Записки современника 19 Непонимание

Записки современника 19 Мне грустно, что ты перестал читать меня

28 июля 2013 г. Сердце болело весь день. Я читала Йогананду "Автобиография йога" и плакала от этой книги.

Я прочла подруге о космическом сознании, в ответ был только скепсис. "У нас западное мышление, поэтому мы не верим в такие вещи", - сказала я.

Ни на каких мужчин нет никаких сил, время увлечений и свиданий прошло.

Мой новый-старый знакомый N. написал мне, что любовь вне общения тел - калека. Он абсолютно лишён опыта душевно-духовной любви. Он не понимает, как можно, не прикасаясь к человеку, испытывать к нему нежность, испытать счастье просто от присутствия любимого человека.

Кроме того, происходят иногда странные вещи, когда очень сильно любишь человека душой, а больше ничего и не нужно, физически человек тебя не привлекает, а душа стремится к нему. Бывает и наоборот: почти не знаешь человека, а очень сильно ощущаешь его определённую энергетику, не любя его. Всё таинственно.

29 июля. Я жива слава Богу. Очень рано вчера легла спать.

N. меня удивил, написал о какой-то казни, о том, что я в раю, а он в аду. Я стала его жалеть тотчас. Но он, видимо, играет со мной в какие-то игры.

Его письмо:

" Конечно, мне из ада трудно понять человека, находящегося в раю... Я никогда не меняюсь, я постоянен... Что тебя удивило, расстроило? То, что я сказал: белые стихи (хорошие) писать трудно и так далее.

А ты считаешь, что все должны думать и чувствовать, как ты? Я тебе уже говорил (в смысле писал), что я человек, который является антиподом осторожности. Я не осторожен: в поступках, в мыслях, в словах, в действиях, во всём том, что называется одним ёмким словом "ЖИЗНЬ".

Обижаться из-за того, что мне не понравились твои белые стихи? Это твоё право! Это законное право подростков, которым не больше 13 лет...

Мне не нравятся стихи Вознесенского, Ахматовой и ещё некоторых других с громкими именами...

Так что ж теперь, за это меня надо казнить?"

Я ответила ему:

"Меня ничего не удивило и не расстроило. Меня всегда не удовлетворяет одно: во мне так редко бывает нежность к людям. Я в какой-то степени стала бесстрастной. И не имея никого вокруг себя в качестве мужского начала, сама стала превращаться в подобие мужчины, что выражается в том, что во мне развилась сильная воля. Мне не понятны мотивы, по которым ты делаешь вывод о казни".

Мы с Ниной Сергеевной, моей знакомой отправились в Третьяковскую галерею, забыв, что сегодня она закрыта. Мы разминулись, но всё же встретились, посидели на лавке, покормили птиц, поговорили, она пригласила меня к себе в гости.

Мне хорошо было весь день, я была раскрепощена и легка.

Я читала Нине Сергеевне из записных книжек Максимилиана Волошина и стихи Блока. Потом мы слушали передачу об уроке французского языка у Дмитрия Петрова по ТВ.

По дороге к метро Пушкинская, а я шла от Цветного бульвара пешком, я спросила дорогу у женщины прохожей, она рассказала мне, что так как она много ходит в течение дня, то похудела на 15 кг. Прощаясь с ней, я сложила руки у груди и сказала: "Намастэ!" (Я чту в Вас Ваш внутренний свет). Лицо её тотчас просияло. Я пригласила её заниматься Алексеевской гимнастикой, дала ей свой домашний телефон.

Дойдя до памятника Рахманинова, я увидела танцующие пары. Поговорив с матерью хореографа, я получила разрешение потанцевать. У меня был молодой кавалер. Мы учили большой фигурный вальс с простенькой музыкой. Я была рада. Минут через 40 я решила ехать домой. Предложив деньги за этот период времени, я получила отказ.

30 июля. Я сходила на выставку Михаила Васильевича Нестерова на Крымском валу. Знакомая подвела меня, я сорок минут ждала её в метро. Работы Нестерова мне понравились. Интересная душа у него. Не успели посмотреть фильмы о художнике.

От N. три письма, мне одно из них показалось просто оскорбительным. Он написал, что моё желание писать ему происходит от одиночества. Об этом не пишут, это бестактно. Бить человека по больному месту жестоко. Тон письма сухой и холодный, может быть даже злой, энергетика письма плохая. Брат бы мой сказал о нём неодобрительно.

"Не требуй, чтобы я читал тебя!", - написал мне N. Я ничего не требовала, я просто грустила, что я ему, как поэт, неинтересна...

Мой рисунок.