Идеологические диверсанты

      Еще до 1946 года (то есть до начала «холодной войны, за которое принято считать речь Черчилля в Фултоне) в СССР начала оформляться своего рода «каста идеологов ВКП(б)», претендующая на непогрешимость в разработке теоретических основ марксизма-ленинизма и, по сути, враждебная не только этому марксизму-ленинизму, но и самой стране/

      Уже перед войной она заняла уникальное положение. Главным ее занятием  стало безудержное восхваление марксизма-ленинизма и существующего руководства. Идеологические кадры находились вблизи вершины пирамиды власти, были особо могущественны, поэтому в них стремились влиться  люди без принципов, малограмотные, ни за что не отвечавшие, но стремившиеся сделать быструю карьеру. Шёл стремительный антиотбор кадров. И они стали заманчивой целью для внедрения агентов влияния. Так возникала ахиллесова пята советского государства…

      Эта бесчестная камарилья образовала при Хрущёве своего рода «мозговой трест» и стала управлять всей идеологической работой в стране. Можно сказать о возникновении новой касты жрецов. Постепенно идеологи занимали, как служители культа новой религии, особое положение в обществе. У них появляется реальная власть; именно они судят – отвечает ли речь или публикация того или иного лица официальным канонам.  Сформировавшаяся каста жрецов была по сути своей идеальной системой для использования ее в психологической войне против СССР.

      Именно в хрущёвские времена представители «номенклатуры» разучились самостоятельно мыслить, анализировать и обобщать, разучились или вообще не приобрели навыка говорить с массами нормальным человеческим языком.  Но главным итогом этого периода стало относительное закрепление создающейся пятой колонны в руководстве страной.  Период «оттепели» сыграл значительную роль в утверждении у власти и создании положительного имиджа группировки Хрущёва.

      При Хрущеве началось фактически создание сословия диссидентов — под видом "гонений" на них. Каждая из составляющих этой системы выполняла свои, казалось бы, независимые задачи, но и те и другие действовали в интересах Запада под его диктовку.

      Создавалась лишь видимость противостояния: идеологи КПСС – диссиденты. На деле разыгрывался спектакль, действующие лица которого сознательно или бессознательно озвучивали свои роли. Идеологи КПСС получили возможность не только создавать диссидентов  из людей, не имеющих отношения ни к какой политической деятельности, но и парализовывать любую инициативу сторонников советского государства, направленную на критику идеологов или на улучшение ситуации в стране, причисляя их к диссидентам.

      Теперь они были застрахованы от любой случайности. С другой стороны, организовав диссидентское движение и придав его участникам имидж страдальцев за идею, идеологи КПСС создали условия для эффективного вмешательства во внутренние дела страны идеологов западной пропаганды.

      Именно Хрущёв настоял на том, чтобы в журнале «Новый мир» был напечатан  рассказ Солженицына «Один день Ивана Денисовича», в котором впервые вышла на свет Божий так называемая «лагерная правда». Взрывной эффект произвели выход сборника «Литературная Москва» с рассказом Александра Яшина «Рычаги» и другими столь же разоблачительными произведениями, повесть Владимира Дудинцева «Не хлебом единым…».

      Сейчас все более становится понятен весь вред, причиненный Хрущевым  Коммунистической партии, мировому коммунистическому движению, Советской власти. Понятно также, что если бы у Хрущева не было опоры в определенных кругах советской правящей элиты тех лет, он бы не смог занять такие посты в советском государстве, не продержался бы у власти и недели. Получается, что опора была.

      Прежде всего, это – сама переродившаяся советская правящая элита, партийная, хозяйственная, военная и прочая номенклатура. Рой Медведев писал в своей политической биографии Хрущёва (Р.Медведев., «Хрущев. Политическая биография», США, 1986):  «Как маршалы наши устали в конце концов от войны и опасностей и хотели спокойно жить в своих дворцах, так и министры и секретари обкомов, всецело обязанные Сталину, устали от болезненной его подозрительности, от страха репрессий, от ночных бдений в своих кабинетах…». Однако высшая бюрократия была заинтересована лишь в устранении крайностей сталинского режима, но не в потрясении основ, которое могло бы поколебать её авторитет. Хрущёв был свергнут, когда пошёл дальше этой грани.

      Очень важно, что на начальном этапе деятельности Хрущёва в качестве Первого секретаря ЦК его поддержал партийный аппарат. Пока Маленков был вторым секретарём ЦК при Сталине, он противился намечавшемуся курсу Сталина (и Берия) на переход реального управления экономикой от партии к правительству. Став председателем Совета Министров СССР, Маленков объективно вынужден был проводить тот же курс Сталина, а аппарат тормозил такую перестройку.

      Маленков выступил с заявлением, всполошившим партийных боссов всех уровней, будто  аппарат    КПСС  отстал   от жизни, мешает прогрессу страны (см. Вопросы истории, 1996, № 5-6, С.39-57). Хрущёв тут же его поправил: да, у аппарата есть недостатки, но аппарат – наша главная опора, за что удостоился продолжительных аплодисментов.

      Безусловными сторонниками Хрущёва были Ларина – последняя жена Бухарина, потомки Якира, Антонова-Овсеенко и других видных деятелей, репрессированных при Сталине и реабилитированных при Хрущёве. «Хрущёвкой» считала себя и Анна Ахматова, которой он вернул сына. Большинство тех, кто принадлежал к этой прослойке, пылали жаждой мести за погибших родителей, за утраченное общественное положение. Кто-то очень метко заметил, что при Хрущеве в правящий страной круг «вернулись мстители».

      Наконец, верной опорой Хрущёва служили выпестованные им диссиденты.

      Ну, а за пределами СССР Хрущёва поддерживали коммунисты и социалисты, которые не стремились к свержению капитализма, а желали лишь улучшения материального положения трудящихся в рамках существующего строя, - те, кого раньше было принято именовать реформистами и оппортунистами.

     Правящие круги капиталистических стран, конечно, понимали, что деятельность Хрущева по разрушению Советского строя полностью отвечает их интересам, но не спешили провозглашать его героем, как это впоследствии они сделали с Горбачёвым.  Им было выгоднее представлять Хрущёва как коммуниста, верного ленинца, который борется со сталинскими «перегибами». 

     Хрущев дал в руки врагов коммунизма очень сильное оружие, которым они не преминули воспользоваться. И если Сталин, несмотря на ошибки и даже, в конце концов, преступления, сделал идеи социализма привлекательными для всего мира, Хрущев эту привлекательность серьезно подорвал.

      Хрущёв был первым классическим представителем рвущегося к власти второго поколения тех, кто в 20-30–е годы боролся против пути, выбранного партией и народом в построении социалистического общества в СССР.

      Известный публицист и «фолк-историк» Игорь Бунич писал: «На роль нового руководителя партии и государства был выдвинут наиболее ничтожный и покладистый из всех членов бывшего сталинского Политбюро – Хрущёв, в котором номенклатура видела просто марионетку, полностью послушную её воле».

       В.А.Лисичкин , основоположник прогностики, доктор экономических наук совместно с  Л.А.Шелепиным  – публицистом, доктором физико-математических наук в 1999 году издали книгу «Третья мировая информационно-психологическая война» (Издание М., Академия социальных наук), в которой обстоятельно рассматривают то, что натворил Хрущев. В том числе они, после многочисленных примеров, констатируют:

       «Далеко идущая операция «Сталин» положила начало подрыву веры в социализм, преданию анафеме всего советского прошлого. «Возвращение к ленинским принципам» привело к расколу общества по нескольким направлениям, в частности реанимировало противопоставление «красных» и «белых», верующих и неверующих. Произошёл необратимый раскол и ранее единого международного коммунистического движения на правых (еврокоммунизм), центр (КПСС) и левых (маоизм).
       Везде на переднем плане был Н.С.Хрущёв, прославляемый как продолжатель дела Ленина, как спаситель от «тоталитарного» прошлого, а идеологи, управлявшие им, оставались в тени. Многие действия Хрущёва, несомненно,  лежали в русле психологической войны против СССР, но их реальный смысл он сам, по-видимому, не вполне сознавал. Можно образно сказать, что Хрущёв заложил целую серию бомб замедленного действия – систему мероприятий по созданию предпосылок уничтожения СССР в будущем… Хрущёв был марионеткой в руках идеологов КПСС».

       Хрущёв делал карьеру и шёл к вершине власти для того, чтобы осуществить свою мечту. На 32 года раньше Горбачёва он прорвался  к руководству Советской страной, чтобы её уничтожить. Но откуда же берутся в верхах правящей партии такие отщепенцы?

       Их появление отчасти закономерно. Идеальное человеческое общество невозможно в принципе, и среди его неустранимых противоречий есть противоречие между государством и личностью. В экономике это противоречие выражается в противопоставлении централизованного управления и свободы личной инициативы,  противопоставлении плана и рынка.

       Хрущёв с его идеалом мещанина, помешанного на блинах с маслом и сметаной, был как бы самой природой предназначен на роль носителя антигосударственной антисоветской идеологии.

       На XIX партсъезде  состоялось переименование ВКП (б) в КПСС под тем предлогом, что с победой ленинизма меньшевистское, буржуазно-оппортунистическое крыло в партии якобы перестало существовать. Наверное, Сталину тут изменила обычная осмотрительность.

       Он как бы забыл, что России часто мстила ее мелкобуржуазность, не учел, что ВКПб), дважды погибнув на полях Отечественной войны (из 9 миллионов погибших  3 миллиона были коммунистами), имела в значительной степени обновленный состав, правда, обстрелянный в огне сражений, но сильно нуждающийся в идейно-политической закалке.

       Вирус меньшевизма (правого и левого) никогда не покидал КПСС и всякий раз оживлялся, когда в обществе в силу тех или иных причин активизировались капиталистические тенденции. Думающие старые партийцы, начинавшие работать еще до войны, пофамильно называли  деятелей из высшего руководства, "хромавших на правую ножку": Георгия Маленкова, Лаврентия Берию, Анастаса Микояна, а также Никиту Хрущева. По-видимому, этот уклон и реализовался в дальнейшем, оседлав реальную потребность общества в высвобождении инициативы масс, всесторонней демократизации.

       Репрессии, приведшие к гибели немало невинных людей, явно были видоизмененным проявлением классовой борьбы, ее новых форм, в частности проникновения в правоохранительные органы чужеродных элементов, которые как раз к тому и стремились, чтобы дискредитировать и обескровить Советскую власть, зачастую разя доверенным ею мечом и тех, кто был ей предан.

       Разве не наблюдали мы в 60-90-х  годах аналогичное проникновение в мозговые структуры советского общества - аппарат ЦК КПСС и Академию наук СССР - антимарксистов и антикоммунистов, которые все более откровенно работали не на упрочение, а на демонтаж социализма, освящая своими "учеными" титулами буквально все, что шло "из-за бугра"? Только крах горбаческой "перестройки" и капитализаторская горечь ельцинеких "реформ" позволили всерьез осознать, какие силы были развязаны Хрущевым.

       Только циничный перевод расчлененного Советского Союза в разряд колониальных рынков для западных бросовых товаров и источников сырья для потребительского "золотого миллиарда" дал возможность трезво взглянуть на хрущевскую "оттепель" как на увертюру к тотальной сдаче позиций, завоеванных народами в многолетней кровопролитной антиимпериалистической борьбе.

       Тогда это так не оценивалось, но реакция начала шаг за шагом теснить позиции социализма. Подрыв целостной плановой экономики непродуманным региональным дроблением народнохозяйственного комплекса на совнархозы; деградация производительных сил аграрного сектора, обеспеченная ликвидацией машинно-тракторных станций; кукурузный шаблон "от Сухуми до Якутии" и погром травопольной системы земледелия; вытеснение сельского населения в города гонениями на личное подсобное  хозяйство; ослабление сети бытового обслуживания поспешным огосударствлением промышленной кооперации - таковы лишь некоторые хрущевские "художества", шедшие вразрез с принятыми ранее научными установками.

       Хрущев принимал как должное формирование собственного культа, возомнил себя "законодателем" в области литературы и искусства и, наконец, пошел на развал советской политической системы, искусственно разделив ее на городскую и сельскую. Все это не могло не принести ядовитые плоды.

       Слова "демократия" и "права человека" не сходили с языка всех "реформаторов'* 50-90-х годов. Но низовая трудовая демократия не выигрывала от этого ни гроша. Ее откровенно побаивались и не развивали, а между тем "бюрократическое извращение" диктатуры пролетариата, о котором предупреждал еще Ленин, подтачивало сам этот тип власти. Одновременно не только сохранялось, но и укреплялось "буржуазное право", неизбежное в условиях переходного периода, "буржуазное государство - без буржуазии", которое, если утрачено понимание его как инструмента в руках непосредственных производителей и не налажен жесткий массовый контроль, подобно гидре, регенерируется в "буржуазное государство - с буржуазией".

       Главное, о чем приходится сожалеть, обозревая послехрущевский период, - это общая дезориентация развития страны. Навязанный XXI съезду голословный вывод о "полной и окончательной победе социализма" резко снизил требования к новому строю и размагнитил кадры. В том же направлении сработала и принятая XXII съездом Программа КПСС, которая наметила построение в основном коммунистического общества на рубеж 80-х годов и в силу своей утопичности вскоре стала дискредитировать эту идею. "Оттепель" дала распутицу.
В любой партии, а особенно крупной и правящей, по определению не может не быть течений, так или иначе противостоящих ее основной линии и программе. Так и случилось в КПСС: здесь на любом этапе затаенно или же открыто действовали пробуржуазно настроенные личности. Это не обязательно прямые недруги рабочего класса, но всегда носители чего-то вроде меньшевизма. Такой урок коммунистам преподал XX съезд КПСС.
 
       Многие известные деятели советских времен были уверены, что, не будь Ленина, не произошла бы Октябрьская революция. С такой же степенью уверенности можно говорить, что, не будь Хрущёва, борьба с культом личности Сталина пошла бы по иному, более конструктивному руслу. В этом смысле можно считать Хрущёва фигурой исторического значения, по крайней мере не меньшей, чем, например, Гришка Отрепьев.

       Конечно, приход Хрущева к власти не случаен. Он был подготовлен практикой слепого подчинения кумирам ("Сталин думает за нас", декламировали в послевоенные годы), а укрепился на тайной жажде "хорошей жизни", усиливавшейся в обществе по мере достижения им все новых и новых высот.

       Хрущева турнули, словно нашкодившего мальчишку, и отправили на пенсию, отстранив от всякой общественно значимой деятельности. Первое время он неподвижно сидел на своём «острове Святой Елены» и плакал. Затем стал наговаривать на магнитофон свои «Воспоминания», которые были не столько мемуарами, сколько оружием в идеологической борьбе против ненавистного ему Советского строя. Изданы они были за рубежом, и стали еще одним патроном в арсенале врагов коммунизма. Но это были уже просто мелкие пакости по сравнению с его свершениями во время пребывания у власти.
 
       У руководства КПСС середины 60-х годов хватило воли пресечь бездумную деятельность Н.С.Хрущева.

       Может,   с точки зрения нумерологии, есть что-то в этих вот цифрах: с 1917 года, года Октябрьской Революции и до года 1953, года смерти Сталина, прошло 36 лет, связанных с постоянным и все убыстряющимся ростом страны и ее могущества. И с 1956 года, года XX съезда и разоблачения культа личности до года 1992, года распада СССР и запрета КПСС тоже прошло 36 лет, лет сначала постепенного, а затем все убыстряющегося падения государства рабочих и крестьян.