Однажды никогда

Неловкое молчание на бумаге никто не чувствует, никто не знает, сколько вы размышляли прежде чем написать первую строчку. Никто. И такое бумажное молчание не делает чудаками тех, кто в общественной жизни не тратит слов или просто боится их тратить. Такие люди не сразу вам отвечают на вопрос даже о погоде, предпочитают кивнуть головой в знак приветствия, улыбнуться в благодарность и уйти тихо, не выронив ни слова из своего по-буддистски сшитого улыбкой рта, капнув взглядом на прощание в ваше море своим океаном грусти и доброты.  Жизнь подняла свои юбки перед ними, и с тех пор они так и бродят в пространстве, глотая время, сконфуженные таким откровенным зрелищем. 


Мне хотелось бы родиться Артюром Рембо. Преступно-смелым, отчаянным, обреченно-молодым. Но родился я не Артюром Рембо, а всего лишь Женей. Преступно-боязливым, отчаявшимся, обреченно-стареющим. Робким чудаком. И я никогда не был на море.


Мне было 22 года, когда любил ядерную физику, Клода Моне, дешёвую вермишель и мечтал стать летчиком с длинным шарфом и громким голосом. Тогда я считал, что удача ко мне не заглядывает потому, что в школьной раздевалке украли толстый орех с четырьмя ядрами, прятавшийся у меня в кармане, зарывшись в мелочь. Мне было 22 года, и я проснулся у себя в комнате.


Проснуться жуком было бы меньшим потрясением, нежели проснуться в своей комнате, обклеенной новыми обоями, которые я бы никогда не выбрал. Глупо хихикнув, ударил себя по щеке, чтобы проснуться, но ничего не изменилось: да, это моя комната, заросшая девчачьими цветочками и сиреневыми завитушками, обставленная вычурной мебелью в форме женских тел чуть ли не в стиле бара «Korova», с дергающимся в своих пластмассовых конвульсиях будильником-покемоном и моим помятым отражением в гигантском зеркале на стене напротив кровати. «Не может быть правдой…» - кровью по вискам стучала мысль. Дверь в комнату открылась, и в этот разноцветно-непристойный кричащий ад вошла такая же девушка с накрученными пепельными кольцами волос. Никогда мне такие не нравились. Она села на край кровати и потянулась ко мне. Кто она такая?

- Я заказала кофе и альпийские слойки у Марины.

- Марины? – я напрягся так, что покраснел, пытаясь вспомнить, что же произошло, кто такая эта блондинка и кто такая Марина.

- Да, другая твоя домработница вчера уехала на выходные, - кажется, что незнакомка не считает странным моё нахождение в этом месте и в это время, - вставай, милый.

Девушка потрепала меня за ухо, которое, как мне показалось, было всё в серьгах. Боже мой, я бы никогда не решился проколоть ухо, но то, что оно проколото, меня огорчило меньше всего остального.

- У меня же нет никаких домработниц…

- Ну вот, снова одно и то же, – девушка встала с кровати, потянула меня за руки и продолжила тем же недовольным голосом, - каждое утро делаешь вид, будто ничего не узнаешь, даже не помнишь, как меня зовут, воображаешь себя физиком и всякую чепуху говоришь! Вставай давай!

«Отлично, Женя, отлично, ты опять влип в какую-то историю!» - проговорил про себя я и встал, задев рукой дергающегося покемона. Будильник упал со столика на пол и раскололся. Из его пластмассовой головы посыпались мозги из пружин и зубчатых колёсиков, нанизанных на тонкие палочки. Девушка вскрикнула от неожиданного движения и, как-то меня обозвав, зашлёпала босыми ногами из комнаты. Мне хотелось понять, почему я у себя в комнате, но в чужом доме, почему я, но чужой я, почему вместо сестры в комнату вошла чужая девушка, почему вместо обычной чашки чая и овсяной каши меня будут кормить чужим завтраком, почему вместо моей жизни вдруг так неожиданно выросла и расцвела цветами с обоев чья-то чужая. Всё это решительно не поддавалось моему разуму. Я угрюмо уставился в своё отражение, разглядывая отросшую бороду, серьги в ухе и по-собачьи жалостливые свои чёрные глаза. Качая головой, как пьяница, который открывает одну ему известную горькую истину, когда вы не отвечаете на какой-то его вопрос, я отошёл от зеркала и, кончиками пальцев отодвинув поглаженную белую рубашку на спинке кресла, искал взглядом свою привычную одежду. Конечно, не нашёл. Через какое-то время я сидел за столом в незнакомой мне комнате, где всё было белым и пропахшим кофе.

- Ты меня не любишь, - загадочным голосом разрезала молчание блондинка, - совсем не любишь, Женечка.

- Я не знаю, как вас зовут, потому не буду даже спорить. Мне пора домой, спасибо за кофе. Вещи верну потом. Извините.

Встав из-за стола, я пошёл к выходу из своего-чужого дома, оставляя за спиной вспыхнувшую от ярости и обиды безымянную блондинку, кофе со слойками, разбитого покемона и всё то, чего никогда не хотел иметь.


С детства знакомая улица была неуловимо незнакомой: старые дома, которые, казалось бы, никогда не должны были разрушиться, стояли брошенные своими призраками, укрытые в рекламные растяжки; около этих треснувших черепов с пустыми глазницами разбухали разноцветными грибами магазины с вещами, которые никогда бы я не покупал, и едой, на которую никогда бы не обращал внимания; а ещё были конторы, где сидели чиновники, никогда не помогающие и никогда не собиравшиеся помогать; остановки, набитые людьми, которые никогда не перестанут плодиться; обрезанные деревья, закрывающие в страхе своими скрюченными руками место, где была спилена голова из-за того, что мешала проводам или ещё чему-то человеческому захватническому. Всё было, на первый взгляд, как обычно, но чувствовался какой-то новый поток под ногами, по бокам и над головой. Что-то было не просто не так, а совершенно не так.


Вулканически бурлящее желание схватить прохожего и затрясти его, показывая на улицу, лавой подступало к выходу из меня, ведь хотелось узнать правду. Спросить. Нет. Крикнуть. Крикнуть: «Эй, что произошло со всем этим? Что со мной произошло? Со мной что произошло?». Но моя нерешительность никогда мне не позволяла подобного столкновения с людьми. И никогда не позволит. Ещё несколько шагов, и густым киселём обволокла чёрная реальность. Всего несколько шагов, и на железные рога капота надели перебегающего через дорогу ребёнка. Всего несколько шагов, и на треснувшей серой краске лавки остыл не старый и не молодой сердечник, вежливо игнорируемый стаей. Всего несколько шагов, и на люстре с засохшей внутри мухой несгибаемо висела петля, и под ней стоял верный табурет с пеплом цвета седины на сидении. Всего несколько шагов, и эта реальность эякулировала своими горячими струями никогда не прекращающихся обыкновенных ужасов.


Добравшись до дома, с крыши и до ступеней подъезда накрытого заклёванным голодными воробьями снегом, я отчаяннее зашагал к двери. Единственный человек, которому мог высыпать все свои размышления и переживания, медленными движениями космонавта застегивал пуговицы своего жакета, когда я стоял на скрипящем песком половике его квартиры.

- Пойдём куда-нибудь? Или у меня посидим, чай попьём? Да отдышись ты, ковбой!

Глаза Саши сузились, а его лукавая, как у морщинистого зубоскала-дьявола, улыбка, никогда надолго не оставляющая в покое его рот, придавала лицу что-то вкусное. Никогда не стесняющийся и никогда не умолкающий в робости, превращающий меня всего в свёклу в обществе людей своими никогда не кончающимися историями и шутками Саша владел томсойерским характером, глазами, чей цвет невозможно было назвать либо только голубым, либо только зелёным, вспыхивающими огоньком рыжими волосами и кошачьей головой.

- А ну, не засыпай!

- Задумался, прости.

- Ну что, малыш Франц, что делать-то будем? – Саша покачнулся с пяток на носки и навис надо мной.

- Мне кажется, что я забыл что-то или не проснулся до сих пор.

- Угу, тогда выйдем, пройдемся. Минуту, сейчас оденусь.

Чёрной паутиной деревья плели свои ветви вверх, чтобы царапать небо, которое было похоже на серое облако, выросшее из дыма фабрик. Огонёк рыжей головы поднимался и опускался в такт шагов её хозяина, а вокруг чужая реальность продолжала пугать своей необыкновенно-обыкновенной ужасностью.

- Меня зовут Женя и мне 22 года, занимаюсь физикой, утром меня будит сестра, потому что у меня нет будильника, у меня нет никаких домработниц, моя комната никогда не была похожа на жилище озабоченного модника, у меня нет девушки-блондинки, у меня вообще нет девушки. Скажи, Саша, это же правда? Всё, что я сказал только что, - правда?

Мне хотелось услышать подтверждение моих слов, а может даже объяснение того, что со мной случилось. Вдруг это шутка, даже может шутка Саши, а всё то, что делалось на улице, я просто стал из-за своего утреннего расстройства острее воспринимать?

- Ты не волнуйся так…

Что-то в этом меня задело. Сердце оторвалось и грохнулось в живот, я почувствовал, как моя кожа стала превращаться в мандариновую пупырчатую кожуру, съёживаясь и прячась в тело от страха.

- Саша, не может быть такого, чтобы это всё было реально!

- Это всё реально, потому что это то, о чём ты думаешь. Эту реальность создал ты сам.

И это был ответ на мои вопросы? Рядом со мной захрустел под колёсами закостеневший снег, и я повернулся в сторону по-партизански крадущегося автомобиля.

- Ну так правда или нет?

Но никто не ответил мне. Я посмотрел в сторону, где шёл Саша и его там не обнаружил.

- Саша? Саааш… Саша!


Оглядывался, напуганный исчезновением друга, звал его по имени, но никого не нашёл в округе, кроме жужжащего чёрного автомобиля. Никого не нашёл, будто Саши никогда и не было. Никогда. Не было. Пожалуй, наступал момент, когда нужно было или примириться с тем, что сошёл с ума ты один, или верить в то, что с ума сошёл весь мир.


Меня зовут Женя, мне 22 года, я люблю ядерную физику, и у меня нет будильника.
Мне никогда не хотелось быть в этом городе и на этой улице, не хотелось так мучиться вопросами, оказавшись в чистилище, сомневаться в существовании Саши и меня самого, сидеть на снегу безногим калекой, уставшим двигать своё туловище руками, чувствовать себя вдовой, качающей мёртвого ребёнка: «Спи, Женя, спи…», поднимать глаза и видеть ботинки, опускать голову и задыхаться в облаках, мне никогда не хотелось сходить с ума. Эту реальность создал я сам. Сам себе бог и дьявол, поп и приход, овца и пастырь, сумасшедший и сумасшедший вдвойне, сгрызший камень в пещере великан, вышедший на свет великан, танцующий на свободе великан, великан тут оказался совсем маленьким, хотя в пещере был большим; я – бог, я – судья, я – ответ, я – да, я; можно было смеяться и плакать, пытаться и не суметь, умереть и вдруг ожить, но мне один кот оставил улыбку и когда-нибудь никогда пришлёт открытку; я – дьявол, я – добрый хозяин, я – вопрос, я – нет, я.
Помешанный, одинокий, вдавленный в грудь снежного спящего гиганта, я лежал и видел, кажется, бесконечность. Из раскачивающейся чёрной машины всё выходили и выходили люди, и их ботинки грызли снег около моих глаз. А надо ли удивляться?


 Корни деревьев прятались под землёй от человеческой армии, где их не всегда находили и рвали, и это «не всегда» очень было похоже на надежду спасти хотя бы какую-то свою часть. Деревья не могут убежать, если вдруг приблизится опасность. Не мог пошевелиться и я, пока не увидел, как из чьего-то кармана выпал орех. Как ошалевший зверь, пополз на четвереньках за ним, протягивая руки, чтобы поймать, как показалось мне, именно то сокровище с четырьмя ядрами, которое было кем-то бессердечно вытащено из моего кармана, сделано сиротой и, наверняка, мертвецом. Но я видел здесь тот орех, что никогда не мог вернуться ко мне целым и невредимым. На мои руки наступали, по спине шли, об меня спотыкались, а мою удачу пинали всё дальше и дальше от покрасневших пальцев, и в какой-то момент я просто перестал что-либо чувствовать, видеть и слышать.

Паралич.

Темнота.

Тишина.


Раньше смерть мне казалась мгновенным озарением, ответами на все вопросы, какие только задавал при жизни. И именно перед этим ослепляющим и оглушающим всеответья на всевопросье люди, не справившись с глобальным знанием, сдавались и погибали. Есть ли бог, как раньше разговаривали, почему цветы бывают хищниками, кто построил пирамиды, когда исчезнет человечество, что действительно думает друг, как сочиняют стихотворения поэты, существуют ли привидения, как выглядели вымершие животные, сколько звёзд на небе?.. Смерть приносит ответы, но никто не может это всё принять в себя, сознание тошнит  от информации, и человек отключается от реального мира, умирает. Но в моём случае всё оказалось совсем не таким выдающимся. Всего один ответ на все вопросы, который объяснил всё и ничего не объяснил.


Что же можно было увидеть закрытыми глазами? Отпечаток света, на который долго смотрел, как на лампочку. Этот отпечаток расцветал красками всё явственнее, всё настойчивее, пока я не стал думать, что вижу не сны и не перебираю в голове воспоминания, а вижу то, что есть. Зима исчезла, наверху толкались облака в миллионе отражений рек, озёр, морей и океанов, моё тело обнимали зелёные колосья пшеницы. Ветер принёс аромат травы и шалфея, похожий на запах спокойствия и мира. Я лежал в зимней одежде и слышал песни птиц о свободе, каплях росы на цветах, пыльных дорогах и красном мхе в лесах, крепких ветках, быстрых крыльях, весне и радости быть молодой птицей. Ко мне пододвигалась чья-то тень, шурша и хрустя, обретая форму кого-то высокого в жакете.

- Так и будешь лежать?

Так улыбаться слова могли только у одного человека, которого я никогда уже не надеялся увидеть.

- Саша?

- Вставай же, малыш Франц, - Саша с всё той же улыбкой чеширского кота потянул меня за руки, кровь с которых куда-то загадочно пропала, - тебе надо многое увидеть, прежде чем опять куда-нибудь исчезнуть.


Хотя от зимы не осталось ни следа, пальто снимать с меня никто не собирался, да и не было ощутимо в нём ни жары, ни холода, видимо, мертвецам всё равно, как одеваться. Огромное поле пшеничных качающихся колосьев исчезло, костью обнажив передо мной город, заросший деревьями и травой. Тот самый мой город. О такой красоте я даже думать никогда не смел!
Открытые двери под ветвями, никем никогда не срубаемых из-за человеческих прихотей, живых деревьев выглядели приглашением зайти в гости, когда не у кого бывает погостить. Вместо торгово-развлекательных центров стояли школы, где не навязывали шаблоны уму и не наказывали тело, и до размера леса пухли парки, где можно было свободно впитывать в себя всецветную и всезвучную красоту природы. Люди спокойно двигались по каким-то своим маршрутам, и их лица не были стянуты выражением безразличия с опущенными уголками рта или агрессивности с маслянистыми глазами. Вместо контор чиновников гордо смотрели на меня своими окнами библиотеки, а магазины не рвали глазное яблоко плакатами с рекламой супер-акций и супер-скидок. В скверах дети, юноши и девушки, взрослые и старики обнимали разных животных, как на картинках рая в брошюрах свидетелей Иеговы. А пожалуй, это и был рай, ведь тут никаких ненужных вещей не существовало: денег, яичниц на завтрак, войн и убийств, громкого стука в двери, взрывов, преданных жанн д’арк, брошенных на улице детей, суицида, боен, сигарет, выкинутых на берег дельфинов… не было зла, несправедливости и насилия, к которому все привыкли. О таком мире я мечтал, но он не мог никогда вырасти только из одной моей мечты. Или мог?

- Конечно, мог! – рассмеялся Саша.

- Не может быть… никто никогда не умел читать мысли!

- Никогда наступило сегодня утром.

Никогда наступило сегодня утром. Я никогда не сходил с ума и сошёл. Где-то сзади меня зашумело настоящее море, на котором никогда не был.

- И кот уже отправил тебе открытку, посмотри завтра в почтовый ящик. Ах да, завтра же никогда не наступает, ты помнишь?

Море щекотало синеватые камни, в которых отражалось счастливое небо, питающееся каждый день улыбками. Волны двигались ко мне, приглашая рассмотреть их ближе, погладить и прижаться щекой. Я обомлел, разглядывая всё от края до края, мне мерещились целые государства с русалками и королями под водой, чего, конечно, никогда не могло быть, но что было. Порывом ветра принесло сотни белокрылых чаек, моё пальто распахнулось, подражая этим птицам, с другим выдохом воздушного божества море брызнуло мне в глаза.  Всё вокруг блестело, дышало, жило. Неужели это всё - правда? Я повернул голову в сторону друга, который по-хозяйски улыбался морю и не ждал от меня реакции на своё высказывание.

- Да, помню. Саша, скажи…

- Никаких вопросов! - улыбка с его лица исчезла, и он, посмотрев на часы, серьёзным тоном продолжил. - Вечером ко мне придёт подруга, я хотела погулять где-нибудь, а потом переночевать у неё, ты не против, Женя?

- Что? – в голове застучали чьи-то кулаки, и мне показалось, что я теряю сознание.

- Ну же, скажи! Не молчи!

- Что?.. – я весь сжался в это «что?». Море поднимало волны всё выше и выше, а Саша, с расширенными зрачками и горящей на фоне темнеющего неба головой, надвигался на меня, и мне приходилось заходить в воду всё глубже.

- Я хотела переночевать у подруги, ты не против? Боже, да когда ты уже купишь себе будильник?!


Я почувствовал, что моё тело колышется, как травинка от ветра. Прекрасный мир из мечты задрожал, теряя краски, Саша серьёзно смотрел сквозь меня, облака с грохотом падали с неба, деревья гнулись и стонали, двери бились о стены и закрывались, животные, задрав головы и закатив глаза, прыгали в шипящую воду, люди беззвучно стирались в пепел, море с рёвом схватило и понесло с собой мою голову с застывшим на лице мучительным непониманием.
По кровати прыгала моя сестра и повторяла одно и то же про подругу. Всё подо мной качалось из-за девичьей нетерпеливости, а на столе в другой комнате остывал привычный завтрак. Моё жилище было тем же, что и всегда, мир был тем же, что и всегда, я был тем же, что и всегда. Или нет? На соседней улице никогда не жил единственный человек, которому мог высыпать все свои размышления и переживания. Саши никогда не было в моей жизни. Но в своей руке я сжимал орех с четырьмя ядрами, а в почтовом ящике блестел снегом конверт с открыткой. Однажды никогда наступает, однажды никогда обязательно наступает.