Вот такая пастораль

Жила-была как-то пастушка, симпатичная трудолюбивая девушка с добрым нравом. У нее был милый друг, подмастерье кузнеца, парень хоть простой, но зато честный и надежный.

Дни напролет девушка пасла коз и овечек, а чтоб даром не терять время, пока животные мирно щиплют травку на лугу, она брала с собой рукоделие.  Напевая песенку своим нежным чистым голосом, она вышивала гладью синие васильки и красные маки, зеленые леса и голубое небо, отраженное в тихом озере.

Ярко светило солнце, воздух был напоен сладким запахом медвяных трав, птицы во все голоса славили жизнь, наполняя молодое сердце предвкушением счастья.

Как-то раз в полдень ехал мимо луга молодой барин.  Одет он был в светлый костюм аглицкого кроя, восседал за рулем заграничного авто, сверкающего на солнце полировкой лака. Гордая осанка, модно стриженные усики, карие, почти черные глаза смотрели из-под длинных густых ресниц пристально, словно в душу проникнуть хотели. 

Как увидела его пастушка, так и ахнуло у нее все внутри. То ли от предчувствия беды, а то ли чего-то хорошего.

Остановил барин свое авто возле камня, на котором сидела девушка с рукоделием, вышел, слегка поклонился в приветствии. Запунцовели ее щеки, запылали огнем, словно у костра сидела жаркого. А как заговорил с девушкой голосом вкрадчивым, с легкой хрипотцой, так она и вовсе сомлела.

Попросил водицы испить, она подала кувшинчик, а руки так и дрожат мелкой дрожью, выдавая волнение.

Заметив это, хмыкнул он довольно, но вида не подал. Спросил, кто это давеча пел так душевно да ласково, она возьми и сознайся, я, мол, пела, больше некому, милый барин.

Стал он ее пение нахваливать, а сам прямо в глаза смотрит да на грудь высокую, она взгляд отводит, чтоб не поддаться колдовству чар его, да сил нет противиться, как магнитом тянет в омут черный кинуться.

Потом снова барин девушку спрашивал, сколь ей лет да с кем живет, отчего печален взгляд юной прелестницы. Отвечала бесхитростно, ничего не тая, потому как была воспитана не кривить душой да жить по честности, что есть жених у нее, парень работящий, мастер на все руки, да не умеет он слова ласковые говорить, чтоб сердцу девичьему приятность сделать, оттого и грустят глазки.

На что барин отвечал, мол, дело это легко поправимое, все еще будет в ее жизни, вишь, какая она красавица, всяческих похвал и почестей достойная...

Посидели так недолго, засобирался обратно барин, однако же прежде чем уехать, сказал девушке, что о сю пору завтра снова сюда наведается. А сам внимательно так в глаза девушке поглядел, и не поймешь, то ли с интересом, а то ли с хитрецой, и что он удумал, красавчик этот.


Всю ночь бедная девушка глаз не сомкнула, с боку на бок ворочалась да барина вспоминала.

С милым другом рано утром у колодца едва поздоровалась, чуть мимо не прошла, оставив его стоять в легком недоумении.

Рукоделие взяла, да только к нему так и не притронулась - не могла волнение унять, а вот песни свои задушевные пела. Видать, потому, что барину они очень понравились, а ей хотелось ему угодить.

В полдень появилось на горизонте знакомое авто. Не смогла девушка скрыть своей радости, выпорхнула навстречу легкой пташкой, чуть на шею барину не бросилась.

Сегодня он показался ей еще краше прежнего, словно солнце ясное перед ней появилось. И запах от него такой нездешний, манящий, обволакивающий. Снова стали беседы вести задушевные, а когда он как бы невзначай ее ручку в свою ладонь взял, не могла противиться, потому как приятно было.

И на следующий день то же самое повторилось.

О чем говорили, она бы не вспомнила, потому как все, как в тумане было.

Вроде как есть у него в большом городе невеста, да уж больно жеманница, себялюбица, еще такая строптивая, что сладу нет. Но из семьи богатой, приданое за ней хорошее сулят, и хоть не лежит сердце барина к ней, а надобно жениться, партия выгодная.

Так жалко стало девушке барина, что слезы из глаз в два ручейка полились. Как можно такого красавца не любить, как можно чарам его противиться? Стал барин слезки те губами осторожно собирать, а потом вдруг в уста девушку целовать, да так, что дух у нее захватило. А поцелуи все жарче становятся, спускаются все ниже, уже до ложбинки на груди добрались, и усы так приятно шею щекочут...

Неизвестно, откуда взялись силы у хрупкой девушки, только оттолкнула она руку барина, что вдруг стала под подол ее платья пробираться. Злой огонек раздражения вспыхнул в почти черных глазах барина, но он быстро сумел его погасить. Девушка испугалась своей смелости,  спросила, придет ли он на следующий день, а тот пожал плечами, мол, если ты так до ласк неохоча да неуступчива, душа моя, вряд ли я смогу приехать снова.

Вздохнула тяжко девушка, едва подавила рыдания.

А ночью опять не смежила век юная пастушка, думы одолевали горькие...


Наступил новый день. Козочки и овечки мирно паслись на луге, солнце светило ярко в небесах, птицы славили жизнь -  все было, как всегда.

Только не пела песни пастушка, вяло перебирала пальцами рукоделие да понапрасну всматривалась в горизонт  -  не ехал молодой барин.

Лишь к вечеру, когда солнце коснулось глади озера своим краешком, запылилась дорога и показалось авто.

Приехал! - ликовало юное сердце, -  любит!

Побежала навстречу барину, не чуя под собой ног. Ах, как же она была хороша, как соблазнительна с распущенными волосами, розовыми пухлыми щечками, горящими глазами!..

Барин невольно залюбовался и хищно облизнулся: «Моя ты теперь, моя...»

Подбежала к нему, кинулась на шею... Потом с трудом оторвалась и, отступив пару шагов назад, решительно взялась за ворот платья, рванула тонкую ткань.

Обе руки нырнули внутрь, и через секунду девушка протянула барину свое бьющееся сердце. Тот брезгливо поморщился, протянул ладони, но, тут же охнув от сильного жара, от него исходящего, уронил сердце прямо в дорожную пыль.

Так и лежало оно там, беспомощное, пульсируя и сжимаясь.

Барин и девушка стояли, не шевелясь, и смотрели: она на него, а он - на умирающее сердце.

Потемнело лицо влюбленной пастушки, упала с глаз пелена. Подошла она к своему сердцу, подняла его бережно, стала сдувать пыль - да какое там, разве теперь отмоешь, ототрешь дочиста?..

Приложила к груди едва бьющееся, трепетное, нежное, развернулась и пошла прочь...