Живая картина
Чудесное полотно не на шутку взбудоражило спокойную крестьянскую жизнь поселка, основанного отставным солдатом русской Армии. Старики ничего такого отродясь не видывали, ни здесь, в Сибири, – на новых землях, ни в бывших самарских губерниях. Но слыхивали.
– Нечто подобное происходило в старину под Киевом или под Муромом! Или даже в самом Ново-городе!.. В те патриархальные времена Москвы-города еще не намечалось и не наклевывалось. А если и была та Москва, то глиняная, незаметная, не больше Рубцовки!.. И случилась там под Киевом или под Муромом такая штука: утонула одна брюхатая баба и стала являться по ночам!..
– Нет, нет! Не утонула та баба! Она сгорела на пожаре,– перебивал рассказчика нетерпеливый противник. И повышая голос до уровня волостного дьякона, пытался взять инициативу в свои руки.
– Не сгорела она вовсе, и не утонула. Нечего чепуху пороть, - вклинивался очередной соперник. - Её застрелил князь на охоте! Погнался князь за косулей. Настиг её. Бац - выстрелил, а косули и нет! На её месте девка лежит убитая: красоты не писанной!..
– «Не мели, Емеля, не твоя неделя»! – начинал ещё один громогласный голос, но был заглушен «иерихонской трубой» – очередным рубцовчанином, желающим развеять миф рассказчика в пух и прах.
И начинался гвалт, каковой бывает во времена смут и революций. Уважаемые в поселке люди принимались кричать и бить себя в грудь. Себя в грудь, соседа по уху!..
Так с чувством, толком и расстановкой рассуждают во все времена рубцовские старожилы.
А меж тем чудо «живого полотна» - Ольгиного портрета заключалось в том, как погибшая взирала (с полотна) на зрителя, на наблюдателя. Если человек, пришедший поглазеть на погибшую невесту, был добрый, порядочный и не скупой, то девичий лик с полотна смотрел на него прямиком: глаза в глаза и с загадочной улыбкой. А если к полотну подходил законченный негодяй и мошенник, то, как бы ни пытался он заглянуть в глаза Ольги и встретиться с ее взглядом: она для этого человека «смотрела» с надменным лицом, в сторону и поверх головы!..
Злые и нечестивые люди держали в карманах фиги и ни за что не сознавались в том, что видели девицу на полотне сердитой. Отходя прочь, чертыхались и считали ее ведьмой.
А случалось двум кумовьям подойти к «живой картине» (доброму и злому), тут такое начиналось, что хоть святых выноси!… И после того, как важный чин из Барнаула решил обманом и силой завладеть чудесным полотном, Сафрон Смердин объявил во всеуслышание, что уничтожил портрет. Сжег его на костре. На самом деле он спрятал портрет своей возлюбленной, и уже ни одна живая душа его никогда не видела.
Дальнейшая судьба двух замечательных вещиц: портрета утонувшей невесты и намоленной иконки - такова.
Через какое-то время Сафрон Смердин женился на Катеньке Куликовой. Они жили долго и у них родились три дочери: Арина, Анна и Пелагея. Чудесные вещицы - портрет Ольги и намоленная иконка перешли к одной из дочерей, к Пелагее.
У Пелагеи также родились три дочери: Нина, Надежда и Евгения. В 20-е годы прошлого столетия, во времена гражданской войны, когда «белые придут – грабят, красные придут – тоже грабят!..», – портрет Ольги пропал и судьба его неизвестна. Но осталась фотография того портрета. Поразительно! Фотография обладала такими же чудесными свойствами, какие были у самой «живой картины».
От Пелагеи, по окончании её земного жизненного пути, старая икона и фотография утонувшей невесты Сафрона перешли к старшей дочери – Евгении. Эти две легендарные вещицы находятся в целости и сохранности. И хранятся они до сих пор в том городе, который основал отставной солдат 7-го Кавказского полка Михаил Рубцов.
Свидетельство о публикации №213092301416