Быть как все, но чуть-чуть не так

Ей хотелось вырваться из сжатых кулаков цивилизации и умываться талой водой, спать под еловыми ветками и собирать грибы. Набить рюкзак, оставить родителям записку, помолиться и уйти. Всего один решительный шаг. Всего один.

Но.

В который раз она:

Берёт тетради, спускается с лестницы, поднимается по лестнице, сидит за партой университета, аккуратным почерком записывает лекции, слушает сплетни одногруппниц и мечтает… Мечтает об интеллигентном юноше с глазами Кафки и шарфом Сент-Экзюпери, голосом Блока и нравом Байрона, который случайно толкнул бы её в коридоре или на улице, где пахнет сиренью и весеннее солнце бесстыдно лижет почки монашек-деревьев. Толкнул бы, а она рассыпала свои бумаги, тетради, книги, свои невинные девичьи мечты, фантазии и надежды, а сердце бы её задрожало: «Оно!». Юноша извинялся бы и непременно коснулся её руки своей рукой. Они бы, конечно, познакомились, они бы, конечно, вечерами стеснительно держались за руки и читали стихи по очереди, они бы, конечно, были молодыми всю жизнь. Потолок трескается, подоконники скрипят, девушки царапают ручками бумагу, за окном течёт весна, а в аудитории седеет ментор.

Мечтать вырасти космонавтом и стать пчелой в ульи цивилизации. Читать про пиратов и принцесс и бояться в реальности толкнуть заснувшего в автобусе пьяного. Столько впитать в себя и сдаться социуму.

Хватит.

Делать, а не говорить! Вырваться из сжатых кулаков цивилизации и умываться талой водой, спать под еловыми ветками и собирать грибы. С интеллигентным юношей с глазами Кафки и шарфом Сент-Экзюпери, голосом Блока и нравом Байрона. Хотя нет, пусть останется в мире канализаций и вентиляций, хорошего маникюра и кофеварок.

С каблука соседки по парте упала сжёванная им травинка. Быть как все, но чуть-чуть не так – достаточно. Но не теперь.

Голос лектора – море. Отливает, приливает. Все старательно записывают под диктовку чью-то цитату. Встала, одним движением со стола смела свои вещи в сумку и вышла.
Ступенька,
        ступенька,
                ступенька,
дверь, стол. Две мечты, одна кусающая другую, в рюкзаке. Соль, спички, пока, мама, пока, папа, пока, город. Сегодня. Рюкзак набивается и снова освобождается. Книги – прочь, игрушку – вынуть, мочалку – оставить.

Радужные круги, искажаясь, плывут в бензиновых лужах города. Солнце иглами лучей сверлит головы. Влажные почки деревьев раздвигают чешуйки и выпускают возбуждённый зелёный язычок. Бешено стучат каблуки женщин, бешено бьются сердца мужчин, бешено пульсирует микровселенная города, обволакивая флюидами всемирного греха, и несёт, несёт, несёт к пропасти, к безумной страсти. Каждый угол, приоткрытый рот, подслушанный вздох обещает весну здесь и сейчас; только загляни за угол, посмотри в ответ, - и тебя подхватит волной, вынесет за пределы привычного аскетизма.

Свежее лицо в тисках тёмных волос, отовсюду видные, всё прошивающие насквозь и вечно возмущённые чёрные глаза, папки с бумагами, тонкие кисти рук сливаются в фигуру человека в тёмно-синем плаще и рассыпаются снова на волосы, глаза и руки. Птицы давят из краснеющей груди песни, сумасшедше вращая бусинами глаз. Ошалевший ветер треплет кудри закусившей губу девушки. Наркотический запах цветов щекочет сознание, вынимает наружу «оно», засыпанное правилами поведения, конституцией страны, религиозной моралью. Вот оно – шевелящееся, скользкое, вожделеющее, сильное и страстное. Бумаги из папок разлетаются по иссохшим от жажды крови и слюны камням улицы. Дома вокруг охают и вытягиваются вверх. Она кричит: «Да пошёл ты к чёрту!». Интеллигентный юноша с глазами Кафки и шарфом Сент-Экзюпери, голосом Блока и нравом Байрона остаётся позади, с пыльными бумагами и непониманием, заменившим вечное возмущение, в глазах.

А как же «быть молодыми всю жизнь»? Бред. Он не выживет в лесу.

Каждый угол, приоткрытый рот, подслушанный вздох обещают весну здесь и сейчас, а отвергающим её шепчут: «Ты сошла с ума…». «Живи и люби!» - стараются птицы. «Люби и радуйся!» - звенят солнечные лучи. «Радуйся и будь, наконец, счастлива!» - скользит по ушам ветер, пропахший цветами. «Да пошли вы к чёрту!» - кричит она.
Рюкзак тянет назад, а впереди – влажная земля, жёлтая сухая хвоя, живые цветы, дикий воздух и тёплое одиночество. Трансцендентальный рай испорчен беспечными влюблёнными, ищущими точку невозврата, когда почернеет сознание и в лихорадке поцелуев повалятся тела. Лес пульсирует, расширяется и сужается, двигается в такт этим безумцам. Он с ними заодно, нужно другое место.

Деревья              редеют,                превращаются            в               закопанных               по                щиколотки                солдат-часовых,
 асфальтовые камешки шуршат под колёсами, пыль в воздухе блестит рыбками в солнечном свете. Где-то есть безлюдный лес? Что сначала сделать, когда придёшь на место? Что есть потом, когда не будет запасов еды и денег? Охотиться? Собирать ягоды? Завтра читает славный лектор. Завтра завезут отличное печенье. Завтра приедет из путешествия друг. Автобус похож на жука, его бока ослепительно блестят металлическим хитином. Завтра столько хорошего будет… а лес?

 Улица, вдыхающая людей и выдыхающая похоть. Рюкзак полон полезного, но пуст бесполезным: в нём нет книг, игрушки, мочалки.

Завтра

будет много хорошего, а лес никуда не денется. Быть  как все, но чуть-чуть не так – достаточно. И сейчас тоже.

Через несколько метров - интеллигентный юноша с глазами Кафки и шарфом Сент-Экзюпери, голосом Блока и нравом Байрона несёт свои папки с бумагами. Выбирая из двух мечтаний, освободила рюкзак от влюблённости и оставила в нём одиночество в лесу. Не сумев осуществить одну, бросайся к другой. Нашла, что искала. Каждый угол, приоткрытый рот и подслушанный вздох обещают весну здесь и сейчас. Заглянуть за угол, поднять глаза и посмотреть в ответ.
Вперёд,
                вперёд,
                вперёд
 к пропасти, к безумной страсти! Он ближе. Улыбнуться. Ближе. Улыбнулся. Ближе. Птицы давят из краснеющей груди песни, сумасшедше вращая бусинами глаз. Ошалевший ветер треплет кудри закусившей губу девушки. Наркотический запах цветов щекочет сознание, вынимает наружу «оно», засыпанное правилами поведения, конституцией страны, религиозной моралью. Вот оно – шевелящееся, скользкое, вожделеющее, сильное и страстное. Ближе. Он открывает рот, чтобы что-то сказать. Сердце задрожало: «Оно!». Сейчас они, конечно, познакомятся, они, конечно, вечерами будут стеснительно держаться за руки и читать стихи по очереди, они, конеч... А у престарелого водителя красного автомобиля случился инфаркт. Дома вокруг охают и вытягиваются вверх. Автомобиль, разогнавшись колесницей Фаэтона, накрывает и давит своим железным брюхом её со всеми невинными девичьими мечтами, фантазиями и надеждами. Интеллигентный юноша с глазами Кафки и шарфом Сент-Экзюпери, голосом Блока и нравом Байрона остаётся перед стёртой в кровавую крошку пчелой улья цивилизации и ужасом, заменившим вечное возмущение, в глазах.


А как же «быть молодыми всю жизнь»?