Леди Генри. глава 10

Джон размышлял над тем, что произошло. Можно ли теперь что-либо поправить? Не раз он ругал себя за минуты слабости, допущенной даже не тогда, в парке, в первый вечер с Аделью, а раньше, гораздо раньше. На что он рассчитывал, проводя ночи перед ее портретом, мечтая о ней до утра? На то, что никогда не увидит ее? Что эта женщина так и останется фантомом, капризом художника? Но, вот она здесь, хозяйка замка, и что ему остается теперь? Как ни старался он избегать Адели, ему приходилось каждый день видеться с нею, и это причиняло ему боль. Красота Адели была соблазнительна, порочна, и сама она – высокомерная, капризная – оказалась для него сетью. Что он мог противопоставить ей, какие барьеры?

 Временами ему казалось, что приближается страшная минута, когда он забудет честь и долг, и бросится к ее ногам, готовый и уже вполне созревший для любого безумства. Он видел дурные, тревожные сны и просыпался среди ночи с тяжело бьющимся сердцем, держась за грудь. Но с каждым днем – он чувствовал это – он все больше погружался на какую-то глубину, к мрачному холодному дну. Он боялся себя, своих чувств. Он боялся Адели. «Вот такие женщины и толкают на преступление» - подумал Джон, и губы его искривила горькая усмешка.

Он стал забывать Вики. Но, думая о ней, он противопоставлял ее Адели, и то, что он чувствовал теперь, было так не похоже на ту любовь, которой он любил прелестную Вики.

Джон негодовал на себя, мучительно пытаясь найти выход. Он даже подумывал о том, чтобы отказаться от места, потихоньку уехать, вырваться из капкана зависимости, страсти, которая – он знал – сулит ему только страдания.  Он понимал, что слабеет, становится смешон. Например, вчера за обедом он дважды поймал ее задумчивый взгляд и почувствовал прилив желания, острого, унизительного для него. Только когда Адель отвернулась и спокойно заговорила с Габриель, он незаметно вытер пот со лба и успокоил себя тем, что ее взгляд мог быть бессознательным.

Сегодня Джон ни разу не вышел в столовую. Сколько это может продолжаться? Работа – вот что его спасет. И Джон с головой ушел в дела бизнеса и воспитания Ричарда.

Наступила середина августа, но стояла все та же ясная, сухая погода. Адель много гуляла и шутила, что старается нагуляться на год вперед. Ее всюду сопровождал Анри. Прогулки по парку, конные прогулки, прогулки в автомобиле – молодой граф был готов на что угодно, лишь бы оказаться с нею. Джон знал, что по ночам Анри напивается в своей спальне. Он стал мрачен и болезненно раздражителен. Однажды он напился прямо в библиотеке, зацепился за край ковра и разбил бокал, разрезав при этом ладонь. Джону пришлось тащить его наверх.

- Анри, друг мой, вы здорово надрались, - сказал Джон.

- В драбадан, - подтвердил он.

- Ну, не то чтобы… а, так, поддали.

- Ну, конечно.

- Надо бы взять себя в руки, - сказал Джон.

- Надо бы… Да, что и говорить…

Через минуту Анри сказал:

- Вам не кажется, дружище, что как-то долго мы лезем по этой лестнице? Тут и ступеней всего ничего, а, вот, поди ж ты!

Он щелкнул по носу статую самурая в полном боевом облачении и засмеялся.

- Тс-с-с!

- Совершенно верно, дружище, тс-с-с! – он поднес к губам указательный палец.
У себя в комнате Анри сразу повалился на один из диванов. Джон наклонился и заглянул в его бледное отечное лицо.

- У вас неприятности, Анри? – спросил он.

Молодой граф открыл глаза. Его красивое лицо исказила гримаса брезгливости и страдания.

- Неприятности! Да их у меня как у дурака фантиков! Хотя, если подумать, какие там неприятности… Надо было бежать отсюда и баста. Не успел, черт возьми. То-то и оно… что не успел. Бегите, дружище. Надеюсь, вы себе не враг, хотя кто вас знает.
Джон осмотрел порез и попытался перевязать руку графа.

- Сам! – буркнул Анри.

- Вы могли перерезать вены, граф.

- Чепуха! На руке часы.

Джон помог Анри снять испачканную кровью рубашку. Молодой человек  что-то порывался объяснить Джону, но вдруг повалился набок и мгновенно уснул. Лицо его было бледным, даже какого-то землистого оттенка, на лбу выступили капли пота. Джон прислушался: дышал он с хрипами. Готфрид какое-то время постоял, потирая подбородок, потом решительно вышел из комнаты.

Анри питает страсть к графине, это ясно. Он дал это понять в первый же вечер пребывания Адели в замке. Бедняга Анри! Он страдает, и страдает, похоже, сильно. Его связывают узы родства, уважения к отцу и мнение света. К тому же, пылкость, с которой он, как правило, отдается предмету своих мечтаний, только осложняет дело. Молодой граф страдает от ревности, а он-то сам, Джон, как он ревнует Адель! Как стремится быть с ней, и в то же время прилагает колоссальные усилия, чтобы не поддаться искушению! Ведь случилось же такое три дня назад. Утром Джон по своему обыкновению стоял у окна, застегивая рубашку. Взгляд его рассеянно скользил по кронам парковых дубов. Вдруг на дорожке появилась Адель. На минуту она задержалась у фонтана, наблюдая за игрой струй, и неспеша пошла дальше.

Она была в зеленом платье нежного пастельного оттенка, с глубоким вырезом на спине. С бьющимся сердцем Джон прильнул к окну. Показалась тоненькая фигурка Габриель. Приподняв узкую клетчатую юбку, она мелкими шажками побежала вслед за Аделью. Обе женщины скрылись в парке. Джон рванулся, перекинул через руку пиджак и выскочил на лестницу. Потом остановился как вкопанный, и, проклиная себя, вернулся в комнату. Злой, удрученный, печальный сидел он в кресле и битый час молча курил, унимая внутреннюю дрожь.

Как-то – это было в конце июля – лорд Генри поручил Готфриду одно дело в Лондоне, для завершения которого могло потребоваться несколько дней. Джон вздохнул с облегчением. Эти дни помогут ему успокоиться и взять себя в руки. Но, уже вечером в отеле он так тосковал, что не мог уснуть всю ночь, а утром, разбитый, больной, с трудом нашел в себе силы, чтобы добраться до лондонского кредитного общества «Джексон и сын».

Все кончено. Он уже никогда не освободится, никогда не станет прежним. И поправить теперь ничего нельзя. Остается только держать себя в руках. Или уехать.
Спустились мутные сумерки. Небо и гладь Темзы были выкрашены неаполитанской желтой, в полях клубился туман. Когда Джон Готфрид пришел на террасу с юным графом, Адель уже находилась там. Она сидела в плетеном кресле и, улыбаясь, разговаривала с Анри. Джон взглянул на нее и, в который уже раз, убедился, что эта женщина умеет владеть собой. Она расслабленно откинулась на спинку кресла, положив ногу на ногу. Ее простое черное платье с воланом шло ей великолепно.  Ричард бросился к матери и порывисто поцеловал ее. Адель спокойно отстранила сына и, не взглянув на Джона, лишь легким наклоном головы отвечая на его глубокий поклон, сказала, обращаясь к Ричарду:

- Милый граф, вы изомнете меня.

- Я рад видеть тебя, мама! – воскликнул он, опускаясь на колени возле кресла графини.

- Я тоже, дитя мое.

Габриель сидела за столом, сервированным для чая, и чистила яблоко. Вскоре появился оживленный лорд Генри. Завязался непринужденный семейный разговор.

- Мистер Готфрид, - вдруг сказала Адель, - быть может, вы знаете, почему мисс Уиллис не вышла к чаю?

И, прежде чем Джон успел ответить, Ричард выпалил:

- Она валяется у себя в комнате с головной болью, вот почему!

Граф сделал замечание мальчику, и в его голосе промелькнул оттенок угрозы. Адель и бровью не повела. Но за весь вечер она больше не взглянула на Джона. Поставили пластинку. Анри пригласил Адель. Джон задумчиво глядел на мерно покачивающуюся пару в полосе света, падающую через балюстраду. В саду вдоль дорожек зажглись огни, и тьма сгустилась. Некоторые лампочки прятались в траве, и получались густые черные тени, похожие на глубокие провалы.

Лорд Генри, которому собрания на террасе с видом на реку всегда нравились, сегодня пребывал прямо-таки в благостном настроении. Он любовался Аделью и старшим сыном, глядя на них с отеческой заботой и нежностью. Взошла луни, и река мирно заискрилась в лунном свете. Пряный августовский ветерок шелестел  в листве, доносил прохладу полей и парка. Неторопливо попыхивая сигарой, граф тронул Джона за локоть и заметил, что это красивая пара, и что, собственно, так мало нужно, чтобы чувствовать себя дома: тихая музыка в сумерках, голоса, «форстер»  1908 года, преломляющий свет в благородных гранях хрусталя. Джон согласно кивнул. Он был затоплен печалью, августом, молчаливой любовью.

На террасе показалась мисс Уиллис в коричневой шали и, отказавшись от чая, увела Ричарда спать. Вслед за ними ушел граф, поцеловав на прощание Адель и пожелав всем спокойной ночи.

- Анри, милый, - услышал Джон голос графини. – Мое платье слишком тонко, а, между тем, делается свежо. Принесите мне шаль. Вы найдете ее на шахматном столике в будуаре.

- Моя единственная забота – удовлетворять ваши желания, Адель – ответил молодой граф и направился к стеклянной двери.

- Ах, леди Генри! – воскликнула вдруг Габриель. – Вы приказали убрать шаль в гардеробную, ибо не думали надевать сегодня!

- Правда? – задумчиво сказала Адель. – Что ж… Габриель, дорогая, пойдите, помогите Анри. – И девушка мгновенно упорхнула.

Они остались одни. Это случилось в первый раз. Где-то, совсем рядом, закричала птица и взлетела с громким хлопаньем крыльев. Адель откинулась на спинку кресла и молча устремила взгляд на Готфрида. Он видел, как в темноте поблескивают белки ее глаз. В небрежной и неподвижной позе она казалась воплощением искушения.
 
- Я жду, мистер Готфрид, - произнесла она, наконец.

- Что прикажете? – удивленно спросил он.

- Разве я смею приказывать вам? Вы – человек другого мира. Я это вижу. Я даже не знаю, могу ли я смотреть в вашу сторону… Я иду с оглядкой, как в лабиринте, где под неосторожной стопой может разверзнуться бездна.

Пораженный, Джон глядел на нее. Сердце его колотилось.

- Графиня, прошу вас…

- Нет, это я прошу вас!

- Графиня, не говорите ничего, о чем завтра можете пожалеть. Мне бы очень этого не хотелось.

- Замолчите! – она сделала нетерпеливый жест. – Я вполне себя контролирую, и мои чувства не зависят от количества выпитого «форстера»,  если вы об этом… Вы были женаты?

- Нет.

- Тем хуже.

Она сжала подлокотники кресла так сильно, что кожа на костяшках побелела. Тускло отсвечивали кольца на пальцах. В растерянности Джон присел на консоль, с которой утром была снята медная статуэтка.

- Леди Генри, - начал он, тщательно взвешивая слова, - мне кажется, что-то происходит, что-то очень важное. Я не берусь судить, но думаю, кто-то из нас заблуждается. И скорее всего – вы. Я стараюсь не навредить ни графу, ни вашему сыну, ни тем паче – вам. Я бегу от этого, графиня.

Она не двигалась и смотрела в пустоту, точнее во мрак, который заполнил пространство. Воздух стал, как мокрая вата, насквозь пропитанный наркотическим ароматом ночной фиалки.

- Вы смотрите на отношения рационально, – сказала она. – Вы не можете знать…

- Я знаю! Я знаю, к чему приводят такие прихоти. Это не принесет счастья никому. Хотя… - он осекся. – Быть может, мы говорим о разных вещах… Что вам это даст? Вы занесете мое имя в список своих побед?

- Как вы смеете? – прошептала Адель.

Уязвленная, она поднялась из кресла. Рассеянный свет, падавший на террасу, обрисовывал формы ее тела под тонким платьем, черным с голубой искрой.
 
- Как вы смеете? – тихо повторила она, побледнев от негодования. – Вы считаете, это от скуки? Небольшой адюльтерчик? Так или нет? Отвечайте!

- Графиня, послушайте… прошу вас…

- И вы открыто говорите мне об этом! Дай бог терпения! – воскликнула она, жестом прерывая попытку Джона говорить.
 
Теперь глаза ее горели, и Джон невольно залюбовался ею. В отдалении глухо пророкотал гром, повеяло свежестью.

- Простите, графиня, – сказал он, наконец. – Я не знаю, что говорю. Но, если я ошибаюсь, тем хуже для меня!

Адель слушала, вглядываясь в Джона, в его лицо с упрямым подбородком и волевой складкой губ, но не успела ответить, так как на террасу вошел Анри.

- Дорогая Адель, простите меня за задержку. Вы, вероятно, совсем продрогли. Габриель, эта милая девочка, помогла мне отыскать вашу шаль. Вот она, прошу.
Адель резко повернулась к Анри. Он слегка отпрянул и взглянул на Джона.

- Нет, нет, не извиняйтесь! Все в порядке, милый, - сказала она. – Я вполне вознаграждена вашей заботой. Вероятно, уже поздно. Пройдемтесь по саду перед сном?

Она взяла Анри под руку, и молодой человек вспыхнул от удовольствия.

- Доброй ночи, Джон, - бросил он.

- Доброй ночи, Анри. Леди Генри…

Она ответила кивком на его глубокий поклон, и вместе с Анри исчезла в темноте. Слышалась музыка. Джон с удивлением подумал, кто бы это мог завести патефон в столь поздний час, и тут же забыл об этом. Он остался наедине с самим собой, растерянный, печальный, с тревожным чувством надвигающейся опасности. Снова прокатился гром, и черное небо разрезала молния. В воздухе запахло озоном. Джон с шумом выдохнул и потер усталые глаза. В глубокой задумчивости стоял он у балюстрады, скрестив руки на груди. Вошли слуги, чтобы убрать со стола, и Джон испытал приступ раздражения при мысли, что кто-то из них мог слышать разговор. Он закурил и протянул пачку Жозефу, который поглядывал на него с улыбкой на простоватом лице.

- Спасибо, я не курю, - ответил молодой француз.

- Напрасно.

Наконец, слуги вышли, унося с собой груду посуды, и Готфрид проводил их мрачным взглядом.

Поднимаясь к себе на третий этаж, он вспомнил сон, виденный накануне приезда графини. Бывали минуту, когда Джон казался себе равнодушным, поддавался искушению плыть по волнам случайностей, но тут же одергивал себя. По натуре боец, он не был фаталистом, все, что делалось вокруг него, делалось благодаря ему же. И именно такое положение вещей, которые он видел во всей их обнаженности, удовлетворяло его. А что теперь? Разве он не мечтал об Адели, не желал ее всем сердцем, со всей болью невозможного счастья? И вдруг теперь, когда она дала понять, что желает с ним близкого общения, он в испуге бежал. И, может быть, именно потому, что почувствовал в этой женщине силу, страсть, которой она способна отдаваться без остатка, и которая сокрушает все на своем пути. Это – хищный цветок, который, стоит только неосторожному насекомому приблизиться, захлопывается, сминая его в своих объятиях.

- Тем хуже, - пробормотал Джон, засыпая.

Наутро, когда он спустился к завтраку, выяснилось, что на рассвете Анри завалил спальню графини цветами и уговорил ее позавтракать с ним в городе.

- Так они уже уехали? – спросил Джон, побледнев.

- Да, мистер Готфрид, - ответил Уотсон.

Появились лорд Генри и мисс Уиллис с мальчиком. Сославшись на головную боль, Джон не поддерживал беседу. Но, когда появилась прелестная Габриель с алой розой в завитых волосах, настроение его совсем испортилось. Вот этого Джон не ожидал! Он так привык к этой очаровательной тени Адели, девочке с желтыми глазами, что сама мысль об Адели, о том, что она наедине с пылким и влюбленным Анри, возбудила в его сердце яростную ревность.

После завтрака Джон увел Ричарда в классную комнату, где они прозанимались три часа кряду. Потом занялся делами лорда. В кабинете за массивным ореховым столом он неутомимо работал, время от времени нервно поглядывая на часы. Получив экономическое образование, Джон имел обширные знания по этой части, и легко открыл злоупотребления в графских поместьях. С неутомимым усердием он приводил все в порядок, сберегая крупные суммы денег, прежде утекавших из бюджета лорда. К тому же, дела лондонских фирм отнимали немало сил, и он, как атлант, помогал графу нести и эту ношу.

Он встал, прошелся по кабинету, отдернул штору и посмотрел вниз. На площадке перед подъездом стоял только черный «каули» лорда. Джон ушел на прогулку, и больше часа бродил в окрестностях. Возвращаясь, он надеялся увидеть Адель. Намеренно подходя к замку с северной стороны – так была не видна подъездная площадка -  Джон испытал острое разочарование. Машины молодого графа у подъезда не было. Он нажал на кнопку звонка, старый Уотсон открыл ему. Еле сдерживаясь, Джон прошел через холл и взбежал по лестнице. В апартаментах графини пахло цветами, лучи заходящего солнца заливали комнаты. Где-то негромко играл радиоприемник. Джон пошел на звук. Комната Габриель была открыта.  В простом платье, с палитрой в руке девушка стояла у мольберта.

- Прошу прощения, Габриель, - сказал Джон. – Я, наверное, помешал вам.

- Нет, нет, что вы, мистер Готфрид! Мне давно следовало бы сделать перерыв, - воскликнула девушка, повернувшись к молодому человеку и внимательно глядя на него блестящими янтарными глазами. Джон смутился.

- Габриель, я… я подумал, не случилось ли неприятности с леди Генри, - запинаясь, произнес он. – Ее нет с раннего утра…

- Ах, мистер Готфрид, - воскликнула Габриель. – Право, все в порядке! Леди Адель звонила в пятом часу. Кажется, она прекрасно проводит время. И потом, она ведь с господином Анри. Что может случиться? Уж он-то сумеет о ней позаботиться.

- Да, да, вы правы, - кивнул Джон. – Анри серьезный человек. И, вероятно, они скоро приедут.

Он уже проклинал себя за минуту слабости, за то, что пришел сюда. С заложенными в карманы руками, небрежной походкой прогуливался он по террасе. Поднялся ветер, запорхали сухие лепестки астр. Дождавшись, когда члены семьи, отобедав, разойдутся, Готфрид направился в столовую. Хмуро поел, не ощущая вкуса пищи, не придавая значения изысканности блюд. Наполняя бокал вином, он вспомнил вдруг слова Анри:

- Выпадают дни, когда бываешь не в духе. Тогда лучше всего надраться как следует.

- Что я и сделаю, - вслух сказал Джон с ироничной усмешкой на лице.

Уснул он рано. Проснулся среди ночи с головной болью, надел халат и тихо посидел на краю постели. Он услышал в ночной тишине шум подъезжающей машины, но остался недвижим, стараясь не пропустить ни звука. На потолок легли голубые прямоугольники света. Хлопнули дверцы, послышались голоса и стук каблуков Адели по плитам двора. Свет погас, комната вновь погрузилась в прохладную тьму. Джон спустился в библиотеку, взял томик Шекспира и, погрузившись в раздумья, просидел в своей спальне до рассвета, так и не раскрыв книги.

Наутро Джон увидел Адель в столовой, она рассеянно улыбнулась ему. Обряды каждого  дня, размеренная жизнь, смутная улыбка женщины… Ночью Джон видел ее во сне и плакал, как когда-то в детстве.

К Анри вернулась его прежняя веселость, которая так ему шла. Молодой граф словно очнулся от тяжелого сна, и теперь, как бывало раньше, они с Джоном катали в бильярдной шары, стреляли по мишеням или играли в триктрак  и покер по маленькой. Иногда Анри с восторгом говорил об Адели, и тогда Джон до боли стискивал зубы.
Анри много времени проводил со своей мачехой. Он был счастлив каждой минутой общения с ней. Джон понимал, что Адель не права в том, что, пользуясь своей красотой, возбуждает любовь молодого графа, отделенного от нее пропастью. И тут же спрашивал себя, не ревность ли это?

Близился сентябрь. Стояли мягкие туманные утра, сад и парк были словно в молоке; в лучах бледного солнца сверкала мокрая трава, холодная и темная в тени; холмы высохли, а на западе, за Темзой, лежали желто-зеленые поля.

Вскоре Ричарду предстояло ехать в Лондон поступать в военное училище. Уже был назначен день отъезда. Предчувствуя близкую разлуку с привычным миром, мальчик часами бродил по замку или, в порыве чувственной нежности, бросался к матери и покрывал ее поцелуями. Адель тревожила разлука с сыном, но она озлилась бы на себя, если бы показала это.

***


Однажды Адель проснулась с чувством неудовлетворенности, более того, с чувством тайного желания, неосуществимого для нее. Она села в постели, охватив руками согнутые в коленях ноги. Темные волосы мягко укрыли ее всю. Взгляд ее прекрасных глаз устремился в окно, в сад. Это было даже не окно, а гигантский стеклянный проем, задрапированный шторами. Она впервые заметила жухлые листья на деревьях, и это неприятно поразило ее. Адель вперила взгляд в эти редкие еще желтые пятна среди сплошной зелени. Ветер раскачивал ветви. Солнце косо лежало на плоскости пейзажа, не заглядывая в спальню, где неподвижно сидела прекрасная Адель.

Все ее мысли летели к Джону. Да что это с ней? Он – человек не ее круга, вынужденный быть в подчинении, зарабатывая на жизнь. Они так далеки друг от друга, невозможно далеки. Глубокая пропасть разделяет их. И все же… Впервые увидев Джона, она сказала себе, что желает полюбить этого человека. К тому же, Адель была достаточно опытна, чтобы не сомневаться в его чувствах. Она вздохнула. Никогда еще графский титул не обременял так сильно.

Из ванной вышел лорд Генри и радостно воскликнул, увидев, что жена проснулась. Адель медленно повернула к нему голову. На нем был распахнутый халат. Она скользнула взглядом по его телу. Он наклонился и потянул шелковое одеяло, обнажая Адель. Генри глядел на это лицо с крупными выразительными чертами, надменным взглядом и капризной складкой губ – лицо египетской царицы; она была красива мучительной, преступной красотой, опасной для него. Мягкая волна волос легла на плечи. И было кое-что еще, что не сразу бросилось графу в глаза. Растерянность – вот что он увидел в ее взгляде. Он толкнул ее на подушки и накрыл собой.
Потом, откинувшись навзничь, рядом с ее разгоряченным телом, он сказал:

- Доброе утро, милая.

- Доброе утро, Энтони, - отозвалась она, глядя в потолок. 
Ему не хотелось уходить. Они лежали рядом, среди беспорядка и смятых простыней, смеясь и болтая. Граф заглянул Адели в глаза и спросил:

- Ты счастлива, милая?

Она не хотела говорить ни да, ни нет. С ироничной улыбкой, искривившей ее рот, она коснулась пальцами его голой груди и закрыла глаза. Поднялся сильный ветер, облака побежали быстрее, затрепетала больная листва. Он снова овладел Аделью, а потом, расслабленный, тихо лежал, зарывшись лицом в ее волосы…

Адель и предположить не могла, что здесь, в этом феодальном замке судьба берегла для нее сокровище, ибо чувство – это тайна, магия. И, по большому счету, это неважно, что Джон Готфрид не аристократ. Кому это нужно в двадцатом веке?
 
Расхаживая взад и вперед по спальне, она поглядывала на себя в зеркало. Почему, смотря на свое отражение, она в то же время видела Джона, каким он был в ту ночь на террасе, когда пытался увещевать ее? В спальне еще пахло одеколоном Энтони – жаркими ветрами Африки и эвкалиптом. По одному только запаху Адель в воображении могла нарисовать целые картины. Это всегда нравилось ее мужу.

Адель подбежала к двери и заперла ее, потом с отчаянием бросилась в постель. Она провела рукой вдоль тела, и остановиться уже не могла, и получила-таки разрядку, дрожащая, настороженная, с привкусом крови во рту. Но, вместе с этим пришла пустота. Адель приблизилась к окну и, прижавшись лбом к стеклу, стояла так долго, неподвижно, и молча плакала.

Это было три дня назад. Странный разговор, приведший ее в смятение. Все началось с прогулки с молодым графом в тенистых аллеях парка. Анри с увлечением рассказывал Адели об американских кабаре, Габриель шла по левую руку от Анри, держа большой веер. Вдруг они увидели сидящего на скамье Готфрида, погруженного в чтение; Ричард крался по лужайке с сачком. Где-то поблизости должна была быть и мисс Уиллис.

- Мама! – закричал Ричард. – Ты только посмотри, какое чудовище я отловил! Держу пари, не каждый способен на такое. Это везение, точно!

Он схватил банку, стоящую подле учителя, и опрометью кинулся к матери. В банке отчаянно билось что-то большое, пестрое.

- Да, да, милый. Это чудесно. Ты ловкий охотник, - сказала Адель, рассеянно взглянув на сына, и устремляя взор на Джона, который, побледнев, смотрел на приближающуюся группу. Он поднялся, приветствуя дам, и вот теперь, взглянув на раздраженного Анри, Джон понял, что они уже не могут быть друзьями. Ричард с гордостью показывал свою добычу Габриель, которая присела на корточки и поднесла банку к глазам. Бабочка расправила крылья и поползла по стеклу. Габриель широко раскрыла глаза и прошептала:

- Если бы она села мне на руку, граф, я бы умерла от ужаса!

- Не бойтесь, мисс Габриель, она не причинит вам вреда, - с достоинством отвечал Ричард. – Это настоящая охота. Присоединяйтесь, мисс Габриель!

Шестнадцатилетняя Габриель, сама еще дитя, весело убежала с Ричардом на лужайку.

- Надеюсь, Адель, вы позволите мне проводить вас в замок? – спросил, краснея,  молодой граф.

- В замок? – переспросила Адель с некоторым удивлением. – Милый, что за странные фантазии! Мы останемся здесь.

На дорожке показался старый Клепх с охапкой роз. Они были высоко срезаны, и с тонких стеблей еще капала вода; жилистые руки садовника были мокры; на бутонах лежали мелкие капли.

- А! – воскликнула Адель. – Благодарю, Клепх. Прости, старик, что тебе пришлось искать нас по всему саду. Розы великолепны!

- Знаете, леди Адель, - сказал глухой садовник, передавая ей розы, – это платье вам к лицу. Оно подчеркивает все ваши достоинства.

- Благодарю! – смеясь, отвечала Адель.

- Вот так кавалер! – фыркнул Анри.

Садовник откланялся и пошел по дорожке, свободно размахивая руками.
Готфрид поклонился.

- Леди Адель, - сказал он. – Я вижу, что мое присутствие здесь нежелательно. Я не хочу мешать вашей беседе. Прошу простить меня.

- Останьтесь, мистер Готфрид, - властно сказала Адель. – Если уж на то пошло, то это мы помешали вам. Будьте же благоразумны, джентльмены, - с этими словами она устремила на Анри взгляд, не терпящий возражений. - Это моя воля, господа, - продолжала Адель. – Вот, надеюсь, это вас примирит.

Она взяла две розы на тонких стеблях.

- Это для вас, мой милый пасынок.

Адель коснулась бутона губами и вдела цветок в петлицу Анри.

- Мистер Готфрид, подойдите, - приказала она. – Этот цветок для вас.

Джон улыбнулся, и его холодный взгляд устремился на лицо графини.

- Такая женщина, как вы, леди Генри…

- Как я? – перебила Адель. – Ну-ну, продолжайте! Говорите, мистер Готфрид!

- Такая прекрасная женщина умеет поднести яд самым изысканным способом, - заключил он.

- Что? О чем вы говорите, мистер Готфрид? – встрепенулась Адель.

- О ядах. Скажем, благоухание розы… Аромат цветка может быть смертельным ядом.

Он поклонился и пошел по аллее. Спустя минуту Адель услышала, как он зовет Ричарда.
 
Теперь, стоя у окна, Адель вспоминала слова  Джона. Он любит ее, в этом нет сомнений. Но, что же ей теперь делать? Не думать о нем, не быть с ним – это невыносимо больно.