Ночная птица

Прощение есть неизбежное
следствие любви. 
                А.Дюма-сын               

    

 В молодом осиннике ещё дотлевали последние полоски заката, когда группа женщин, тихо переговариваясь между собой, вышла из небольшого приземистого храма. Над маковками его куполов уже пристроились две шаловливые звёздочки. Однако полумесяц едва различимо горделиво висел поодаль, особняком.
   – Ириш, может, тебя подвезти? – обратилась достаточно молодая женщина-регент к одной из своих певчих. – А то уже совсем стемнело. Да и идти тебе не близко.
   – Спасибо, Мария Викторовна, – с усталой улыбкой ответила зеленоглазая шатенка, снимая с головы косынку и привычно расправляя красивые волосы по плечам. – Вы и так слишком ко мне добры. Если честно, хочется свежим воздухом подышать, пешочком пройтись. Не беспокойтесь, я быстро хожу. Привыкла.
   – Ну как знаешь. Ангела-Хранителя тебе в дорогу. Послезавтра начнём в четыре.
   – Хорошо. Я помню. Всего доброго!
  …Лесное шоссе, матово поблёскивая под фонарями, вывело Ирину к знакомой окраине микрорайона. Несмотря на достаточно мягкий апрельский вечер и умиротворяющие церковные песнопения, ожидаемой благости в душе не наступало. Наоборот. Под сердцем, как и до службы в храме, царило такое дикое и горькое смятение чувств, эмоций и ощущений, что хоть останавливайся и рыдай. Прямо на тротуаре. Давно с ней такого не случалось. Если не сказать – совсем не было. Никогда.
    «Володька! Володенька! Глупый ты мой. Ну зачем, зачем ты так поступил? – снова заметались в голове воспалённые мысли, будто рой летучих мышей в пещере. – Почему вообще всё так гадко произошло? У меня, ощущение, словно я не живу, и даже не существую. Будто пребываю в каком-то мрачном, депрессионно-безысходном летаргическом сне. И никак, ну никак не могу проснуться! Хотя прилагаю к этому все имеющиеся силы. Только они иссякают. Их становится всё меньше. И восстановиться нет возможности. Устала, смертельно устала…
    Какая же я тоже дура! Своенравная горделивая дура. Была семья, не хуже других. Пожалуй, даже лучше. Двоих детишек нажили, которыми я всегда восторгалась. А мужа просто обожала! Всегда старалась быть рядом с ним, заботиться о нём и детях. Все вместе прошли испытания и счастьем, и невзгодами. Казалось, подобной идиллии не будет конца. Так нет! Практически из ничего стали возникать проблемы. Как сейчас принято говорить – на бытовой почве. Мне бы скрепиться где-то и перетерпеть. Приучить себя к смирению и мудрости. Глядишь, мужик набесился бы и оценил благородную жену. Потихоньку миновали бы кризис среднего возраста. Детишек вместе подняли бы. Почаще в храм стали ходить. Улеглись бы пресловутые страсти и бурлящие внутри гормоны.
    Но, как известно, мы зачастую крепки лишь задним умом. Не поняла и не приняла я необъяснимо-странных заигрываний мужа с «зелёным змием». Не стерпела его разборок в пьяном виде. Да ещё при детях. Сколько не пыталась образумить благоверного, тот ещё сильнее наглел. Стало чуть ли не до драк доходить.
    Помучилась я так некоторое время, тяжело вздохнула и… Сама, собственными руками написала заявление на развод. А затем этеми же руками отдала Володьку в чужие бабские объятия. Грязные и похотливые. А там – вино и водка неиссякаемым потоком хлынули. Разливаясь в притонно-прокуренных «берегах» до самого утра. И днём тоже. Опустился мой бывший, совсем голову потерял. Все мозги, видать, пропил с дурными людьми. До уголовщины докатился. И накрыло его в СИЗО тяжёлым «медным тазом» – статья до 10 лет…
    Просто не верится, что у нас когда-то была семья. И так славно жили! К родителям в гости ездили. На своей машине. Лес, грибы, ягоды, рыбалка. В домах отдыха вместе отдыхали, в профилакториях. Детишек на море возили. В гости, в кино, на спектакли, в магазины – всегда вдвоём. А сколько по Москве бродили всей семьёй! Все знаменитые уголки обошли. Хорошего, безусловно, было больше, чем плохого. И вот! Такая жуткая боль! Невыносимая! Так хочется, чтобы это оказалось лишь маской для наркоза. Может, как-нибудь обойдётся? Вернётся Володька? Пусть даже через какой-то срок? Покается. И у нас всё ещё образуется? Мы ведь не старые. И дети у нас не совсем уж взрослые…»
  …Ирина привычно нырнула в знакомый подъезд. Поднялась на свой этаж. Открыла ключом дверь.
   – Мам, чего бы ещё перекусить? – кинулся к ней младший сын Димка.
   – Попроси Викулю. Пусть поможет. А я очень устала, – чуть слышно выдохнула молодая женщина.
    На кухню зашла Вика, старшая дочь Ирины.
   – Ничего нового не слышно? – с затаённой надеждой спросила её мать.
   – Нет, пока ничего, – угрюмо помотала головой студентка-третьекурсница и открыла холодильник. – Есть будешь, мамуль?
   – Нет, спасибо. Мы при храме потрапезничали.
  …Когда всё семейство, включая кошку, шиншиллу, канарейку и рыбок, улеглось наконец спать, Ира достала с полки молитвослов, легла в кровать и начала медленно читать.
    «Как хорошо, что после долгих мытарств я стала спасаться у Бога, – благодарно подумала она. – Что волею судьбы начала петь в церковном хоре. Что приобщилась к канонам православия. Глядишь, смогу почаще исповедоваться и причащаться. Потихоньку вымаливать у Господа прощения за все содеянные грехи. И за свои, и за Вовкины. Ведь Спаситель милостив. Не оставит в беде, поддержит. И, надеюсь, не возложит на хрупкую, замотанную женщину с двумя детьми непосильного креста. А больше мне надеяться не на кого. Мужчинам только одно нужно. Настоящих же друзей – сильных, умных, заботливых, добрых – среди них, похоже, вовсе нет. Нет твёрдого, решительного, благородного бойфренда, на мужественное плечо которого можно смело опереться и положиться во всём. Довериться, как самой себе. Да и, честно говоря, мысли мои сейчас совсем о другом. О том, кто в заточении…»
    Тяжело вздохнув, Ирина закрыла молитвослов и положила книгу обратно. Тихо перекрестилась. Взгляд её непроизвольно скользнул по серванту, где за стеклом секретера хранились разные памятные вещицы. Например, коробки со старыми открытками и письмами. Наугад открыв одну из них, она извлекла пожелтевшее от времени Володькино послание, которое тот прислал ей ещё в студенческие годы. Вынув из конверта листок, Ира бегло «просканировала» отдельные строки.
   «…Мне так хочется взять в руки твои пышные, пахнущие шампунем волосы, потрогать их, поцеловать! Твои немного гордые, но ласковые изумрудные глаза смотрят на меня отовсюду – и днём, и ночью. Они ободряюще кивают мне своими длинными ресницами. Ясный взгляд зеленоватых радужных оболочек завораживает меня, в сердце зажигается яркий, неугасимый огонь. Смотри, смотри на меня именно так, не отрываясь!..»
   «…Иришка, а ты помнишь наши встречи на берегу Волги? Наши лесные прогулки, разговоры, дни рождения у приятелей? Я навсегда запомнил, как ты взволнованно и страстно отвечала на мои поцелуи, какие слова шептала!.. Помнишь, как на реке Дубне в прибрежных зарослях старался для нас трудяга-соловей? И какие волшебные запахи растворяла ночь по округе: и черёмухи, и сирени, и ландышей, свежести речных просторов и уснувших луговых трав. Ты помнишь, Иринка, какие красивые катера и яхты проходили мимо нас? Какая чудесная музыка доносилась с палуб? Закрывая глаза, я словно наяву вновь вижу эту картину и просто дрожу от счастья, представив, как мы снова окажемся вместе. И на том же берегу…»
   «…Я иду по студенческой аллее, а ветер дует мне вслед. Он дует с той стороны, где стоит наш город. Где ты, наверное, сидишь у окна и смотришь на стекающие по оконным стёклам дождевые капли. Не исключено, что и ты, Ирюшечка, как и дождик, тоже потихоньку плачешь от нашей долгой разлуки. И слёзки твои, одна за другой, тихо стекают по милой щёчке и капают на подоконник. Не грусти, родная! После дождя непременно появляется солнышко. И через 5 дней мы обязательно встретимся…»
   «…Звёзды мигают на ночном небе, а мне кажется, что это глаза твои глядят на меня с нежностью и радостью. Речка течёт по камушкам, а мне слышится, что пересказываешь ты для меня одну из забавных историй. И голос твой при этом плавно журчит наподобие весеннего ручейка. Трава мягко шелестит в поле, а мне чудится, что волосы свои разметала ты по моим плечам. И шуршишь ими еле слышно. Но так приятно от этих прикосновений…»
    Не выдержав, Ирина закусила нижнюю губу и бесшумно, чтобы не разбудить детей, разрыдалась. «Эх, Вовка-Вовочка. Приятно тебе было. Когда-то. Тыщу лет назад... – стараясь не шмыгать носом, с горечью подумала женщина. – А мне вот сейчас… Приятно четвёртый год в одиночку поднимать двоих несовершеннолетних? Твоих же кровинушек. Что ж ты наделал, опора семьи?..»
    Сложив письмо, Ира попыталась вложить его в конверт, но оттуда внезапно выпал засушенный стебелёк клевера с двумя розовыми шапочками соцветий. «О, Господи! – удивилась и умилилась она одновременно. – Это откуда такое чудо? Володька прислал вместе с письмом? Какая прелесть! А я и забыла. Сколько же лет этому гербарию? Получается, больше двадцати?»                Молодая женщина, бережно держа на ладони хрупкое растение, осторожно понюхала его. «Надо же! Ещё пахнет! – обрадовалась она. – Летом пахнет. Речкой, лесом и луговыми травами. А ещё деревенским сеновалом. Словно презент из далёкой молодости получила. В этом есть что-то символическое…»
    Неожиданно за окнами громко крикнула какая-то птица. Затем ещё раз, чуть потише. Потом ещё. Но так же жалобно и надрывно. Ирина бесшумно подошла к окну и открыла створку. На улице моросил мелкий дождь. Однако «плачущей» птицы нигде не было видно.
    «Наваждение какое-то, – растерянно подумала женщина. – На дворе глубокая ночь, а птахе не спится. Разве они кричат в такое время, да ещё в темноте? Или потревожил кто? А может… Ой, мамочка! Может, это Володя посылает сигналы о помощи? Может, таким необычным способом он хочет замолить свои грехи и кается, бедненький? Просит у всех прощения? Ведь тяжко ему там, за решёткой. Вот и мается душа его неприкаянная. Летает по ночам в облике птицы. О милосердии просит, о снисхождении. Ой, Боженьки!..»
    От этой мысли Ирине стало совсем не по себе. Она еле устояла на нагах, держась за подоконник. «А ведь это точно знак! – встревожено посмотрела она на образа. – Вовка кличет. Просит о помощи. А чем я могу помочь?» Из глубины воспалённого подсознания всплыли вдруг слова Марии Викторовны: «Бог есть Любовь. Огромная, бескорыстная, всепрощающая Любовь».
    «А ведь верно! – с надеждой выдохнула Ира. – Следует познать и до конца прочувствовать эту земную и Господню Любовь. Надо научиться быть смиренной и послушной. Никого не осуждать. Относиться к окружающим с  искренней любовью, заботой и добротой. Не обижаться и не обижать. Даже невзначай. И тогда Спаситель поможет обрести в душе благость. А через неё и молитвы лучше услышит. Мои мольбы о снисхождении к Вовкиной греховной сути. Может, одумается мой бывший? Нащупает чистую тропку среди мерзости бесовской? И быстрее вернётся из заключения. Пусть не ко мне, но хотя бы увидит, как растут его дети. Поддержит их. А я уже и сама научилась жить по-другому. Своим укладом. И не знаю, смогу ли быть с Володькой рядом. Даже если он будет умолять об этом…»
    Внезапно крик ночной птицы вновь повторился и резко оборвался. Какая-то большая серая тень промелькнула между кустами и растворилась в сыром мраке апрельской ночи. Ирина закрыла окно, перекрестилась и тихо юркнула в свою постель. Перевернувшись на бок, она почувствовала заметное облегчение. На душе стало чисто и уютно, как в солнечное пасхальное утро. Закрыв глаза, женщина мысленно прочитала несколько молитв, с упоением вздохнула и… Начала медленно погружаться в мягкие объятия сна.
    Засыпая, Ирина поймала себя на мысли, что счастливая улыбка не сходит с её губ. Как у беззаботного ребёнка. Давно такого не бывало. К чему бы это? И вдруг поняла – завтра ей опять идти в Храм. Снова петь на клиросе. Вновь вплотную соприкасаться с Богом. А Тот услышит все её просьбы и мольбы. Непременно услышит…
  …Наконец в квартире окончательно всё стихло. Лишь позабытый стебелёк клевера остался неприкаянно лежать на подоконнике. Но он был счастлив. Безгранично счастлив. Потому что уже целую вечность не слышал шума освежающего весеннего дождя.