Солнца кусок. Киноповесть в двух частях. Часть II

15.
- Черт знает, что такое… - врач недоуменно изучает рентгеновские снимки.
- Говори со мной. Что видно?
- Посмотри, Георгий, затемненная зона уменьшилась. Метастазы исчезли в узлах. Но мы ведь не меняли ничего. Я, признаюсь, вообще маму твою к выписке готовил с прошлой недели – доживать хотел отправить.
- Не в вас святого! Что и сейчас выписать хочешь?
- Сейчас нет. Будем продолжать лечение и наблюдать.
- Вот тебе и случай безбожник! – радостно произносит отец.
- Да мне как-то… Тут веры мало. Феномен это обыкновенный, вот и все. Мать твою по итогам на благо науки надо будет изучать. Да ведь ты свое карманное чудо видимо себе оставишь?
- Чудо – не авось! А молитва крепче слов – и все дела. – отец общается на воодушевленной ноте.
- Молитва говоришь? Так чего твои молитвы довели до такого? Молитесь всю жизнь, а чуть что – к нам на лечение, за силой науки приходите.
- Науки! – Георгий разражается смехом. – Ничего то ты не знаешь, Леша! Ты б лучше о пути своем думал гордом, да со мною вечном споре. Мол, молитва – тлен, а все знания ваши, да расчеты – правда истинная!
- Так и среди вашего люда полно врачевателей было, а хирургов полевых – вообще примеров куча.
- Было, было… Вот только от Бога себя люди эти не отделяли и жизнь в молитве проводили, потому что знали, о воле Его. А без нее ни надреза правильно не сделать, ни рану не сшить.
- Ну, уж это перебор, Георгий. Давай договорим, когда матери твоей второй день рождения по дате выписки отпразднуем?
- Обязательно отпразднуем! А насчет перебора, сам знаешь: мы может и обращаемся к вам в крайних случаях, но вот и каждый ученый, каким бы мудрецом не был, на смертном одре священника не прочь позвать, да крест облобызать, на всякий случай. – последнюю фразу отец произносит с улыбкой и дополняет. – Это я тебе уже на личном опыте говорю. На краю у всех коленки подкашиваются.
- В нашем споре, как про курицу и яйцо – правды не сыскать. Правда одна: то, что на снимках говорит мне, что мама твоя на поправку может пойти, а пока ты ко мне вместо рясы в мирском приходишь, а служитель твой вместо служб на дежурство у койки ее отписан, мой бог в моих студенческих записях, справочниках, научных статьях и практике вот этих рук будет жить. Пойду я Георгий, не только маму твою мы здесь лечим…

16.
Николай наблюдает за происходящим в палате со стороны. Георгий сидит рядом с койкой матери. Они радостно общаются попеременно вцепляясь в руки друг друга. Георгий ведет себя необычно, водуховленный налет будто иссяк и длинноволосый бородатый посетитель больше походит на ученого-геолога. Мать улыбается, поправляет его локоны, аккуратно треплет за бороду и гладит по щекам. Сын и мать периодически смеются, и чтобы не потревожить соседей по палате делают это тихо и оттого на высоких, чуть пищащих тонах. Хотя по ее отрешенному виду, она уже далеко от возможности испытать такие же чувства. Николай терпеливо ждет, наблюдая это общение. Периодически он смотрит на свои ладони. За прошедшее время они стали словно обварены кипятком.
Наконец они заканчивают общение. Георгий усердствует с поцелуями и еле отрывается от мамы. Затем направляется в сторону выхода.
- Благодарен я тебе без конца, Николаша. – неожиданно заявляет он панибратски.
- Да нет здесь труда особого.
- А не весел отчего?
- Странный камень этот, отец Георгий. Ни мертвый, ни живой. Как пустота, тянет в себя что-то, а наружу не отдает ничего.
- Ну, ты больно в голову не бери. Я про клинок тот говорил, не греется?
- Нет, холодный. Пока. Избавиться от камня надо.
- Не решать тебе это. Говорю же – священная вещь.
- Да понял я уже про вещь эту. В храм я хочу обратно, а не под старуху вашу камень подкладывать.
- Будет, Николай, будет! – строго произносит отец. – Утомился ты, найду тебе замену как просил. Руки как?
- Смотреть противно. Боли нет, а на вид как пережеваны.
- Не печалься, исправится все. Я обещаю.
- Вот как? Не тяните только с подменой. Все силы из меня вытянул камешек ваш.
- Будет, подмена. Завтра! А пока – здесь, как велено. Ты ко мне, вспомни, с какого края пришел. А теперь забыл что ли? Или ты накопил душегубу этому остатки вернуть? Храм храмом, а суть человеческая она как лесенка – либо вниз, либо вверх, а ты сейчас на лестничном пролете застрял. Снизу вверх шел, и вдруг задумался. Негоже.
- Все слова. Замену ведите.
Георгий безмолвно выходит в коридор, не обернувшись в сторону матери.

17.
Внедорожник припаркован неподалеку от медцентра. Алатырь и Клепач наблюдают за главным входом. Видят издалека Николая, как тот заходит в больницу через главный вход.
Клепач сидит за рулем и проверяет наручные часы.
- Как по графику!
- Странный служака, блять. В больничке служит? Че он суется в нее каждый день? - теребит бороду Алатырь.
- Вот он нам и притащит скальпель вместо иконы. – иронизирует Клепач.
- Х у й  знает. Заебался я его тут срисовывать. Думаю нажать на него надо. Спросим, чего его Георгий сиделкой припахал, когда в церкви пыль на полу.
- А давай, три дня уже тут тоскуем! В любом случае станет, о чем с Рудольфом поговорить.
Сцена в больнице. Николай аккуратно подкладывает спящей матери Георгия камень под подушку. Оклад стоит рядом для вида. Заложив его, он вновь смотрит на свои обезображенные ладони, вытирает ими лицо. Затем выходит из палаты в коридор, нервно достает телефон и звонит.
- Да, это я. Что с заменой?.. Отец Георгий, но вы же обещали?!.. Да не могу я больше, не могу.. Смысл какой мне тут ворочать его сидеть?.. Делайте сами!.. Да, слышу, да… да… да… Тяжело мне!.. Не могу я!!
Николай отрывает трубку от уха и обреченно садится на скамью в коридоре. Кладет телефон за пазуху. Вдруг его лицо напрягается. Он что-то чувствует, а затем достает из-за спины клинок. Николай меняет руки, чтобы удержать его. Клинок стал горячим. Служитель немедленно встает и направляется к лифтам.

18.
Николай покидает больницу и движется быстрым шагом. Вдали внедорожник съезжает с места и следует за ним. Алатырь аккуратно выходит на ходу. Приметив неладное, Николай оборачивается.
- Молодой, погоди малясь. – зовет Алатырь, и переходит на бег.
- Да понял я, понял. – отзывается Николай.
Алатырь все ближе к нему.
- Опа-горевали?! Че понял-то?
- Все понял.
- Ну, если понял, дай подвезем? – Алатырь останавливается метрах в пяти и машина рядом с ним. – Куда тебе?
- Подумать надо.
- Залазь назад, там померкуешь.
- Ага.
Николай садится в автомобиль.
- От Рудольфа тебе привет. – продолжает Алатырь, сидя спереди.
- О, как там он?
- Живее всех.
- А вы кто такие?
- С нами - не дружить. – вступает Клепач.
- Ну, друзей ко мне Рудольф редко засылал. Чего вам надобно, братцы?
- Да должок за тобой, мы думали ты нам из святого места приспособу какую выцепишь, а ты все по больничкам таскаешься вместе со святым отцом. – продолжает Алатырь.
- Вот так та! Долго же Рудольф терпел. Я думал мне сошло уже. Да ладно. Есть у меня и в этих хоромах добро одно.
- В больнице прямо, что ли? – удивляется Клепач.
- Ну, мы ж по любым местам без Бога не ходим. А добро странное и думаю ценное. Я б закрыл им сразу все вопросы, вы только из города меня вывезете. Мне после такого здесь дел не иметь больше…
- От чего не свезти? – Алатырь переглядывается с Клепачом. – Есть места. Но сначала с Рудольфом тебя встретить надо.
- Ну, так и я этого не против. – подтверждает Николай.
- Тогда побежали? – напутствует Алатырь.
- Не верите, думаете сбегу?
- Да, нет. Странный ты просто должничок какой-то. Неровный. Нет страха в тебе. Обычно нам там сзади люди сиденье пачкают. А ты – совсем нихуя – как будто мы тебе делюгу предлагаем, а не расплатиться.
- Ладно, погуляем. – соглашается Николай.
- Ну, если ты не против, то хлопай дверью.
Алатырь и Николай покидают машину и идут обратно.

19.
Икона стоит на столе. Ее видно с тыльной стороны. Перед ней стоят четыре человека и смотрят на нее в упор. Эти четверо: Рудольф, взволнованный Николай, Алатырь и Клепач.
- Странная какая, – замечает Рудольф, – что же это за отверстие внизу оклада?
- Какой была… - отвечает Алатырь.
- Оценить надо. – размышляет Рудольф. – Может и разойдемся, слышишь Николя? – обращается он к должнику, не оборачиваясь.
- Вся суть в этом. – поддерживает Николай.
- Твоя правда? А чего ты взволнованный такой? Я ж чую все, ты знаешь?
- Боязно мне.
- Че так, ехать сюда не боялся, а приехал – сразу на измену.
- Устал я от этой нервотрепки.
- А, Коля, ну коли так…
- Везите меня из города, не хочу здесь находится. – просит Николай. – церковные умучают.
- Да, это мы быстро. Но пока все не проверю, тебе с моими ребятами придется посидеть.
- Не против я, увезите только.
- Ладно, Алатырь, хватайте его и везите до места, а я вам отзвоню по случаю.
- Добро. Исполняем. – подтверждает Алатырь.
- Да нет, не добро. Где – добро, и где – ты? – Рудольф оборачивается к бандиту. – Нет, Алатырь, только зло ты исполняешь. А про добро будем считать, что ты оговорился! Все-таки чую я что-то не так с тобой, Николя! – обращается Рудольф к служителю напоследок.

20.
Машина медленно движется по дороге. Алатырь сидит там же спереди. Клепач размеренно ведет, нарочито работая станком по гладким скулам. В руках Алатырь держит тот самый камень. Николай взволнованно смотрит на него с заднего сиденья и, не выдержав, задает, наконец, вопрос:
- Зачем промолчал?
- А о чем говорить-то? – задает вопрос Алатырь немного удивлено.
- Он же спрашивал про отверстие?
- И что? Икона – не камень. Пусть его спецы гадают, что да как. А ты нам пока про булыжник этот расскажешь.
- Пустой он!
- Да чую я. И говорит он как будто шепотом, из глубины. Чего он под старухиной головой делал?
- Да хорошо ей от него было, на поправку она шла. А я сам иссыхал как будто. И это тепло на руках жуткое, и руки как варятся от него. Вот глянь, если не заметил. Только боли не чувствуешь. Вот тебе сейчас больно?
- Нет. А тепло это завораживает как будто. Почти что удовольствие, но и эмоций нет совершенно. – рассуждает Алатырь.
- Эй, ты с нами? – вступает Клепач, продувая станок. – Странный из тебя базар льется. Может, ты пацану обратно камень скинешь? Он, видать, нам загоняет про него. Может булыжник радиоактивный, а ты тут над ним охуеваешь как над пляжной галькой?!
- Решим. Пусть со мной побудет пока. А то малому припрет свалить от нас…
- Да пусть валит – замечает Клепач. – Чую, дурная история разворачивается.
- Глянем. Дальше как пойдет.

21.
Рудольф находится в своем кабинете. Стол, сейф, шкаф. На столе приглашенный спец воркует с иконой, изучая предмет с помощью линз.
Рудольф сосредоточенно читает прессу, затем прерывается и обращается к оценщику.
- Ну, что, Пал Михалыч, какие радости?
Пал Михалыч в ответ кряхтит и хмурится. А дальше неторопливо начинает разъяснения.
- Да, был у меня мастеровой один, из далекой глубинки. Я учил его долго. Он проявлял терпение, я тоже старался. Тупой был совсем – идиот! Так вот он любил подобную херню ваять из жестянок. Я ему – работай благородный метал. А он опять за свое, мудак. И тайком все, будто я не узнаю. Погнал я его метлой поганой и всего-то…
- А по делу? – уточняет Рудольф.
- А по делу Рудольф Львович, фуфел тебе пихают, уж доверься совету бывшего честного арестанта. Качественный, конечно, но не настолько, и фуфел! Секешь?
- И что с картинки этой мне совсем никакого мяса не будет?
- А черть его знает. Оклад латунь – синяя и заплесневелая изнутри, масляная картинка – могу и ногой изобразить.
- Чего тогда колеблешься?
- В больничке, говоришь, срисовали иконку? – размышляет эксперт.
- Мои, говорят, прямо из палаты выперли.
- А-а-а… - старик думает, потирая подбородок. – Видишь розетку вот эту?
- Чего с ней?
- А ничего. Это неодимовый магнит. Довольно современный элемент. Не слыхал я, чтоб такие прелести в иконописной традиции в ходу были.
- Продолжай.
- Не икона это, Рудольф Львович, а контейнер – нычка, как хочешь называй. Говоришь, под Георгием пацаненок бегал? Ну, жди тога от священника вестей. А пацан явно что-то не договаривает. Я б его обшмонал хорошенько еще разок.
Раздается звонок мобильного. Рудольф удивленно смотрит на номер и после не менее удивленно на эксперта, затем отвечает на звонок.
- Ты ли, отче?... Спасибо, и жив, и здоров – стараемся… Ну, пускай, его воля…. Чем обязан?… А что так, вроде можно было всегда и по телефону… Да, не томи, что ты?… Ну помню, конечно… А я тебе говорил, что сучонок не прост… Мне и моим за ним гоняться без толку… Так знать зачем… Что за ценная вещь? Икона. Что за икона? У тебя их там пруд-пруди… Реликвия говоришь. Ну-ну… Да успокойся ты, святой отец. Решим, видать. Ты одно скажи: по своим не с руки, что ли? А, все на ушах уже. Ну-ну. Дай пару дней. Сам к тебе зайду. Да-да, с помощью, с помощью, с помощью…
Рудольф сбрасывает вызов.
- Молодец ты, Пал Михалыч. Ссыт поп, и служба его не при делах чую. Что-то есть в картинке этой, или было…
Рудольф наберает номер и звонит.
- Ага, твоими молитвами. Как дорога у вас?... Потихоньку, ну да ладно… Слышишь, Алатырь, мне специалисты подсказывают, что мальчик наш с секретом. Так ты потряси его хорошенько, а я к вам покуда выдвинусь. Тогда расскажите, как приеду. И ты там это, дурная голова, без крайностей… Да не мычи ты, блять! Кладу трубку.

22.
- Слышишь, дай бритву?
- Нахер тебе? – переспрашивает Клепач Николая.
- Так ты вон чистишься ей все время – завидно! – отшучивается Николай.
- Весело тебе, видать?
- Куда там. Устал с патлами бегать. Не привык я по жизни. Срезать надо. Тем более расстрига я теперь и есть.
- Тогда по адресу – отвечает Клепач. – Что-что, а рожа у меня гладкая! На, освежись. – Клепач достает из бардачка станок и протягивает его послушнику. – Вот только зеркала нет. Так что на ощупь.
- Отсиживаться в машине будем? – спрашивает Николай, оглядев заброшенный участок, с сараем посередине.
- Не будем, привал у нас. Дальше поедем потом. Мог бы и после обкорнаться. – отвечает Алатырь.
- Нет, здесь хочу. Мочи нет, терпеть!
- Как знаешь. Твое дело. Здесь и не обмыться даже.
По деревне еще тянутся провода, где один достает до сарая. Николай находит внутри выключатель, садится на широкую чурку, снимает верх и начинает наощупь бриться.
На улице происходит разговор.
- А я говорил, что странно все это. – суетится Клепач.
- Теперь не важно уже.
- Что Рудольф сказал?
- Что едет в нашу сторону. – Алатырь треплет бороду.
- И че теперь делать будем?
Алатырь нервно отвечает с ухмылкой.
- А тебе не знать? Деятельность будем имитировать.
- Пацан ведь?
- Да и не мальчик уже. Пусть освежится и в расход. Рудольфу скажем, что раскололся под пытками, угрожать начал, а мы ответку дали как умеем. Видал он клинок какой-то за пазухой носит? Чего, думаешь, он спокойный такой? На это и сошлемся.
- Больно резко все.
- Не вафли! А ты на – лучше с булыжником-то поговори малясь. Услышишь, чего он просит - Алатырь бросает камень в руки Клепачу, но тот тут же перекладывает его в карман куртки.
Алатырь обращает внимание на свои руки. Они изранены в такой же степени как у и Николая, но все это произошло за то короткое время в машине.
- Давай с ним в яблочко сыграем, для начала. В рамках обряда моего старого, иначе Рудольф не поверит. По беспределу, так сказать.
- Тогда сам валяй. Я, разве что, с яблоком подключусь. Я вообще за то, чтоб побыстрей закончить.
- Ладно, перекур пока. – завершает Алатырь.
- Может, мне скажешь, все-таки?
- Чего надо?
- Зачем ты булыжник этот упер? – Клепач пристально смотрит на подельника.
- А ты не понял что ли с разговоров пацана? – нервно отвечает Алатырь.
- Да как-то…
- Я когда камень этот взял в руки, у меня из головы вся боль ушла…
- Так вот оно что. Досадно!
- Сделано уже, стрелок. Но дальше и, правда, камень говорить начал. Не шутка это. Ты сам его слышишь. Теперь только жди, братуха. Он нам еще расскажет.
- Сейчас болит? – интересуется Клепач.
- Болит. – Алатырь прикуривает и сплевывает в сторону после затяжки.
- Чего мне отдал тогда?
- Попросился – отдал. Ты же слышишь, шепот его.

23.
Рудольф смотрит на труп с улицы, не поднимаясь по ступням. Он видит бездыханное тело под болтающейся лампой. На улице смеркается.
- Какой же ты все-таки, сука, неровный Алатырь. И кореш твой меткий под стать. Говоришь, пацан ножик достал?
- Было…
- Было? Ну-ну. Не хочу ваш базар слушать. Так что нашлось?
Алатырь кивает Клепачу и тот быстро передает Рудольфу камень. Тот внимательно держит его в руках и начинает изучать. Камень явно притягивает его и он отвлекается от гнева.
- Странная вещица.
- Знаем. – соглашается Алатырь.
- Рудольф, вы бы не особо его держали. – подмечает Клепач.
- Что так?
- А вот гляньте. – Алатырь показывает ладони. – У пацана тоже самое было.
Рудольф отводит взгляд от камня, спокойно рассматривает рубцы и снова возвращается к артефакту, спокойно произнося:
- Ну, да ладно, не страшно. – он продолжает вертеть в руках камень. – Вот так цацка. Лови! – он резко выбрасывает камень, словно опомнившись, в сторону Алатыря и тот ловит его, а после кладет в карман Клепачу, – Берете булыжник этот и обратно к Пал Михалычу, пусть он скажет. Все ясно?
- Чего тут понимать?
- Да, туго у тебя с понимаем. Туго, Алатырь! Дорогу помните назад?... Так чего стоите!
Убийцы уходят, а Алатырь достает телефон.
- Доброго вечера, отец Георгий. Тяжкие вести у меня для тебя… Это я тебе так, наперед говорю. Нашли мы его. Скоро заеду к тебе.

24.
Поезд останавливается на заброшенном полустанке. Клепач, под воздействием непонятной ему силы выскакивает из вагона и Алатырь бежит вслед на ним. Они проскакивают под составом и перебегают на сторону старого заброшенного здания станции.
Клепач заскакивает внутрь сквозь разбитую витрину и усаживается на ветхих креслах бывшего зала ожидания.
- Ты чего? – спрашивает Алатырь сквозь тяжелое дыхание.
- Все, приехали. Здесь остаемся! – оправдывается Клепач.
- Чего вдруг?
- Да без понятия, я! Его спроси! Хочешь подержать? Чую он мне уже весь бок прожег.
- Так ты от боли бежишь что ли?
- Да плевать мне на боль! Дернул он меня как будто. Вот и сидим мы здесь.
- Странно как-то?
- Да, у нас все странно с тех пор как мы пацана из больнички стащили.
- Пустые разговоры это. Сам знаешь. Чего он теперь хочет? А? – обращается Алатырь к подельнику.
- Говорю же, молчит! Ждет чего-то, или кого-то.
- Значит кого-то.
Алатырь отворачивается от Клепача, чтобы осмотреть зал.
- Досок что ли набрать, задрогнем ведь! – рассуждает бандит.
В этот момент через одно из потаенных отверстий ветхого здания проникает зверь. Это огромный волк, что приблизился к месту гибели Николая и преследовал поезд. Он оказывается за спиной Клепача и медленно крадется.
- Слышишь меня, Саша?
Алатырь оборачивается и видит жуткую картину. Клепач сидит как сидел на старом месте, с переломленной шеей. Перелом грубый, словно он упал с высокой лестницы самым неудачным образом. За спиной Клепача стоит Батадоржо и пристально смотрит на Алатыря. Когда поезд начинает трогаться, бурят произносит:
- Камень не твой. Пошел нахуй!
Алатыря осаживает эта простая фраза. И он, подкосив, коленки, как напуганный пьяный деревенский паникер, покидает заброшенный зал тем же путем – через разбитую витрину и убегает вдоль станции в направлении обратном движению поезда.

25.
- Откуда ты знал?
- Что знал?
- Что умрет она?
- Кто она?
- Мать моя?
- Тьфу, поп, ты что ли?
- Я, шаман.
- Да ведь нельзя с порога сразу к сути переходить. Ты прям как захватчик, вылитый монголо-татарин!
- Смеешься все, блестящая голова?
- Да, я всегда смеюсь! Много смеюсь. Потому волосы на голове и не держаться!
Шаман снова разражается смехом, простым и заразительным, от которого и на лице у Георгия возникает еле заметная улыбка. Хозяин делает пригласительный жест руками и священник усаживается рядом с ним.
Сегодня в юрте у шамана пусто. Нет ни людей, ни просящих. До прихода отца он спокойно смотрит телевизор, теребя самодельную антенну ради сигнала. Судя по праздничному характеру трансляций близится новый 2000 год.
- Так как ты узнал?
- Так ведь метастазы… Плохо это всегда… Тебе доктор сразу сказал!
- Но ты ведь мне камень прислал?
- Какой-такой?
- Чего притворяешься? Я же за куском солнца приходил?
- Э не… Я тебе только ножик дал. У меня полно их тут. Куча подарочных вещей – любят люди шамана.
- А камень?
- Аааа. Ты про икону? Так не было никакого камня.
- Как так?
- А ты спроси кого? Знает кто-нибудь об этом солнца куске? Ты-то сам откуда о нем знаешь? Чего молчишь? Нечего сказать, наверное? Во сне приснился может? Не припомнишь?
Шаман отвлекается на трансляцию. Выпивает что-то из низкой широкой чаши, хохочет и продолжает беседу.
- Вон, глянь на экран. Есть это все в жизни? Да нету, конечно, но мы ведь смотрим, веселимся, верим. Так и ты…
- Что я?
- Поверил в свой кусок солнца и пришел ко мне за ним. И где он теперь? Не разберешь… Так и мой главный вопрос тоже не понять, то ли ты за ним пришел, то ли он тебя к себе позвал, чтоб по людям путешествовать. А я в этом всем человек небольшой. Меня о чем люди попросят, то я из своих несметных залежей и достаю. И людям самим решать, нужно им это или нет, поможет им это или нет, да и могло ли. Понимаешь?
- Значит, ты о нем от меня впервые услышал?
- Угу. Мы еще долго его изобразить пытались. Столько вещей из коллекции перепортили… - шаман смотрит на гостя с прищуром, - Да, шучу я, шучу!
- Дурак ты, шаман!
- Почему бы и нет, правильно говорят, что на одного дурака и сто мудрецов не хватит. Только от зависти это говорят. Дурак он всех умнее, потому как сложностей не любит. Ты вон, полюбил, и поглупел сразу. Молился бы богу своему безымянному, да людей успокаивал. А ты – на вон, придумал себе историю с камнем. Дурачок…
- Твоя правда, шаман. Украли камень. Значит, это он меня за собой позвал и суть вся в его хождениях…
- Может ты и прав. Но это уже история прошлая. Забудь. Давай лучше телек посмотрим. Сейчас президент поздравлять начнет.
Оба принимаются смотреть на экран. Шаман изредка постукивает по антенне для поддержания сигнала, от которого на экране придуманные изображения меняет циферблат Курантов и начинается бой часов.

26.
Батадоржо поднимает вверх тело Клепача и трясет как тряпичную куклу, пока из кармана не вываливается кусок солнца. Он небрежно отбрасывает тело за ряды кресел и начинает пинать камень ко входу в зал.
Когда тот докатывается до порога, Батадоржо мощным ударом освобождает проход, и двери открываются настежь. Бурят выпинывает булыжник наружу, тот катится, до тех пор пока не упирается в чей-то ботинок. Камень поднимает рука, одетая в черную кожаную перчатку.
Рудольф поднимает кусок и долго на него смотрит. Баторжо следит за ним некоторое время и после произносит:
- У меня здесь край. Какие звери дальше будут – не знаю, но будут точно.
- Волков бояться – в лес не ходить.
- Странно звучит и уместно. – подмечает воин.
- Тем более, когда сам в этом лесу дикий зверь. – завершает мысль Рудольф.
- Куда теперь?
Рудольф прислушивается к камню.
- Вот и я в столице не был ни разу. – намекает Рудольф.
- Тогда счастливого пути!
- И тебе, поводырь…
Батадоржо скрывается в лесу, а Рудольф садится во внедорожник и резко двигается с места.

В храме идет служба. Среди прочих прихожан Георгий замечает одного с характерным образом обожжёнными руками и вмятиной в голове. Он держит смиренно свечу, периодически отрывая то одну, то другую руку, чтоб потеребить бороду. Георгий кротко и одобрительно кивает, а затем продолжает свою службу.