем он оказался человеком, чтобы упустить свое и, как оказалось, и ее счастье. Объяснил он ей, что действительно был болен и только необыкновенная любовь к ней подняла его на ноги. Диана не верила в это признание.
- Хорошо, будь по-твоему.  Допустим, притворился я больным. А как мне
было иначе соблазнить тебя на законный брак? Разве ж вышла бы ты за меня  замуж, если б я  был здоров, а не при смерти?
- Может, и вышла?  Я же – вдова. И ты бы мог мне предложение официальное
сделать…   
- Я бы  все, что хошь для тебя бы сделал! И как бы ты на предложение
отреагировала? Сказала бы: ты что,  совсем рехнулся, чудак старый?
- Ну, я все-таки как-то потактичнее бы выразилась. А так я просто
авантюристкой выгляжу, мошенницей…
- Да хоть как ты выгляди! Главное, что ты теперь мне жена законная. И
наследника мне должна родить!
И через год Диана действительно родила сына. Вадиком его назвала. Ему уже три годика. Он ходит в частный детский садик, учредителем и директором которого стала Диана. А Егор Васильевич быка так и не купил и частный селекционный центр, увы, еще не создал. Но мечту об этом  он еще в себе лелеет. От Букетки оставил  в хозяйстве двух породистых телочек и теперь пасет и доит трех коров. Молоко по-прежнему сдает в детский дом и садик, который основала Диана. Супругов вместе с сыном в выходные летние дни иногда можно увидеть на прудах, которые Егор Васильевич вознамерился взять в аренду. Он мечтает развести в них не только карасей и карпов, но и форель. И  хочет построить недалеко от прудов рыбокоптильный завод. В общем, идей у него хватает.
- А какие мои годы? – недавно говорил он тележурналисту из программы
«Московия». - Мне еще и семидесяти нет. Диана мне обещает второго сына родить. Подрастут наследники, и я с ними такие дела тут заверчу, ахнете!
2002 г.