Пурга повесть

                Пурга                Евгений КУХТА

С Охотского моря на восточное побережье Сахалина быстро надвигались зимние сумерки. По крышам домов поселка, раскинувшегося на берегу широкой мелководной бухты, окаймленной пологими сопками, заметался робкий, постепенно усиливающийся ветер. Словно белая мошкара закружились редкие снежинки, и при каждом порыве ветра, сбивающем лежащий на крышах снег, поселок захлестывало волнами пушистой пелены...

Зима нынче была ранняя, морозная и пуржистая. В начале ноября, после холодов, внезапно запуржило и за ночь все вокруг покрылось толстым слоем снега. С тех пор каждую неделю, а то и чаще, ревели над поселком пурги, все плотнее укутывая его снежным покровом. Вскоре к берегам нагнало льдов и море сковало и отделило от берега ледовым панцырем припая. А через некоторое время на припай стали выходить стайками любители подледной рыбалки...

В первых днях декабря над островом разгулялся на несколько дней жесточайший циклон. Снегом завалило дома вровень с крышами, на дорогах сугробы, как сопки - не пробиться, лед у берегов раскрошило, унесло в море.

А неделю назад морозы вновь сковали бухту льдом, очередная пурга накрыла его обильным снегом, и жители снова стали выходить на подледный лов рыбы, деловито сверлить в толстом льду лунки и по-хозяйски обустраиваться возле них со своими стульчиками и амуницией на долгие часы тихой охоты…

Море вдали покрылось пенными барашками - слегка штормило, тревожно шумело, кроша понемногу широкую полосу молодого заснеженного припая.
Редкие рыболовы-любители, черневшие неподалеку от берега, не спеша покидали  облюбованные места на расчищенном от снега льду и вяло разбредались в разные стороны поселка.

"Как бы снова не запуржило суток на трое, - настороженно подумал главный и единственный врач поселковой больницы Евгений Андреевич, недовольно поглядывая из окна кабинета на укутанный снегом, притихший поселок и угрюмое, беспокойное море, тяжело перекатывающее вдалеке, у чернеющего горизонта свинцовые волны. - Три дня прошло, как бушевал циклон. Только дороги расчистили и на тебе: опять, похоже, начинается пурга. Это уж слишком".
В этот субботний вечер в небольшой двухэтажной поселковой больнице было все тихо и спокойно. Главврач только что побывал в палатах: всегда перед выходными, прежде чем уйти, он делал небольшой обход. К вечеру самочувствие больных было нормальное, никто не предъявлял никаких настораживающих жалоб. За них тревожиться не приходилось. Вот только в самом поселке было неспокойно.

Геологоразведка получила под конец года какую-то премию, не то квартальную, не то полугодовую, и многие уже с обеда бурно празднуют это событие: водку в магазинах брали ящиками, толпа развеселых мужиков в пивном баре медленно и постепенно нарастала. От них-то и можно ожидать разных неприятностей и каверз, как не раз уже бывало в прошлом…

Более полутора лет как обосновалась в поселке геологоразведочная экспедиция и круглосуточно ведет буровые работы в районе их грязевого вулкана. Но пока ни газа, ни нефти - одни лишь заверения в перспективности района да регулярные завидные премиальные, которые всегда отмечаются большими возлияниями и частыми пьяными драками, создавая поселковой больнице дополнительные хлопоты.

За время работы в этом довольно тихом поселке, куда приехал Евгений Андреевич сразу после окончания медицинского института, по субботам да в сильную пургу, как показала жизнь, почти никто никогда серьезно не болел. Редко, очень редко вызывали его к больному в такую пору. Пурга разгоняет все компании, торопит людей к дому и как бы запечатывает их там. Только редкие шатуны-выпивохи бродят еще долго средь метельных сугробов. Но и те в конце концов забредают под какую-нибудь крышу.
«В общем-то, все в порядке, подумал Евгений Андреевич, можно спокойно идти домой и тоже праздновать…»
Для праздника в эту последнюю предновогоднюю субботу у доктора была своя, особая причина: сегодня они с женой празднуют свою первую годовщину совместной жизни. И весь он был уже в каком-то торжественно-радостном состоянии. Снял халат, повесил на вешалку, глянул на часы. Неторопливо, задумчиво подошел к окну и замер, устремив неподвижный взгляд в морскую даль.
Он стоял и смотрел на ярящееся, дробящее прибрежные льды море и вдруг почувствовал, как  грусть неодолимой волной медленно накатывает на него, будто там, у кромки льдов, бушевало не море, а жизнь его в этом поселке, хаотическими воспоминаниями рвалась к нему, захлестывая пургой чувств, заставляя сейчас пережить все заново. Но из всего этого хаоса давило одно - воспоминание о Людмиле, местной юной красавице, с первых же недель его приезда в поселок ставшей его любовью. И почему-то не все с ней пережитое бередило сейчас его душу, а только одно - саднящее воспоминание о последнем их свидании в Красноярске, куда через год она уехала учиться…

В ноябре прошлого года он уходил в свой первый трудовой отпуск. С дорогой и выходными днями получалось больше двух месяцев отдыха. С сентября Людмила училась уже в Красноярске, и как заранее договорились, он должен был заехать к ней числа шестого-седьмого ноября, чтобы праздники отметить вместе, недели две побыть с нею, потом уехать на некоторое время домой, в Беларусь, а на обратном пути опять  к ней, чтоб и Новый год встречать вместе.

В Красноярск он прилетел ночью пятого. В радостном возбуждении и нетерпении сдал багаж в камеру хранения, дождался такси и в шестом часу проскрипел по длинному заснеженно-сонному двору большого деревянного особняка, направляясь к приютившемуся в глубине маленькому домику. Из ее писем знал, что живет она одна в маленькой, теплой уютной времянке, и он уверенно шел, внезапно охваченный любовным нетерпением и волнением, к заснеженному и для него сказочному терему, где жила и ждала с нетерпением их встречи его Сахалиночка, как ласково называл он ее, его царевна Несмеяна.

На негромкий, настойчивый стук долго никто не отзывался. Охватило вдруг сомнение – а туда ли он ломится, не напутал ли чего от страстного волнения. И только собрался отходить, как вдруг у самой двери раздался вспугнуто-настороженный  тихий голос Людмилы:
-  Кто там?
-  Это я, Людастик!.. Я! - весело отозвался он.

Дверь  мгновенно не распахнулась и она не кинулась нетерпеливо, с радостным возгласом: «Жека! Милый! Как я соскучилась по тебе!» к  нему на шею, как ожидал, как миллион раз воображал себе это мгновение встречи, а послышалась где-то там в глубине какая-то торопливая, вспугнутая и подозрительная возня.
- Открой же! - чувствуя неладное, настороженно произнес он и сильно дернул за ручку двери.
- Подожди... оденусь, - донеслось через некоторое время изнутри.
И тогда ему все стало понятно: коль для долгожданной встречи любимого, в постели которого еще недавно проводила с ним бурные, в страстном переплетении обнаженных тел ночи, вдруг надо плотно одеться, значит… Ярость как порох полыхнула в нем, ударила жаром в лицо, напрягла все мышцы.

-Открой! - сдавленно прохрипел. - Или я разнесу эту халупу в щепки! - и так рванул массивную ручку, что она со скрежетом отлетела…
Медленно открылась дверь, впуская в душную, неприветливо-тревожную темноту. Быстро махнул руками по стенам у двери, ища выключатель и не найдя, вынул спички из кармана. В это время Людмила включила свет.

С видом побитой собаки она стояла у стола, зябко кутаясь в халатик, настороженно поглядывая исподлобья. У раскиданной постели суетливо одевался неопределенных лет мужчина невысокого роста, полноватый, с широкой лысиной на голове. На толстых и коротких пальцах сверкали перстни, на верхней губе чернели тонкие короткие усики. Мужчина торопился, пугливо оглядываясь…

А он стоял, как парализованный, в зловещей молчаливости тяжело глядя на них обоих, будто исподволь врубался в реальность видимой измены любимой девушки.
- Ну что... драться будешь? - упавшим голосом вяло спросила она, не поднимая голову.- Или молчать?
Клокотавшая ярость застилала глаза, спазмами сжимала горло. "Прибить обоих!" - пронзила мысль, но, услыхав ее безразличный голос, увидев ее жалкий, потрепанный вид, с неимоверным усилием овладел собой. С ненавистью и гадливостью смотрел на нее и презрительно, хрипло процедил сквозь зубы:

- Шлюха!.. Думал, ты меня на орла променяла... а тебя купил облезлый жирный кот, - и, повернувшись к трусливо копошащемуся, не попадающему  в рукава свитера коротышке, как бы явно тянущему время, от пронзившей внезапно ярости злобно выкрикнул: - Вон отсюда, паскуда! – молниеносно хватил его за плечо и с такой силой отшвырнул к двери, что она с треском распахнулась и он колобком выкатился наружу. - Козел вонючий! Натешился молодухой, так сваливай по-быстрому! Иначе как соплю размажу по стенке.

Они стояли вдвоем в маленькой уютной комнатке друг против друга. Он как демон ночи грозно возвышался над ней, почти упираясь головой в потолок, будто всю эту хибару держал на могучих плечах. Она кидала на него вороватые взгляды и не знала, что делать дальше. Увидев, с какой энергией вылетел ее ночной гость, она окаменела от ужаса. И время, казалось, застыло и тоже окаменело.

- Ну, ударил бы, что ли? – с трудом, наконец, произнесла она.
- Если бы кулаками укреплялась верность, - и тяжело вздохнул.
- Это серьезно: он сделал мне предложение... и я… выйду за него замуж.
- До постели или после он его сделал?
- Не все ли равно?.. Не это главное.

-Ты почти год уверяла меня в своей любви...Слезно клялась в верности…
-Жизнь распорядилась по-другому, как видишь – печальным голосом перебила она.- Тебе я нужна была как любовница, не больше. А ему я…
-А ему ты нужна как временная красивая подстилка… попользоваться твоим молодым телом…пока ты учишься у него… Для меня же, дурака, ты была… гораздо…значительно  больше этого. Порой думал, что ты – мой подарок судьбы, а оказалось – ты обычная похотливая стерва...

        Он вышел пошатываясь, как пьяный, не соображая даже, куда идет и как он здесь оказался. Только в случайно подвернувшемся такси он вспомнил, куда должен вернуться…
В таком оцепенении, отрешенности от жизни он просидел в аэропорту целый день, прокручивая с горечью воспоминания совместной с Людмилой жизни в поселке и с ненавистью перебирал моменты этой их последней встречи-разлуки. И только вечерним рейсом  улетел в Москву. Оттуда прямым утренним поездом укатил в свой родной Принеманский край... на свою малую родину…

Первые недели отпуска почти ежедневно и допоздна праздновал встречи с друзьями. Но пьяным его никто никогда не видел. Хоть порой и саднила душа, грызла тоска, но это была уже тоска по прошлому, по той романтической островной любви, по созданному его фантазиями образу любимой девушки.  Но от любви до ненависти, говорят, всего один шаг. И он его сделал тогда же, в то злосчастное утро. Через надрыв и боль души он возненавидел ее сразу и бесповоротно, как отрубил.

Она же сказал ему в утешенье: «Ты сильная, волевая личность, Жека, переживешь". Да, он такой, так уж воспитан в безжалостной ненависти к любому предательству. Он никогда еще свои беды и неудачи, казавшиеся неразрешимыми , жизненные проблемы и тупики не перекладывал подленько на других, не топил в водке, в забулдыжных попойках - эту скотскую возможность забвения он презирал и отметал…

В солнечный ноябрьский, по-летнему, на редкость, теплый субботний день он возвращался из центра города и недалеко от своего дома нагнал стройную высокую девушку с огромной густой копной каштановых волос, тяжело спадающих на плечи. Девушка не шла, а несла на длинных красивых ногах свое тело и гордо посаженную голову. Он любовался ею, шагая сзади, специально замедляя шаг, чтоб не обогнать, и представлял себе, какой она может быть спереди. Сворачивая к дому, все же обошел ее, кинул взгляд на ее пышную, манящую грудь,  на лицо девушки и обалдело остановился.

- Ленка?! - воскликнул ошарашено и недоуменно. - Ты ли это, соседушка?.. Ну, здравствуй, красавица!.. Вот так встреча! Вот это да!
Девушка остановилась и сдержанно, мягко улыбалась, пристально глядя на него распахнутыми озорными глазами.

-  Ты хоть знаешь, что ты чертовски красивая, Елена Прекрасная?
-  Говорят, - игриво и неопределенно сказала она.
-  Надеюсь, ты не замужем еще? - спросил он с напускной тревогой.
- Выполняла ваш наказ, что дали перед отъездом, - подыгрывая ему, весело сказала она, - подрасти, похорошеть и... - она слегка замялась, тряхнула головой и с вызовом добавила: - Помните, что говорили?
- Да, да, конечно...- неуверенно заговорил он, усиленно вспоминая прошлое. - А вы все еще здесь живете?- нашелся быстро сменить тему. - Я провожу тебя. Вот это встреча!
Она жила через несколько домов выше по улице.

В этом ошеломительном возбуждении от неожиданной и такой приятной встречи он ничего не мог вспомнить, хоть убей. Да, что-то говорил ей почти полтора года назад, когда с провожавшими его друзьями разудалой, хмельной гурьбой шли на вокзал и встретили ее случайно вот на этом самом месте. Рослую, угловатую, сутуловатую, с торчащими косичками на голове и огромными вытаращенными глазами на грустном, будто заплаканном лице. Что-то он ей наговорил тогда по веселости на прощанье и, видать, не совсем приятное, коль не сказала, а чуть порозовела… Но хороша чертовка – до обалдения!.. Из гадкого утенка, да такое совершенство, красота!

Этот вечер они провели вместе.
Бродили по городу, по набережным Немана, посидели в кафе. И весь вечер он рассказывал ей - она зачарованно и требовательно слушала - про жизнь на Дальнем Востоке, про остров Сахалин, про охоту и удивительную сахалинскую рыбалку, о потрясающем чуде природы – о нересте дальневосточной красной рыбы.

С этого дня его будто подменили, будто свалилась давившая исподволь необъятная тяжесть, занозой сидевшая где-то в подсознании. Теперь каждый день, каждый вечер приобрели для него новый смысл и были заполнены ею – Прекрасной Еленой, как любовно называл ее теперь. Везде и всюду - только с нею. Часто бывали в гостях у его и ее знакомых. На выходные уезжали с друзьями на машинах куда-нибудь в Прибалтику отдыхать или на концерты в Вильно или Каунас. Недели пролетали, как дни, и с грустью однажды отметил, что от большого отпуска осталось уже чуть больше недели.

Изредка еще бередило душу воспоминание о Людмиле, но Елена поглотила его всего, вытеснив ее полностью. Теперь не раз он спрашивал себя: а была ли любовь к Людмиле или только сильная физиологическая привязанность к молоденькой островитянке? Налет экзотики? Романтической новизны?.. Теперь уж не докопаться до истины, да и нужды в этом нет…

Очередной вечер они проводили в веселой, шумной компании друзей. Елена, как неиссякаемый источник веселости, задорно плясала, придумывала различные игры, пела, аккомпанируя себе на пианино и гитаре. Он не сводил с нее зачарованных глаз. Потом, наконец, улучив момент, уединились в пустой комнате. Он подолгу и как-то странно целовал ее, словно уже прощался, ощущалась некая грусть, недосказанность в словах.

- Что с тобой? - недоумевая, с подозрительной тревожностью спросила она, почувствовав в нем эту перемену.
Он посмотрел на нее долгим, пристальным взглядом, помолчал, и решительно выдохнул:
- Большеглазая!.. Люблю тебя!.. Безумно!.. Был уверен, что со мной это не случится… В общем, - взял ее руки в свои, слегка сжал их и тихо, внятно сказал: - Выходи за меня замуж.

Рывком отстранилась от него, задышала часто-часто и спросила в упор,
прищурив заискрившийся радостью взгляд:
- Так вспомнил, что говорил мне тогда перед отъездом?

Он оторопело замер: неужели она в этот момент вспомнит брошенную им когда-то нелепость? Почему же месяц молчала, не выясняла? Уже так близки они и на тебе…вспомнила. Да что же он сказал тогда такого, что ее так волнует даже сейчас, когда решаются их судьбы? Неужто оскорбительное что, чего простить невозможно? Он весь напрягся, нахмурился и медленно молча помотал отрицательно головой…

- Расти, хорошей и, - продолжала она спокойно и серьезно, как бы оттягивая эффект неожиданности,  - и жди меня... Я вернусь… и –  замолкла, хитровато нахмурилась, - и женюсь на тебе, утенок. И хотя ты шутил, веселил друзей, а я, глупая девчонка, втайне все же  надеялась и ждала тебя… Ждала! Тебя ждала! - и порывисто обхватила его за шею, плотно прильнув к нему напрягшимся телом...

Учитывая его положение, да при содействии нужных людей их расписали в ЗАГСе без предварительного выжидательного срока как раз за неделю до Нового года.
-Я счастье искал на краю света, а оно, оказывается, в родном городе, да по соседству ждало меня, - сказал он друзьям в день свадьбы.

-У нас будет сногсшибательное свадебное путешествие,- веселилась она перед отъездом. - Через всю страну, представляешь? От берегов Немана до восточного побережья Сахалина!.. Я даже мечтать не могла о таком!.. Обалдеть можно от такого счастья!
- А знаешь ли ты, в какую дыру на краю света я везу тебя?
В ответ она улыбнулась и поцеловала его.

…На Сахалин они уехали в первый же день Нового года.
Дальше Москвы Елена не бывала и всему увиденному в Сибири и на Дальнем Востоке радовалась, как дитя. А его угнетала тревожная мысль: сможет ли она, сугубо городская, прижиться в его поселке без телевидения, с обшарпанным барачным клубом, с долгой пуржистой зимой; не станет ли занудно упрекать его за такую жизнь, не погаснет ли пыл ее любви? Но первая же пурга, затяжная, яростная, вызвала у нее неподдельный восторг, удивление и азарт.

- Ой, как здорово!.. Какое чудо! - восклицала она, наблюдая из окна, как закручиваясь в диком снежном вихре вырастают на улице и во дворе снежные горы. А вечером, когда ветер и грохот усилились, она стала просить: - Давай сходим погуляем, а?.. Ну давай…давай, любимый.

- Роднуля моя, - обнял ее, плотно прижал к себе, - только чекнутые могут гулять в такую погоду.
- Отлично, любимый! – блеснула белозубой улыбкой.- Вот мы и будем этими чекнутыми… Но мы – нормальные романтики.

Они оделись поплотнее, выгреблись из заваленного уже подъезда и, сбиваемые шквальным ветром, в миг запорошенные, с веселыми криками проваливаясь по пояс в сугробы, скользнув чуть в бок от невидимой за клубящимся снегом тропинки, притоптанной слегка редкими смельчаками-прохожими, и вытаскивая друг друга, с трудом продвигались вперед по огромным рыхлым сугробам, сильно согнувшись вперед, порой, казалось, почти горизонтально, как бы плывя в снежном  вихре по мощным и плотным снежно-воздушным струям ревущей пурги. Мокрый секущий снег больно хлестал по лицам. Пришлось поднять воротники, обмотать шеи и лица шарфами, оставив для глаз узкие щели.

Спустя часа полтора, уставшие, взмокшие вернулись домой. Через дыру в сугробе над подъездной  дверью поочередно скользнули с хохотом вниз, стараясь не удариться о верхний косяк, в подъезде выбили одежду и обувь от снега и веселые, счастливые поднялись к себе на второй этаж.

И сразу же исчезла тревога за жену: девочка без комплексов - с такой не соскучишься даже на безлюдном острове...
                продолжение следует