Среди людей

   Валентин проснулся от покрывшей лицо влаги. Он открыл глаза, осмотрелся. За столиком сидел Иван Осипович и, раскачиваясь в такт стремительно мчащемуся поезду, молча созерцал открывающийся за окном вид. Верхняя часть окна была приоткрыта, и в него периодически влетали какие-то брызги. Иван Осипович заметил, что Валентин зашевелился, повернулся к нему лицом, и с радостным блеском в глазах воскликнул:
     -Валька! Гляди, вдоль моря едем! Гляди, какое оно громадное! Теперь так до самого Батуми.
Валентин подскочил к окну, и поразился представившейся взору картине. В самый горизонт упиралось морская синева, ближе к берегу белые гребни волн объединялись, образовывая большую волну, брали приступом прибрежные скалы, рассыпались об их твердь брызгами и влетали в растворенное окно вагона, доставляя удовольствие ощутить на своих губах вкус морской воды.
     - Вот это, да!.. - только и смог выразить Валька свое восхищение. – Я раньше никогда не видел моря…
   Вальке было немногим более семнадцати. Окончив «ремеслуху» в Ташкенте, он получил профессию слесаря по ремонту тепловозов механической части второго разряда. Отработав год в тепловозном депо, ушел в свой первый, заслуженный трудовой отпуск.  Недолго думая, ткнул пальцем на карте самый протяженный маршрут железнодорожной магистрали и, получив льготный билет Ташкент – Москва – Батуми, теперь «отстукивал колесами» вдоль черноморского побережья Кавказа.
Всю дорогу не было конца восторгу. Каждый день приносил что-то новое: новые впечатления, интересные люди. Глядя на его юный возраст, каждый старался проникнуться участием: кто советом, кто, выражая свое хлебосольство, приглашал к столу разделить нехитрую дорожную трапезу. От всего этого голова у Вальки шла кругом… «Как! Один? Да такой молоденький, и в такую даль?..» Кто-то поцокивал языком, кто-то покачивал головой, поражаясь задорному безрассудству Вальки. Валька лишь улыбался в ответ, обнажая крепкие молодые зубы. И мчался, мчался вперед, навстречу расстилающейся перед ним большой и полной неизведанной жизни.
     -А я вот уж четвертый год вот так – туда – сюда. Раз в год, летом с женой и дочерью, выезжаем, понежиться на солнышке…. Вот только в этот раз они укатили раньше, дела понимаешь, работа. Сам знаешь, ведь мы с тобой люди трудовые, режим, дисциплина…. А по первости я вот так же, как и ты, - все-о-о у окна. Вот уж, правда, кра-а-сотища! – По-детски искренне восхищался Иван Осипович, вглядываясь в безграничную синь. – Гляди! Гляди, Валька! Белый теплоход во-о-н на горизонте…. Белый, как мечта…
Валентин прильнул к стеклу.
     -Где, где…? О… - Хлестнувшая по глазам темнота заставила его отпрянуть назад, сияющий проем погас, словно гигантская рука молниеносно задернула плотный занавес, погрузив всё во мрак.
     -Не пугайся, Валька, - раздался в темноте веселый голос Ивана Осиповича, - это тоннель. Их мно-о-го еще впереди.
     -Да я и не боюсь, - отозвался Валька, - просто все так неожиданно. «Смотри корабль…!» А тут на тебе. Как мешком на голове…
   Так же внезапно, проглотив кромешную тьму, слепя всё вокруг, купе заполонило яркое солнце. Отстранившись от окна, собеседники уселись на рундуки друг против друга, переглянулись. Рядом с головой Ивана Осиповича свисали две, покрытые рыжей растительностью ноги. Глаза Вальки, адаптировавшиеся к свету, различили над плюсневой частью обеих ног синеющие татуировки. «ОНИ УСТАЛИ», - прочел Валька немое заявление раскачивающихся стоп. Взгляд вальки непроизвольно скользнул вверх и уперся в хозяина «изможденных», взывающих к состраданию конечностей. На полке, упершись локтями в колени, взирала сверху вниз кучерявая рыжая голова с глубокими залысинами, плоским носом и густыми, сросшимися на переносице каштановыми бровями.
     -Гамар джоба! – прогоготал рот, блеснув желтыми зубами, на фоне трехдневной щетины.
     - Гамар джоба! – отозвался Валентин.
     -Вай! Откуда грузынский знаешь, биджо?
     - Да я не говорю по-грузински, так несколько фраз, слов. В Ташкенте с ребятами-грузинами, довелось общаться, они приезжали к нам помогать город после землетрясения восстанавливать. Про Дато Туташхию рассказывали, песни грузинские пели, про Кабулетти…. Вот так немного и нахватался.
     -Ай маладэц, биджо…. Как тебя зовут? – Грузин сполз с полки и протянул свою руку.
     -Валентин, - ответил Валька, протянув в ответ свою.
     -Ай, маладэц, Валико. Ай, маладэц…. А меня Тамаз зовут, Томазидвалли по-грузински.  -Гамар джоба, Вано батону, - также приветствовал грузин Ивана Осиповича.
     - Здравствуй, здравствуй дорогой, - улыбаясь и кивая головой, отозвался «батону».
     - Ай, дорогие! Ай, дорогие… сейчас умоюсь, да-а-а, потом завтрак будем кушать, чача пи-и-т… растягивал слова грузин вкладывая в них какой-то особый смысл, затем, подмигнув Ивану Осиповичу, и загадочно улыбаясь при этом, вышел из купе.
     - Вы что, его знаете? – указав большим пальцем руки в сторону растворенной двери купе, - спросил Валентин. – Откуда он знает ваше имя? И вообще, кто это? Подмигивает вам…
     - Да откуда же мне его знать? Такой же пассажир, как и мы. Ночью ты спал, подсели к нам в Краснодаре, проводник привел, посадил. Вона второй, над тобой спит, глянь….
Валентин привстал, повернул шею, - да, действительно, на верхней полке из-за подушки гордо торчал ястребиный клюв.
     - Ну, зашли, познакомились. – Тут Осипович немного смутился. – Ну, малость выпили, не без этого…. за  знакомство…, и спать. Ты-то, молодой, крепко спишь, а я, брат, все в полудреме, возраст, да и бдительность в дороге необходима, не без этого.…  А то, как же, в дороге, брат, всякое бывает, тут надо ухо востро держать. В Сочи, поди, мои заждались, какие-никакие, деньжата везу, чтобы отдохнули как люди. А эти, вроде ничего показались, уважительные. Этот-то, который на полке спит, молчаливый, - Иван Осипович поднял глаза кверху, - вот и сейчас дрыхнет. Томаз веселый, общительный. Все выложил, коммерцией, говорит, занимаются, из Ростова едут. Зимой, говорит, апельсины, мандарины, осенью – вино, сухофрукты. Так, говорит, и мотаются по стране…. Красиво живут черти, всегда деньги есть! – Вот я, к примеру, сорок восемь годков на свете прожил, а ничегошеньки не нажил. Ушастый «Запорожец» да дачный участок в Балабанове. Вот итог двадцатидвухлетней безупречной службы в столице нашей Родины на заводе «Красный пролетарий»… - с глубокой иронией, покачивая головой, заключил Иван Осипович.
     - Да ладно, будет вам, все еще впереди! – воскликнул Валентин с присущим молодости задором, не задумываясь о причине, породившей подобное настроение.
     - Да нет уж, Валя. Проплыл, видать, мой «белый пароходик» мимо... Я ведь, так же как и ты, окончил ФЗУ, правда, давно это было. Вскоре после войны, на токаря выучился…. Да, видать, нашим ремеслом денег не заработаешь…. А сил то, уже нет. Детство военное дает знать о себе. Питались, поди, слыхал как? Бывало и картофельной кожурой, на помойке подобранной…. К трубе печной раскаленной прилепишь ее, потом, что осталось, отскребешь, и в рот…. Вот так-то, брат. По малолетству на работы для фронта был не пригоден, а вот «зажигалки» тушить довелось. Однажды фугас с зажигалкой спутали. Я-то «малолеток», приотстал маленько, а мать с сестрой на куски. Мне рассказали потом соседи. Сам-то я не видел. Только спустя несколько дней очнулся в госпитале. Осколком зацепило голову, до сих пор временами боль нестерпимая.
     - Извините…
     -  Да ты то здесь при чем, Валька?!
Интенсивно вытирая голову полотенцем, сгустком энергии в купе втиснулся Томаз.
     - Эй, Тенгиз, давай вставай! – Теребя за нос, Томаз стал будить своего спутника. – Биджо, биджо, подъем!
Тело на полке зашевелилось, что-то гоготнуло по-грузински и сползло вниз. Не произнося ни слова, кивнуло в сторону попутчиков головой, подхватив полотенце, выскользнуло из купе, прикрыв за собой дверь.
     -Мингрел, есть мингрел, ничего не скажешь! Но ми с ним как братья, как две пули, лэтящие в одном направлении. У нас даже имена похожие: Томаз – Тенгиз. Ми как писталэт, знаете, есть такой! ТТ називается! Но мингрел, есть мингрел, самий мэдлительный в мире. Знаете, у нас сколко про них анекдотов? Уу…. Я вам сейчас расскажю.
   Томаз шпарил анекдот за анекдотом, пока дверь в купе не открыла официантка. Уточнив, что она не ошиблась, поставила на столик огромное блюдо салата и четыре порции сосисок с гарниром из кабачковой икры. Поблагодарив официантку, Томаз сунул ей в карман фартука несколько синих купюр.
     -Нэт, нэт, я угощаю, - остановил грузин движением руки попутчиков, сунувшихся было нащупывать свои карманы. – Нэт, нэт, ви гости! Ми угощаем!
Иван Осипович и Валентин конфузливо переглянулись, но особо возражать не стали. Томаз тем временем, нагнувшись под столик, извлек из недр своего саквояжа бутылку мутноватой жидкости и водрузил на стол.
     -Чача! – подняв указательный палец, обернувшись в сторону Валентина, многозначительно заключил он. – Виноградная водка, нэ самогон, - приговаривал Томаз, разливая содержимое по стаканам с подстаканниками.
   Дверь купе приоткрылась, явив ястребиный клюв, за клювом показалась голова, затем тело Тенгиза. Просочившись в купе, он прикрыл дверь и молча подсел к столику, сбоку от Томаза.
   На правах угощающего Томаз определил себе роль тамады. Много тостов говорил сам и просил попутчиков не оставаться безмолвными участниками застолья. Стаканы ни на мгновение не оставались пустыми, речь прекращалась лишь на время, чтобы запить провозглашенный тост. Валентин, в самом начале отказавшийся от спиртного, периодически вставлял, кстати и некстати, грузинские слова и выражения, за что получал от Томаза самые лестные одобрения. Мингрел пил молча и закусывал неторопливо. К середине второй бутылки у Томаза появились вновь испеченные братья, старший брат Вано и младший Валико. Как оказалось, Иван Осипович никогда доселе не встречал таких родных и близких людей. По перенятой у Томаза манере после каждого последующего тоста он вставлял и тянулся к своему «брату» через стол, чтобы обнять его и со смаком чмокнуть в губы.
     Когда стол опустел, попутчики в приятной истоме отвалились к спинке купе. Прикрыв глаза, отдались сладкой полудреме. Блаженство продолжалось до поры, пока пришедшая официантка не загремела убираемой посудой.
     -А мне еще часа три ехать, - поглядывая на часы, первым нарушил молчание Иван Осипович. – Может, в картишки перекинемся, Валька, в подкидного, а? Глядишь, и время быстрее пролетит.
     - Это можно, - согласился Валентин, извлекая из-под подушки колоду карт.
     - Давай, давай, - оживился Томаз, - я тоже с игьраю!
   Мингрел остался безучастным к «подкидному», надвинув на глаза кепку, дремал, раскачиваясь в такт вагону. Сыграв несколько партий с явно угасающим энтузиазмом после каждой, Томаз предложил поменять игру. Предложение сыграть в секу, по небольшой ставочке, символической, для остроты ощущений, Иван Осипович принял с удовольствием. Тем паче был знаком с этой игрой, так как, бывало, после работы в дни зарплаты собирались узким кругом схлестнуться в «секача». Частенько фортуна обращала свой непостоянный лик в сторону Ивана Осиповича, так что, где-то, в глубине души, он считал себя ее баловнем. А тут, разгоряченный алкоголем, он был абсолютно уверен, что фортуна как никогда обязательно приметет его сторону. Валентин, не имеющий ни малейшего представления об этой игре, от предложения принять участие отказался категорически. Тенгиз, доселе демонстрирующий своё безразличие к страстям попутчиков, после предложения Томаза встрепенулся и тоже подсел к столику. Иван Осипович сгреб колоду, тщательно перемешал и принялся раздавать на туза – своеобразная жеребьевка для определения первого сдающего. Пройдя несколько кругов, Иван Осипович открыл себе пикового туза.
     -Так, так, раздаю я, еще раз уточняю, чтобы потом не было никаких разговоров и споров, максимальная ставка – три рубля, шестерки бьют тузов, картинки по десять очков, остальная карта по своему номиналу, джокер – козырная шестерка. Сдаем по очереди, почасовой. Прошу делать ставки, и вперед. Удачи…
     - Тэбье тоже удачи, Вано, - отозвался Томаз, делая ставки за себя и Тенгиза.
   Иван Осипович осторожно раздвинул свои карты, - трефовый марьяж, тридцать одно очко, сердце радостно толкнулось в груди, он взглянул на лица партнеров, те флегматично «прошли» по рублю. Туз, король и десятка предвещали хороший куш. Иван Осипович повысил ставку, два рубля покрыли деньги горцев. Грузины переглянулись, мингрел что-то гортанно выстрелил, Томаз поставил в кон за него и за себя. Осипович выложил пятирублевую купюру, взяв сдачи два рубля, прошел дальше. Тенгиз движением руки указал на кон, что означало для Томаза «ставь деньги, я играю дальше». Томаз положил деньги и сбросил свои карты. Игроки остались вдвоем. Валентин с интересом следил за игрой, было интересно и немного жутковато, ему ни разу в жизни не выпадал случай присутствовать среди людей, одержимых азартом, щекочущих себе нервы в предвкушении сорвать банк. Периодически поглядывая на свои карты, что-то прокручивая в мозгу, игроки продолжали пополнять банк по максимальному тарифу. Валентина бил озноб от вида разноцветных купюр стремительно превращающихся в кучу.
     - Открылся, - произнес Иван Осипович, аккуратно раскладывая свой марьяж на столе.
   Мингрел внимательно посмотрел на его карты и сбросил свои в колоду. Иван Осипович сложил купюры, подмигнул Валентину и убрал деньги на постель рядом с собой. В порядке очередности следующий круг раздавал Тенгиз. Иван Осипович почти не удивился, когда в розданных ему картах, открываемых с величайшей осторожностью и трепетом, обнаружил три туза, один к одному, словно огурчики на грядке. Мысленно поблагодарил фортуну за ее благосклонность и сделал свою первую скромную, ставку рублем. Скромно, чтобы не испугать противника раньше времени. Заворожить, заманить в западню, чтобы как можно дольше противник оставался в неведении. А три туза – это девяносто девять процентов успеха. Часто заглядывая в свои карты, он как бы каждый раз сомневался, а делать ли следующую ставку? Грузины играли ровно, переглядывались, но каждый раз, в свою очередь, поддерживали банк. Так продолжалось некоторое время, пока Томаз не сбросил свои карты. Со словами:
     - Нэ везьет…!
   После этого Тенгиз максимально повысил ставку. Иван Осипович напустил на лицо удручающий вид, долго думал, какое решение принять, затем с обреченностью положил деньги на кон, ликуя в душе, что все-таки удалось зацепить «рыбину» на крючок. И судя по тому, как в предыдущей партии  мингрел спускал деньги, он соскочит не скоро, зацепился, как говориться, накрепко и надолго.
     -Дядь Вань, вы уже обратно всю кучу на стол перекидали! – воскликнул Валька, когда Иван Осипович полез во внутренний карман пиджака.
     -Ничего «племянничек», - пошутил Осипович, вынимая из кармана десятирублевую купюру, - где наша не пропадала! Эхма…! А, Тенгиз! Может по красненькой?
   Тенгиз кивнул в знак согласия и положил на кон десятирублевку.
     - Ладно, не буду вас больше грабить, откроюсь, - с этими словами Иван Осипович бросил в банк десятку и, изящно пощелкивая каждой картой, разложил на столике три туза, слегка наклонил голову и обвел взглядом окружающих.
   Мингрел, не глядя на его карты, медленно разложил свои. Иван Осипович отказывался верить своим глазам, прищурился, коснулся карт руками… Но картина не исчезала, лишь яснее прорисовывалась, проникая в сознание. Лицо его вытянулось, руки заметно задрожали, когда он осознал реальность происходящего. Три шестерки Тенгиза били его трех тузов.
     - Вай! Вано батону! Проиграли… - с деланным участием воскликнул Томаз.
     - Бивает, - спокойно, по-русски, отозвался Тенгиз, неторопливо сгребая деньги со стола.
   Валентин хранил полное молчание, опешивший, он не знал как вести себя в подобной ситуации. Люди, недавно признавшиеся друг другу в любви и братстве, делившие хлеб, теперь чихвостили друг друга, что говорится, в хвост и в гриву. Но, как оказалось, на сегодня это было его не последним потрясением. Человеческая сущность горазда преподносить самые невероятные сюрпризы, в чем Валентину пришлось убедиться позднее. Хмель мгновенно улетучился, Иван Осипович пришел в себя, сознание утраты печатью отражалось на его лице. Он посмотрел на партнеров и тихо спросил:
     - Позвольте отыграться? – Надежа вернуть положение не позволяла объективно оценить ситуацию.
     - Конечно, Вано батону! Дэньги есть, игра нэ закончена, желание проигравшего закон. Играй, играй, дорогой. Вииграл – вэселись, проиграл – нэ сердис! – и этими словами Томаз собрал со стола карты и принялся тщательно тасовать, пришла его очередь.
Иван Осипович внимательно следил за руками тасующего. Затем поднял свои карты и стал осторожно их приоткрывать, карту за картой. Краска прилила к лицу, когда, открыв последнюю, обнаружил, что все три шестерки. «Не подвела родимая, - снова мысленно обласкал фортуну Иван Осипович. Я всегда верил в тебя, теперь главное, чтобы мои молодчики не «соскочили» раньше времени, а там мы их разделаем под орех, шансов у них нет». Он положил десятку и забрал семь рублей сдачи.
     - Вано, можешь весь красный пройти, зачем сдачи? – посоветовал лукаво словоохотливый Томаз, ставя деньги за друга и за себя.
   Иван Осипович и сам терзался мыслью, как, не вызывая подозрения у партнеров, повысить ставку, чтобы быстрее вернуть свои кровные. Он ловко воспользовался провокацией, делая вид, что уступает желаниям, и тут же не преминул положить червонец. Грузины единогласно поддержали его почин. Ставки с подачи Осиповича стремительно повышались. «Хватит, - нащупывая в кармане последние купюры, - думал он, - когда же, в конце концов, один из них соскочит, чтобы я смог открыться?»…. – Его обдало холодом при этой мысли. – «А если никто не соскочит?.. Ведь я же не могу открыться… пока в игре два игрока, третий открываться не имеет права, может сбросить лишь свои карты и выйти из игры…» Он понял, что влип.
     - Что задумался, батону Вано? Хочешь ставку повисить?
   Иван Осипович не слышал Томаза. С последней надеждой он произнес:
     - Ребята, у меня три шестерки. Можно я вскроюсь? Я не могу продолжать игру, могу только вскрыться, можно…?
     -Нэт, батону, виброси свои карты. Ты видишь, ми еще играем, а дэньги у нас ест!

     - Сочи, Сочи! Приготовились, Сочи! Стоянка поезда двадцать минут! – раздавался в коридоре казенный голос проводницы.
   Грузины собрали деньги, оставив на столе колоду карт и три шестерки, взирающие в пустоту.
   Валентин остался один. В окно купе он видел как по перрону, с чемоданом в руке прошла сгорбленная фигура Ивана Осиповича. Его встречали жена и дочь…