Соседи. Глава 3

 - На старт! Внимание! Марш!
Толчок опорной ногой. Быстро набираешь скорость, бежишь на носках, подавшись вперед всем туловищем. При беге почти касаешься земли, буквально летишь к финишу, под конец максимально разгоняясь. После пересечения линии финиша бежишь дальше, по инерции, пока ноги сами не остановят тебя. И тут самое главное – восстановить дыхание, что новичкам сделать всегда трудно. Но он уже давно не новичок – скорее, профи, сторожил в спринте. А восстановить дыхание никак не удается. И глаза почему-то закрываются...
Он падает на колени, потом на четвереньки. Вокруг – никого, что еще сильнее пугает. Словно на груди лежит гиря.
И тут...
- Разряд!
Его подбросило в воздухе, будто в тело ударила молния.
- Разряд!
Грудь жжет, и поверить в молнию стало проще.
- Еще давай! Пульса нет!
«Пульс? Как же нет пульса? Вон сердце сейчас из груди выскочит!»
Голос пробивался сквозь густую занавесу тишины. Где-то далеко, голос звал его. Так настойчиво, так упрямо звал....
...Глаза открылись сами собой, как будто тумблер включили. Щелк!- и распахнулись. И лучше бы он их не открывал.
- Мальчик мой! Очнулся!
Ее голос, лицо ему не забыть даже в другой жизни. Человек из его кошмаров.
- Мама...
- Я здесь, милый,- слащаво, трепетно прошептала она. Надломлено, словно рыдала.
- Иди к черту, мама!
- Сынок...
- Уходи. Пока не попросил грубее. Без тебя тошно.
- Нет! – снова истерика. Больше ничего эта женщина делать не умеет.- Я тебя не оставлю! Никогда! В таком состоянии... я...
- Пошла прочь! Вон отсюда! Убирайся!
Это не был крик – это был вопль. Словно режут по живому, без наркоза.
Женщина, чуть больше сорока лет, в элегантном сером костюме, красной шляпке и красных лакированных туфлях, заливалась слезами, хватая сына за руку.
- Сыночка! Миленький! Что ты такое говоришь, Николушка!
На крик прибежала Дуняша. Следом зашел Петр Иванович.
- Женщина! Будьте так добры, покиньте палату. Если хотите, чтобы сын ваш выжил.
- Как я могу желать иного?
- Вот и славно,- врач бережно вывел мамашу за дверь, шепча что-то на ухо.
Тем временем, Дуняша пыталась сделать укол Коле.
- Я в норме! Со мной все нормально! Вы что, не понимаете? Вы меня слышите?
Но Дуняша бесстрашно продолжала делать процедуру. И через пару минут он снова отключился.

- Да!
- Нет!
- А я говорю – да!
- А я говорю – нет!
- Да это он!
- Не он! Ну что ты такое городишь? Как может сам Николай Бачурин лежать здесь? Да еще и рядом с таким чудовищем, как ты!
В палате, на соседней от него койке, сидели спиной друг к другу его чокнутая соседка и парень чуть старше ее, темноволосый, с изумрудного цвета глазами. Как оказалось позже, он из кардиохирургии, готовится к сложной операции – пересадки сердца.
Прислонившись затылками, они периодически толкали друг друга и не прекращали спорить. Именно от их словесной перепалки Коля и очнулся. «Умереть мне здесь спокойно все-таки не дадут. Бешенная эта соседка, мать, а вот теперь еще кто-то присоединился».
- Погоди,- незнакомец привстал и вытянул без того длинную шею,- кажись, оклемался. Вот у него сейчас и спросим. Господин «ходячий труп», а вы случайно не знакомы с трижды чемпионом Европы, чемпионом мира по бегу на короткие дистанции, Николаем Бачуриным?
- Зря слова тратишь. Он немой, - где-то из-под подушек и одеял отозвался вредный женский голосок.
- Знаком,- глухо прохрипел в ответ Коля, зажмурив глаза от боли.- Даже по утрам видимся иногда в зеркале. 
От неожиданности Ника отрылась из-под своего укрытия и шмыгнула носом:
- Оп-па! Кто-то даже знаком с сарказмом! Кеша, да ты просто мой герой!
«Значит, Кеша»,- промелькнуло в совершенно пустой от каких-либо мыслей голове Бачурина.
- А ты говоришь, немой. Никита;, это вполне говорящий Хомик, т.е. Homo Sapiens. Позвольте представиться – Иннокентий Громов. Можно просто Кеша или Гром. А вы мой кумир... Это я так, между прочим...
- Ой, ой! Сейчас заплачу! Какие сантименты! – Ника скорчила гримасу и кинула подушкой в Кешу. Тот поймал ее и бросил обратно.
- А ты, мелкая, помалкивай! Здесь с тобой, между прочим, настоящий профи своего дела лежит!
- Вот я и смотрю – загордился твой профи! И все ему не так!
- Вы не обращайте внимания, Николай. Эта вредина всегда к чему-то, да и придирается. Я, правда, очень рад знакомству.
Все это время Коля молчал. Странно, что у него еще остались фанаты. А еще более странно, что они у него были.
Кеша пробыл в гостях почти весь день. Они с Никой начала смотрели фильм, потом ребячились, болтали о всякой ерунде. Гром – парень в меру разговорчивый, дружелюбный оказался, а, главное, он не лез к Коле с расспросами.
Тот же лежал пластом, то спал, то смотрел в потолок. Но после обеда решил подняться.
- Эй, ты только не спеши, потихоньку,- отвлекся от фильма Гром и встал. – Давай подтолкну.
- Я сам,- крикнул Коля и, слегка приподнявшись, ухватился за край кровати, чтобы снова не упасть.
- Давай-давай! Я-то знаю, как после сердечного приступа плохо. Пойдем, до туалета доведу. 
И Кеша подставил свое плечо больному.
Вера незаметно наблюдала за реакцией своего соседа.
- Оставь его, Громик! А то еще истерику закатит!
Коля приподнял голову и с гневом посмотрел на девушку, словно пытаясь ее испепелить. А через мгновение, чуть опираясь на нового приятеля, шаркал по коридору, пытался что-то тому сказать.
«Отлично! Не я, так Кеша. Назло мне Бачурин и гречку съест, и с Громом дружить станет. Живой – и то славно».
Так долго Коля давно уже ни с кем не разговаривал. Особенно приятно было видеть, как бесится от безделья его соседка. От этого ему прямо на глазах становилось легче. Даже Петр Иванович отметил, что парень быстро идет на поправку.
- Тебе ведь 23, да? На год меня старше.
- Ну да. Летом будет 24. Если доживу.
- А как насчет учебы? Как ты успевал, и учиться, и тренироваться?
- Меня в школу взяли в 4 года. Первые три класса закончил экстерном, саму школу – в 13 лет.
- Ничего себе! Разве такое бывает? – Кеша, сидя на подоконнике, беседовал  Колей, попивая сок. Сам Коля лежал лицом к окну, подключенный к очередной капельнице. – А потом?
- Ждал три года – в ВУЗ не брали до совершеннолетия. Еле упросили взять в шестнадцать лет.
- Специальность, наверное, со спортом связана?
- Нет. Я вообще-то финансист.
- Выходит, ты в 21 год университет закончил. Вот, Ника, смотри и бери пример. Талантливый человек талантлив во всем. Я же о таком никогда и не мечтал. С пороком сердца много не помечтаешь. Ничего, наверстаю. А вот ты, Астафьева, расскажи-ка соседу как экзамены в школе сдавала. С пятого раза (наверное, комиссия сжалилась, не иначе!) таки сдала.
Она молчала.
- Но зато поет как! И рисует тоже ничего. Батиком занимается. Вот,- Кеша указал на свою узорчатую рубашку,-  ее работа. Подруга, может, споешь?
- А ну вали-ка к себе, брат. Я от твоей трескотни устала,- она лежала в полудреме, рисуя носком тапка узоры в воздухе.
- Ну, спой! Разве я тебя так часто прошу? У меня скоро операция... может, это мое последнее желание!
- Громов, заткнись!
- Астафьева! Свет души моей! Моя прекрасная орхидея! Огонь в ночи тускнеет по сравнению с огнем твоих глаз... ну, Николай, помоги!
- Да не умеет она! Вот и боится опозориться. Чем тут поможешь?
- Что петь? – процедила сквозь зубы девушка и, заложив руки за голову, положив ноги на подушку, легла спиной к окну. В полумраке были еле различимы черты ее лица, словно на нем была темная вуаль.
- Что петь? Заказывай, спринтер, я плачу!
- Все равно, что петь, все равно визг получится.
- Да ты что, Коля! Она на самом деле отлично поет,- возразил Кеша и пересел к ней на кровать,- Давай твою любимую, про сад.
Сначала, секунды три, девушка молчала, как бы припоминая слова. Потом же, вместо того, чтобы петь, она тихонько стала насвистывать какую-то мелодию, как вступление.  После рабочего дня иногда мужчины насвистывают вот так любимые мелодии.
В этой нелепой разноцветной шапке, старых поношенных джинсах и бесформенной футболке она и правда была похожа на мальчишку. Несносный характер только дополнял картину.
Потом, словно из воздуха, появился голос. Сперва - тихий-тихий, как шелест травы; затем - чуть громче, на пол тона. Сложилось такое впечатление, что она не поет, а просто разговаривает, но стихами. Отчего-то песня была ему знакома, хотя Коля точно был уверен в том, что раньше ее не слышал.
В городском саду играет духовой оркестр,
На скамейке, где сидишь ты, нет свободных мест...
Ника так и лежала, с закрытыми глазами, почти не открывая рта, ноги – выше головы. Но когда песня закончилась, захотелось слушать ее еще и еще – тишина пугала и угнетала.
Послышался загробный голос Кеши:
- Ну? Как?
- Говорил же, визг,- соврал Коля, довольный, что уже наступили сумерки, и никто не различит его выражение лица в полутьме.
- А мне нравится! Спой еще, Ники!
Она пела и пела, пока Ане устала. Даже Дуняша, выполнив все поручения и раздав лекарства больным, осталась послушать. Напоследок она попросила спеть старинный романс.
- Я такое не пою.
- Почему? Сложно, что ли?
- Сопливый.
- Ну, спой! Ники, не будь врединой! – взмолился Гром. Даже, неожиданно для всех (и для него тоже) подал голос ее сосед:
- Его моя бабушка любила,- и снова зарылся под одеяло.
- Ну, раз бабушка любила...
Нет, мой милый, никуда я не уеду,
А иначе мы друг друга обездолим...
Он вспомнил, как в детстве бабушка кормила его варениками с вишнями или борщом с пампушками (родом она с Украины). Они с дедушкой летом, на даче, как только сгущались сумерки, включали старый-престарый граммофон. У бабушки много любимых романсов было, но только под этот она пела.
Когда Ника закончила, Дуняша подошла к ней и чмокнула в щеку. Та отпрянула, вытирая влажный след.
- Спасибо тебе, мой соловушка!
- Теперь твоя очередь благодарить «соловушку», Коля,- обратился к парню Кеша и хихикнул.
- А, может, вали-ка ты к себе, Гром! Надоел уже! – Вера встала и размела онемевшие руки. – Дуняша, сделай милость, выгони его отсюда!
- Вот как ты! Я к ней со всей душой, а она... Пойдем, Дуняша! Хочешь, я тебе спою? «О солее, о солее мио!»- Кеша обнял медсестру за талию и поволок к выходу.
- Лучше пойдем в процедурную. Там тебя уже клизма дожидается...- послышался голос медсестры в коридоре.
Ника же, сев на подоконник, продолжала что-то мурлыкать себе под нос.
- Слушай,- она вдруг прервалась и заговорила чуть громче,- вчера приходила опять та девушка. Маша, или как там ее зовут. С твоей мамой.
Он молчал.
- Такая, как она, не стоит жизни.
И чтоб не слышать его возражений, вышла в коридор. В голове билась недосказанная фраза: «А такой, как ты, не стоит моих слез».

Гром приходил регулярно. Вытягивал Бачурина с кровати, с палаты на улицу. Они подолгу гуляли вместе, пару раз даже сбегали за пределы больницы, если это позволяло состояние Коли: уже месяц у него была ремиссия, но болезнь в любой момент могла вернуться.
Когда ребята возвращались, Ники в палате не было. С раннего утра и до поздней ночи она пропадала невесть где.
Май приближался к концу. Но погода уже была летняя, с грозами, жарой и прочим. Окна занавесили темно-бордовой шторой, чтобы в плате не было так душно.
Однажды, вернувшись после обеда, Коля все-таки случайно ее застал. И увидел впервые без шапки, платка или капюшона. Волосы за несколько месяцев отросли до «ежика», но она все еще была похожа на мальчика.
От неожиданности Вероника натянула на голову простынь.
- Не смотри! Выйди! – заорала она на всю больницу.
- Ты же одетая!
- Ну и что?! Выйди!
- И не подумаю! Хотя...– у него было неплохое настроение, а тут еще ее капризы и комплексы... Вспомнились те дни, когда он только познакомился с Машей. Она тоже стеснялась многого в своем виде.
И он, делая вид, что выходит, подловил момент и стянул с соседки простыню. Она взвизгнула и кинулась на него с кулаками. «Да это все равно что воробей накинется на жирафа»,- успел заметить он, пока она пыталась нанести удар.
- Эй, больно же! – тут уже взвыл Коля – девушка со всей силы наступила ему на ногу.
- Козел! Я тебя как человека попросила, а ты...
Он только смеялся. «Такая смешная она, когда злится!»
Ему пришло в голову сделать маневр: резко остановиться и схватиться за сердце. Она сначала продолжала его избивать, но потом, отпрянув, рванула к выходу:
- Врача!
Коля успел схватить соседку за запястье.
- Стой! Я шучу!
- Чего?! Шутит он! Дурак! Урод! Я же поверила!
И снова набросилась на него с кулаками.
А он отчего-то смеялся, как не ненормальный.
- Ой, ой! Сейчас лопну от смеха!
- Смешно ему! С такими вещами не шутят!
Потом был еще маневр – он стал ее щекотать. Тут и она засмеялась, да так звонко и громко, что было удивительно, как это вся больница не сбежалась в их палату. Прибежала только Дуняша.
- О! Вы только поглядите на них! То дерутся, то смеются! Ненормальные, честное слово!
Зря она это сказала. Через мгновение Ника и Коля принялись дружно щекотать ее.
С того дня Вера и Николай уже не так злобно смотрели друг на друга. Это было что-то между ненавистью и дружбой, пограничное состояние.
Вечером, когда все уже уложились спать, эти двое сидели каждый на своей кровати. Комнату освещала тускло мерцающая лампа. Ника пыталась вязать крючком, ее сосед – читать давно заброшенную книгу. Комнату разделяла длинная ширма. 
Странно, но за последние две недели Коля потихоньку оживал. Кеша заставлял его есть, гулять, смеяться, вставать и умываться по утрам. Ника же перестала терроризировать, ушла в себя и почти ни с кем не говорила.
Бачурин стал замечать, что иногда, когда его не видят, он за ней наблюдает. Как она рисует, лежа на полу и разбросав вокруг себя краски, карандаши и кисточки. Потом ищет по комнате все это, пыхтя и бурча. Как смотрит фильмы ужасов и прячется под одеяло, если сильно страшно. После таких просмотров ночами вскрикивает и просыпается в холодном поту.
И даже спит она чудаковато: ноги – на подушке, голова зарыта под одеялом (как до сих пор еще не задохнулась!)
Носит даже в жару нелепые шапки, чтобы никто не увидел ее без волос. А однажды, когда она переодевалась, он случайно заметил на ее спине тату в виде феникса.
«Странная она... Смеется, когда другим грустно и плачет, когда весело».
- Ты слышала такой стих: «В пространстве синего эфира/один из ангелов святых...»? – неизвестно, отчего, но он решил ее спросить.
- «Демон» Лермонтова. Помню, конечно...
- Спасибо. Что спасла.
Девушка оторвалась от работы и посмотрела на ширму – за ней сидел высокий худой парень, загадку поведения которого она никак не могла разгадать.
- Думала, что не дождусь... Всегда пожалуйста! И я больше люблю Цветаеву.
Снова молчание. Через время свет в комнате погас. В кромешной тишине, укутавшись в одеяло, она сонно сказала напоследок:
- Если мы с тобой когда-нибудь встретимся «на воле», клянусь, я тебя поцелую. Если не придушу, то поцелую. Потому, что живой.
- А если не встретимся?- так же сонно спросил Коля.
- Не на этом, так на том свете, но я тебя поцелую,- упрямо заявила она и провалилась в глубокий и спокойный сон.
 ------------------- Конец 3-ей главы-------------------------