Две обиды

Иногда, если сделаешь что-то не так как надо, тебя гложет этот поступок всю оставшуюся жизнь…ты периодически вспоминаешь этот момент, прокручиваешь его в памяти сотни раз и думаешь, зачем ты так поступил? Прокручиваешь этот момент снова и снова, рассуждаешь… Может такое происходит не со всеми, может кто-то вообще не зацикливается на такой ерунде и продолжает жить дальше, а может наоборот.
Таких моментов в моей жизни было два. Один в детстве, причем я даже не помню, что предшествовало этому эпизоду из моей жизни, что было за несколько дней до него и после, а так же какое это было время года, но почему этот момент отложился в моей памяти…  Второй случай произошел во время моей учебы в военном училище. Но сначала первый.
Это было в детстве. Мы были у моей бабушке по маминой линии, которую я называл не бабушкой, а Гувайкой. Это имя, если можно так сказать, возникло из двух слов. Мама, объясняя мне кто такая бабушка, сказала что это другая мама. Я выговорить это не мог и мог сказать только Гувай Мама, что в конце концов переросло в Гувайка… Она не обижалась на меня, так как души во мне не чаяла и привыкла к такому. Вслед за мной так называли ее все остальные внуки и внучки, которых было всего двое – мои двоюродные брат и сестра, но ей почему-то нравилось именно когда я ее так называю, а не другие. Бабушка жила в рабочем поселке, в Ульяновской области. Мы с мамой, проживая в ленинградской области, старались на лето всегда приезжать к ней, так как в принципе, ехать нам все равно было не куда. Мама с отцом развелась и воспитывала меня одна. Мне очень нравилось в деревне, мы ходили на речку, играли во дворе, я рыбачил и так далее и тому подобное, короче я делал все, что обычно делают дети в деревне в моем возрасте. Я, кстати говоря, плохо понимаю, сколько мне тогда было лет, но предположим что мне было около восьми.
Кроме бабушки, естественно у меня был дед. Он был очень хорошим человеком, хотя я его совершенно не помню, даже когда смотрю на его фотографии. По рассказам матери, он был педантом во всем, все у него было разложено по полочкам, сверкало и блестело. Наверное я уродился в него. Когда он купил свой первый и последний в жизни мотоцикл Урал, который до сих пор сложенный лежит в сарае, то он любил его, наверное, больше чем бабушку, протирал, мыл, чистил и гладил как верного друга, как буд-то он был живой. Наверное, хотя я этого и не знаю, он даже разговаривал с ним. По крайней мере, я бы не удивился.
Ещё у моей мамы били брат Сергей и Сестра Татьяна. Естественно родительская любовь распространялась на всех детей, но почему-то больше любили мою маму, наверное потому, что она была самая старшая, серьезная, умная и рассудительная. С высоты своих прожитых лет, могу сказать, что наверняка они были правы, хотя в жизни моей матери все эти качества не пригодились. Или она не смогла их реализовать в полной мере. А может в нашем, сегодняшнем мире они вообще не нужны.
Жили они в небольшом доме, естественно с огородом, который располагался возле главной дороги в поселке. Домик был милый и ухоженный, ничего лишнего, никакого мусора и непонятных валяющихся тут и там предметов. Весной домик подкрашивали и он радовал глаз своим видом жильцам и окружающим. Внутри тоже было уютно, тепло и чисто. В доме были небольшая кухонька, с большой русской печкой, на которой мы любили играть, а также были две проходные комнаты. В дальней комнате тоже была печка круглой конструкции, как высокая бочка. Печки в доме – это как отдельная маленькая история. На русской печи, наверху, было много интересного. Какие-то дедовские отвертки, маленькие ключики, которые лежали на полочках над печью, но самое интересное, а главное вкусное, находилось в небольших мешочках, сшитых бабушкой из старых простыней. Там были сушеные вишни и яблоки – вот это вкуснота! Мы забирались туда втроем с моей сестрой и братом и втихаря уплетали все это… бабушка наигранно ворчала, что мы мол все ее запасы там как мыши поедаем. Мы смеялись и продолжали поедать ее запасы… На этой печи мы любили спать, причем доходило чуть ли не до драки за теплое место, но все решалось мирно. Также можно было спать за печкой в дальней комнате. Когда ее протопят, она была теплая, даже горячая.  Мы любили смотреть, как бабушка разжигает печку. Нам даже давали поднести спичку к бумаге, заткнутой между поленьев и мы сидели и смотрели как языки огонька начинают облизывать поленья и как они начинают трещать… Еще в доме была терраска… это было тоже нам очень интересно. Там были старые газеты и журналы, два огромных сундука с вещами, которые были очень всем дороги, как в материальном смысле, так и в практическом. Там были отрезы материи, одежда и обувь, привезенная моей мамой из Германии, в которой кстати я и родился. Каждый год, когда мы приезжали, мама с бабушкой собирали всех своих близких, открывали эти сундуки, перекладывали все и кое что раздавали каждому в качестве подарков. Мы дети, любили при этом присутствовать… еще в доме было два погреба, один на кухне, другой в дальней комнате. Иногда, бабушка или дед разрешали мне туда залезть и это для меня было как маленькое приключение. Дед работал водителем, возил директора леспромхоза на уазике, который всегда блестел и был как новый, а бабушка, не имея никакого образования, работала в поселковой администрации не знаю кем. Семья считалась благополучной, имела много друзей и знакомых и жила в принципе счастливо.
Напротив уютного бабушкиного домика, через дорогу был маленький крытый рынок. Днем по выходным там продавали все, что росло в огородах деревенских домов, а вечером там собиралась молодежь на мотоциклах и мопедах.
Короче говоря, это был обычный поселок деревенского типа, которых в нашей стране десятки тысяч. Красивый, живой, зеленый летом и белый зимой.
Меня маленького любили все. Со мной играли, меня всюду брали. Дед и бабушка во мне души не чаяли. В доме были муравьи и дед говорил чтобы я догнал муравья. Муравей залезал между досок, а я лежал и корячился, пытаясь за ним туда пролезть… Дед смеялся. Еще дед ловил воображаемого муравья и якобы быстро запихивал его мне в штаны и я начинал извиваться, раздеваться и ловить его. Все смеялись. Муравьев я называл Момейчиками. Эх момейчики момейчики…  Я всюду ходил за дедом, он мне сделал брусок из дерева, дал кучу маленьких гвоздиков и я с упоение забивал их туда…  А еще у нас был проектор для просмотра диафильмов. Такой диапроектор сейчас нигде не найдешь, а раньше это было как сейчас видеомагнитофон. Мы собирались все толпой, рассаживались на полу, дед крутил нам мультики читал сказки… Эх дед… Он внезапно ушел из жизни, повесившись в сарае на электрическом проводе, никому ничего не объяснив…  Дед….Не буду об этом говорить….
Не помню уже, в какое время года гостили мы у бабушки. Все было хорошо. И вот в один прекрасный день мама подошла с бабушкой к серванту, стоящему в главной комнате и стали перебирать посуду, привезенную мамой из Германии. Я как всегда находился подле них на полу и рассматривал все, так как в серванте находилось куча интересных вещей: книжки, журналы, разные полезные мелочи… И вот моя мама достала из закромов этого серванта посуду. В основном тарелки: глубокие и мелкие. Она стала перебирать их, раскладывая в разные кучки и, когда она их таким образом закончила сортировать, она сказала бабушке, что вот это твое и можете этим пользоваться, а остальной я пока тут оставлю, а потом может когда-нибудь заберу. И тут на меня что-то нашло. Я не знаю, как это объяснить, но я не хотел отдавать эти тарелки бабушке, как буд-то они были моими. Я плакал, мама объясняла мне, что эти тарелки надколоты, или поцарапаны и она просто хочет чтобы ими пользовались в деревне, а хорошие мы потом заберем с собой в город, но ее доводы меня не убеждали или я просто их не понимал в то время. Я плакал навзрыд и закатил истерику. Все были в шоке! Я даже как-то оскорбил бабушку, не имея на то никаких снований. Я не помню, чем закончилась данная история, наверное, меня поставили в угол или тому подобное…Наверное бабушка на меня обиделась…
Я не знаю, почему я это вспомнил, но я это вспомнил… Мне обидно за себя до слез перед моей любимой бабушкой, я бы хотел перед ней извиниться, обнять ее и попросить прощение за свое поведение, но ее уже нет на свете… Когда я приезжаю в гости к дяде, в настоящее время, то я прихожу на кладбище навестить ее и деда и мысленно прошу прощения перед ней… Об этом я никогда ни кому не говорил и решил написать про это почему-то только сейчас… Вот такая история, может она кому-то покажется полным бредом, но это часть моей жизни…
Вторая же история произошла, как уже говорил, когда я учился в военном училище. Ехали мы как-то с девушкой в метро поздним вечером в выходные. По-моему, это было воскресение. В городе было уже не многолюдно, да и в метро людей было не много. Времени было полуночи и люди спешили побыстрей доехать до своих удобных питерских квартир… Я тогда был молод и глуп, как обычно люди по старше говорят о молодых. Я был влюблен, как и все парни в моем возрасте. Мы сидели с девушкой в обнимку в вагоне метро, покачивающемуся в ритме движения поезда и разговаривали о каких-то мелочах, а может молчали каждый о своем…я уже не помню, да это и не столь важно. В руках у нас было по бутылочке питерского пива Балтика-3, которое мы с наслаждением периодически потягивали. В вагоне было пять человек: молодая пара, тоже в обнимку щебечущие что-то друг дружке, и трое взрослых уставших мужчин, возвращавшихся наверное с поздней работы.
Поезд остановился на очередной станции и в вагон вошел пожилой мужчина и сел как раз напротив нас. Ну сел себе и сел, мы не обратили на него никакого внимания, такой же питерский пенсионер, каких тысячи в Петербурге, ничем не выделяющийся. Поезд тронулся и мы поехали дальше. Мы с девушкой улыбались друг дружке, смеялись что-то друг другу рассказывая, всем своим видом мы говорили что молоды и влюблены, наши лица искрились жизнью и светом… Мужчина, севший напротив, внимательно нас осматривал и тоже улыбался. Он просто не отводил от нас своих глаз. Я невольно тоже присмотрелся к нему. Чистые, начищенные, хотя и видавшие виды кожаные ботинки, серые брюки простого покроя семидесятых годов, светлая в клетку рубаха и старенькая ветровка. Мужчине было может около семидесяти, а может и больше…я до сих пор трудно определяю возраст по одному лишь взгляду на человека. Темные с проседью волосы, морщинистое лицо и, насколько я помню, темные умные глаза человека, прожившего долгую, полную радостей и горя жизнь… И почему я сделал этот вывод лишь спустя столько лет? Так трудно разгадать человека с первого раза и не ошибиться с выводами…
Поезд в очередной раз сделал остановку, двое мужчин покинули наш вагон. Двери закрылись и мы поехали дальше. Мужчина по-прежнему смотрел на нас, а мы старались не обращать на него свое внимание. Он что-то говорил, глядя на нас, но как-то не определенно. Вроде бы как обращаясь к нам, а вроде бы как сам с собой. Иногда он кивал на наши пивные бутылки, а мы лишь улыбались, думая, что может он немного не нормальный. Стоит отметить, что в те года молодежь постоянно пила пиво в самых разных местах и особенно возле метро, где она и собиралась. И в таких общественных местах было много бомжей и разного вида личностей, собиравших пустые пивные бутылки. Некоторые были вполне прилично одеты для людей пожилого возраста и мы, сидя в этом ночном поезде, подумали, что этот мужчина хочет, чтобы мы оставили ему наши бутылки. Поезд сделал еще пару остановок и скоро должна была быть наша. И вот в какой-то момент нашего почти ночного путешествия в метро, когда вагон находился между станциями и двигался с большой скоростью, когда его бросало из стороны в сторону, мужчина приподнялся со своего места, наклонился к нам и что-то проговорил, обращаясь к нам. Мы ничего не расслышали, но я, почему-то разозлившись на него, наклонился в свою очередь к нему и сказал:
- Мужик, да оставим мы тебе бутылки! – и, сказав ему это, я поставил сою бутылку ему около ног.
Дальше произошло нечто такое, что я не забываю никогда и что с подвигло меня написать этот рассказ. Мужчина изменился в лице, со злостью пнул бутылку ногой, что-то пробормотал и уставился в одну точку. Я хотел было накричать на него, но вовремя остановился, так как подруга одернула меня за руку. Я решил не обращать на странного пассажира внимания и мы спокойно, молча доехали до своей остановки. Пивная бутылка так и каталась по вагону побрякивая, ударяясь о металлические части вагона. Лишь когда мы встали и собрались выходить, мужчина повернулся ко мне и с презрением сказал:
- Мне не нужны ваши бутылки. Просто я смотрел на вас и вы мне были симпатичны, я просто хотел сказать вам, чтобы вы не пили эту гадость! – сказав это, он демонстративно встал и пошел в другой конец вагона.
Я стоял как дурак, бутылка пива ударилась мне об ногу и покатилась дальше… я подобрал ее, посмотрел на мужчину и мы вышли. Больше я его никогда не видел, он возможно уже умер, а может и нет, ведь это было больше двадцати лет назад…
Вот так… две истории, две боли, которые я причинил родному и не родному мне человеку. В обоих случаях можно сказать не осознанно, но может обида, нанесенная другому человеку вдвойне обиднее, если она нанесена не осознанно? Хотя нет, это я говорю ерунду… Просто надо прислушиваться к человеку, понимать его и не делить людей на родных и нет. Я и сейчас, разменяв четвертый десяток, иногда обижаю кого-то, ведь всяко бывает в жизни, но почему-то не обращаю на это внимания, но вот эти два случая, оставили не приятный для меня осадок в моей душе…