Витюшкины истории. История седьмая - табачная

"…Ах, картошка, объеденье, -денье, -денье, -денье,
пионеров идеал, -ал, -ал!
Тот не знает наслажденья, -денья, -денья, -денья,
кто картошки не едал, -дал, -дал!"

– была такая песня о картошке в нашем пионерском детстве.
     Всем известно, что картошка с давних, правда уже послепетровских времён, стала для россиянина вторым хлебом. Пожалуй, трудно найти хоть один огород на селе, где бы не выращивался этот благословенный овощ. Даже горожане – те,  которые имеют за городом дачные участки, тоже выращивают картошку, чтобы осенью после уборки урожая привезти её в мешках или в мешке – кому как повезёт, и разместив выращенное где-нибудь на балконе, питаться ею, пока запасов хватит.
     Менталитет у нас таков – даже если в ближайшем супермаркете будет овощное изобилие, мы всё равно будем что-нибудь выращивать, закатывать выращенное в стеклянные банки, чтобы зимой наслаждаться плодами своей деятельности и свысока поглядывать на тех, кто покупает всё в магазине, не думая о том, что своё-то всегда вкуснее и безопаснее. У нас вообще в последние постперестроечные десятилетия почему-то разучились своё выращивать – цветы из Голландии, вон, везём какие-то пахнущие не то нафталином, не то ещё какой-то дрянью вроде позабытого уже дуста, морковка и помидоры у нас турецкие, яблоки – оттуда же, мандарины-апельсины – греческие, а не абхазские или грузинские, как когда-то... Одним словом, да здравствует поддержка иностранного производителя, а свой сельский труженик пусть сам и выплывает! Вот так и живём: в строительстве – узбекские да таджикские мигранты, в сельском хозяйстве – турецкие овощеводы, на рынках – непонятно чья мафия, и всё это припудрено вездесущими и всё объемлющими товарами под маркой "Made in China". Но почему ж китайцы-то могут, а мы даже кнопки и скрепки у них покупаем и радуемся неуклонному повышению товарооборота с зарубежьем, становясь с каждым годом всё больше и больше сырьевым придатком и Запада, и Востока, полностью следуя захватническим доктринам, самая известная из которых – доктрина, приписываемая Аллену Даллесу, одному из отцов-основателей ЦРУ, в которой изложены основные постулаты уничтожения Советского Союза, сиречь России (текст приводится по выдержкам из романа Анатолия Иванова "Вечный зов" и вложенным автором в уста одного из отрицательных героев Лахновского:
     "Окончится вторая мировая война. Как-то всё утрясётся, устроится. И мы бросим всё, что имеем, всё золото, всю материальную мощь на оболванивание русских людей. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти ценности верить.
     Мы найдём своих единомышленников, своих помощников и союзников в самой России. Эпизод за эпизодом, будет разыгрываться грандиозная трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного угасания его самосознания.
     Из литературы и искусства мы постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьём у них охоту заниматься изображением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс.
     Литература, театр, кино – всё будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать, так называемых, художников, которые станут насаждать и вдалбливать в сознание культ секса, насилия, садизма, предательства – словом, всякой безнравственности.
     В управлении государством мы создадим хаос, неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого.
     Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх: и вражду народов, прежде всего, вражду и ненависть к русском народу – всё это мы будем ловко и незаметно культивировать.
     И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдём способ их оболгать и объявить отбросами общества…
     Мы будем расшатывать таким образом поколение за поколением… Мы будем драться за людей с детских, юношеских лет, будем всегда главную ставку делать на молодёжь, станем разлагать, развращать, растлевать её. Мы сделаем из них космополитов".
     Ещё раньше аналогичные мысли высказывались в романе Юрия Дольд-Михайлика "И один в поле воин".
     Одно из двух: если это не идеи Даллеса или кого там ещё из-за океана, то следует сделать вывод, что Анатолий Иванов, роман которого вышел в 1981 году, и Юрий Дольд-Михайлик, опубликовавший своё произведение аж в 1965 году, прозорливые футурологи, потому как кто скажет, что мы сейчас наблюдаем не вышеизложенное, тот, как говорится, пусть первым бросит в меня камень.
     Впрочем, ныне достоверно известно, что в приснопамятные девяностые новейшие учебники по истории для школ с фальсификацией общеизвестных фактов издавались на деньги Сороса, а половое воспитание в отечественных школах с элементами порнографии финансировалось рокфеллеровским фондом, да и много ещё чего малопонятного нормальному человеку было допущено и заложено в нашей державе  в эти времена.
     Нам не остаётся ничего иного, как осознав всю пагубность совершённого в девяностые годы, прекратить разбрасывать камни, начать их собирать один за другим и строить из этих камней своё государство, заботясь прежде всего о собственном народе, но и не отгораживаясь от остального мира пресловутым "железным занавесом", то есть умудриться проплыть между Сциллой ошибок советского строя и Харибдой мнимых прелестей капитализма, памятуя о том, что купить "за бугром"  – много ума не надо, особенно если тебе тамошний производитель кое-что на родной расчётный счёт в ихнем банке подкинул. А ты попробуй своё сделать, да так, чтобы оно могло с забугорным конкурировать, вот тогда тебе честь и хвала от современников и потомков будут! У нас всяческие торговые центры по перепродаже чужого как грибы растут, а когорта производителей что-то не сильно прибавляется. И при этаком раскладе нам бы не разучиться выращивать ту самую родную отечественную картошку, потому что занимаясь хотя бы этим простецким делом, мы малыми каплями будем укреплять мощь своей страны. Вот к картошке-то мы и вернёмся.
     Рычаговы, как и все в их посёлке, сажали в огороде этот самый второй хлеб, но, поскольку питались ей не только они сами, но ещё и скотину надо было кормить, посадки в огороде не хватало. Для расширения посадочных площадей поселковым советом были отведены на косогоре за околицей участки под картошку. И вот там её сажали в июне и убирали в первой половине сентября, когда по утрам уже начинались заморозки на почве. Самым популярным был сорт "Роза", розовые крупные клубни которой после отваривания в "мундирах" становились особенно рассыпчатыми и какими-то пушистыми.
     Убранная картошка собиралась в мешки и поскольку до дома Рычаговых было не более пятисот метров, отвозилась на неизменной деревянной тачке-труженице об одном колесе и ссыпалась в  голбец, для чего в коридоре-веранде между его полом и полом самого дома со стороны двора было вырублено вентиляционное окно, через которое по специальному деревянному жёлобу и поступало добытое на хранение в яму-закрома.
     Ну, а после уборки на участках, известное дело, оставалась бурая высохшая мякина, которую было принято сжигать в кострах. Эта обязанность возлагалась на малышню, пацанов то есть. И вот этим-то делом детвора после школы занималась до позднего вечера и называлось это у них малопонятным словом "чиганить". Ну, а возле костра, конечно, истории всякие на ночь глядя рассказывались, особенно про Чёрную Руку, помните: "В одном чёрном-чёрном лесу, стоял чёрный-чёрный дом..." И вся эта байка заканчивалась жутким возгласом после многозначительной паузы "Отдай сердце!"
     Искры от костра взлетали в тёмное небо, добавляя там на короткое время звёзд, только не тех, далёких, с загадочными названиями Антарес, Альфа Центавра, Бетельгейзе или Полярная, а оранжевых звёздочек, через секунду гаснущих в темноте.
     И в этих мякинных кострах пекли картошку, поедая её, обжигающую, порой вместе с румяной поджаренной кожурой. А под печёную картошку на этих посиделках пацаны, подражая взрослым, сворачивали из обрывков газет, взятых из дому на растопку, самокрутки, начиняя их вместо табака сухими картофельными листьями, и курили, закашливаясь от горячего горьковатого дыма, попадавшего в легкие при попытке затянуться, чтобы потом выпускать дым через нос.
     Домой приходили ближе к десяти часам вечера чумазые, пропахшие дымом, но довольные, а иногда за ними на поле приходили матери, обеспокоенные долгим отсутствием своих чад, и обещавшие особенно непослушным в качестве последнего веского аргумента в случае чего всыпать по мягкому месту отцовским ремнём.
     Витюшка учился уже в выпускном четвёртом классе начальной Одуйской школы. Началась четвёртая четверть, то есть весна была в самом разгаре – по улицам текли бурные ручьи, в которых ребята запускали кораблики, сделанные из толстой сосновой коры с мачтой из оструганной палочки и парусом, вырезанным из тетрадного листика бумаги. Учились во вторую смену, ходя в школу за пару километров на Одуй – так назывался один из районов посёлка. На окраине Одуя выше школы был ещё кинотеатр, сразу за которым начинался лес и где был тот самый Глубокий лог.
     В школу они обычно ходили вдвоём с одноклассником Брониславом Вшивковым – надо же было родителям придумать пацану такое имечко, жившим на берегу ручья, притока Смоленки, за мостиком, соединявшим их окраину и Одуй. Витюшка, выходя из дому пораньше, по дороге заходил за Бронкой, так обычно сверстники звали мальчишку, и дальше они уже шли вместе.
     И вот однажды Бронко на призывный крик Витюшки не вышел как обычно, а выглянув в окно, с заговорщическим видом помахал ему рукой, зовя в дом. Тот прошёл в калитку, поднялся на крыльцо под резной деревянной крышей и толкнул дверь в сени. Приятель дожидался его там:
     - Привет. Слушай, Витька, я тебе чо скажу...
     - Чо?
     - Я у папки папиросы стырил, две штуки! Давай покурим...
     - А вдруг кто увидит?
     - Да кто увидит-то? Мамка с папкой робят, так мы вот тут в уборной и покурим, – отхожее место у Вшивковых примыкало к сеням и в него вела дощатая дверь. Удобно – выскочил из комнаты в сени, сделал своё дело и – обратно в комнату, не надо во двор бежать под сарай, как это было устроено у Рычаговых.
     - А папка не заметит? – Витюшка был осторожен, но попробовать запретный плод хотелось, не всё же мякину, от которой один дым, курить у костра.
     - Да я у него початую пачку "Севера" нашёл. Он её только с краю надрывает и через дырку не видно, сколько папирос осталось, – Бронко подмигнул товарищу.
     - Ну, ладно, пошли.
     Они вдвоём кое-как разместились в уборной, взяли по папиросине в зубы, прикусив картонные мундштуки и предварительно дунув них, подражая взрослым. Подожгли папиросы и сделали по первой осторожной затяжке, не глотая дым, который был серо-сизого цвета и горьким на вкус, не то что дым от картофельных листьев. Осмелев, вторую затяжку сделали глубже, однако не пуская дым в лёгкие, а держа его какое-то время во рту и только потом выпуская. И, наконец, осмелев, оба сделали по глубокой затяжке, полностью проглотив дым, который тут же комком застрял в горле. Оба закашлялись, слёзы брызнули из глаз, а кашель всё не проходил. Какой-то тягучий туман заполнил головы, уши слегка заложило, а перед глазами всё поплыло медленной каруселью. Испуганные мальчишки побросали окурки в выгребную яму и, держась за стенки уборной и за дверь, на ставших какими-то ватными ногах еле выбрались в сени. Карусель перед глазами всё никак не хотела останавливаться, в ушах шумело. Оба вышли на крыльцо и обессиленно присели на нагретые весенним солнцем ступени:
     - Вот это да-а... – едва смог выдохнуть Витюшка.
     - Как же мы в школу-то пойдём – меня ноги совсем не держат, а тебя? – голос Бронки был какой-то бесцветный, а лицо его побледнело и стало даже каким-то зеленоватым.
     - Давай посидим, может, полегчает, – Витюшкино состояние было нисколько не лучше.
     Минут двадцать приятели сидели, прижавшись спина к спине. Потом Бронко поднялся и на плохо слушающихся ногах вошёл в дом. Буквально через минуту он выкатился оттуда с криком:
     - Витька, в школу опоздаем!
     Приятели кубарем скатились с крыльца и, забыв закрыть калитку на засов, попытались бежать, но не тут-то было: ноги слушались плохо, их бросало из стороны в сторону...
     Одним словом, в школу они всё-таки опоздали минут на двадцать, как прошли уроки, помнили плохо – слава Богу, до медпункта дело не дошло, двоек не нахватали, диктантов не было, а на природоведении очухавшийся к тому времени Витюшка пробовал даже что-то отвечать.
     Ну, и как водится, всё тайное рано или поздно становится явным: Вшивкова-мама, придя вечером с работы, учуяла в уборной нехарактерный запах – муж там никогда не курил, выходя для этого на улицу в любую погоду, а Вшивков-отец узрел-таки при свете лампочки два окурка в выгребной яме. Было проведено дознание, в результате которого Бронислав получил ремня, а Витюшка своей строгой мамой был лишён улицы на неделю.
     Курить он больше и не пытался – до восьмого класса. Ну, да это уже совсем другая история...

 14...19.09.2013