Свиток первый ковчега метапоэм реквием, 20
Двугривенный, упавший на орла.
По отлученьи графа Льва Толстого
Война простерла дымные крыла.
Качались вразнобой штыки конвоя,
К румянцу страх подмешивал мелок,
И уходил с поникшей головою
Стезей надвьюжной огнецветный Блок.
Столетье прочь спешило от перрона,
Перегреваясь, пар шумел в котле
Об участи Людовика Бурбона.
В магическом мерцали хрустале
Царь-голода державная корона,
Купель Цусимы, летчик на метле.
2
Купель Цусимы, летчик на метле.
Крещенье тьмой отравленного духа.
Излом судьбы зачатому во зле
Кровавая пророчит повитуха.
От тусклой искры стынут погреба
Пороховые
в ужасе бездонном.
И заклинает бешенство труба:
"О, белла-белла-белла-белладонна!"
Друг друга будут в очередь казнить
И жечь костры из собственного крова,
Стремясь декретом время упразднить.
Конь бледный поджидает вороного.
Двадцатый век разматывает нить.
Дредноутный, а ждали - Золотого.
3
Дредноутный, а ждали - Золотого.
Он, подымая веки бронеплит,
Смахнул слезу участия простого,
И след в тайге прожег аэролит.
Текла порода в мегатонном зное.
Европу минул смертоносный дар.
Чуть повернулось яблоко земное,
И Провиденье отвело удар.
А там, на расстоянии кинжала -
По Гринвичу, через Па де Кале -
Партийцы собираются в кружала.
Бомбисты между кофе и суфле
В дискуссиях оттачивают жала,
Безбожный рай пророча на Земле.
4
Безбожный рай пророча на Земле,
Служители Интернационала
Пожить успеют в Смольном и Кремле
И отойдут в лубянские подвалы.
Им улыбнется мама-Колыма
Во все свое цинготное беззубье.
Ну а пока верстаются тома
Плодов союза бедности с безумьем.
Все дальше улетает паровоз.
В реакторе шуруют кочегары.
Лязг шатунов в работе на износ
Не нарушает детского кошмара:
У куклы Барби выпал клок волос,
Покрыты щеки ядерным загаром.
5
Покрыты щеки ядерным загаром
По новой моде от мадам Кюри.
Как бабочкам, чернобыльским икарам
Открылось щедро солнце изнутри.
Герр Гейгер принимается за дело,
Засвечивает пленки герр Рентген.
Смешно по соматическому телу
Печалиться, когда расстрелян ген.
Поражено незримое незримым.
В густой тени бетонных пирамид
Безверие горит неопалимо
И разум возмущением кипит.
Да идет, Боже, эта чаша мимо!
В гнилой крови привольно дышит СПИД.
6
В гнилой крови привольно дышит СПИД,
Расплата за содомский грех постыдный.
Из-под библейских выползая плит,
Свивает кольца древняя ехидна.
Подмешан яд в любовное вино,
Желтеет лист на материнском древе.
Пал жребий, слово произнесено.
"Царя природы" прокляли во чреве.
Но дланью сердобольною сокрыт
От нас предвечный промысел не даром.
Свеча надежды трепетно горит,
Чуть теплясь под сомнения нагаром,
Когда над утлой зыбкою парит
Безумный демон с точечным ударом.
7
Безумный демон с точечным ударом
Витает в орбитальной пустоте.
В его прицеле Новый свет со Старым
Распялены на лазерном кресте.
Имперский дух на чахлые оливы
Обрушивает в гневе небеса
И от песков Персидского залива
Ему проклятье шлет пророк Иса.
Охотничий сезон на человека
Во славу человечности открыт.
Бензином Иерусалим и Мекка,
Опившись, обретают схожий вид.
Шайтан-арба - возок шального века
В две дырки реактивные сипит.
8
В две дырки реактивные сипит
Со скоростью повенчанное время.
Оно теперь не мера, а кульбит,
Игра ума, присловье к теореме.
Язык Эйнштейна, длинен и лукав,
Глядит из рамы плоского пространства.
Маэстро, вечность спрятавший в рукав,
Не одолел банального жеманства.
Из парадоксов слепленный вчерне,
Лунатиком ступая по карнизу,
Мир счастлив тем, что он еще во сне,
Как башня, накрененная на Пизу,
Решившаяся падать не вполне.
Во лбу звезда - тавро рогами книзу.
9
Во лбу звезда - тавро рогами книзу,
Багровый знак впечатан в города.
Под перестук сексотов к коммунизму
Катились пятилеток поезда.
Подвластные железной пентаграмме,
Слепые сонмы потаенных сил
По строгой исторической программе
Губили тех, кто сеял и косил.
При мастерке угольник наготове.
На камень - камень, на строку - строка.
Стена росла, отвердевая в слове.
"О, Волга, Волга, гойская река!"
Синеет на запястье группа крови,
Паучий крест наколот у соска.
10
Паучий крест наколот у соска.
Двоится колесо солнцеворота.
Немецкий орднунг, русская тоска
Среди полей сошлись на роту рота.
Копье направил Зигфрид на Восток,
И как солдат у Сталинграда сгинул,
А Святогор, свой выполнив зарок,
На гроб Победы тяжкий щит надвинул.
Полет валькирий веселит кубарь,
Вертящийся по щучьему капризу,
Распространяя танковую гарь.
Трагедия ужалась до репризы
И за собой сжигает календарь,
Во время оно предъявляя визу.
11
Во время оно предъявляя визу
На паспорте с гербом СССР,
Скафандр потёртый поменяв на ризу,
Он по-английски молвит: "Сэнкъю, сэр!"
И упадёт в учебники закладкой,
Покроется осадком наносным.
Кому-то - Санта-Клаус с шоколадкой,
А остальным запомнится иным.
Всё ближе, ближе резкий запах серный,
Немногими уловленный пока.
Вот на пороге вырос Двадцать первый.
Переходя в минувшие века,
Двадцатый по своей привычке скверной
Плевок сквозь зубы цедит, как зэка.
12
Плевок сквозь зубы цедит, как зэка,
Завистливый затворник из Вермонта.
"Углубленный", краплёный сын Цека
Подцикивает, пострадавший с понтом.
По шапке Мономаха и общак.
Борис измучен думой о престиже.
С братвой не поделившийся Собчак,
Опущенный, скитается в Париже.
Об этих днях вития сложит сагу,
Умаявшись в забвении говеть,
И закричит: "Бумагу мне, бумагу!
Народ у нас невежа и медведь.
На задних лапах ходит по Гулагу
Он под оркестров праздничную медь."
13
Он под оркестров праздничную медь,
Кумир толпы, пижон в бронежилете -
За мужественность, надо разуметь,
Увенчан лавром мистера Столетье.
Конец ли Света, свет ли у конца?
В буржуйке не горят дрова сырые.
Пред ликом безначального Отца
Молись за нас, заступница Мария.
Венец творенья, низкий раб науки,
Не уставая в поисках корпеть,
Живую ткань испытывая в муке,
Сам на себя готовя цепь и плеть,
Разъяв эфир на трепетные звуки,
Впервые мертвецов заставил петь.
14
Впервые мертвецов заставил петь,
С живыми их мешая на экране,
Век-режиссёр, спеша запечатлеть
Гобой любви в багете ратной брани.
Уже готов финальный эпизод,
Столетний труд просмотрен и оценен.
Лишь автора сомнение грызёт,
Нужна ли смерть в последней мизансцене.
Премьера фильма. Верхний свет погас
И, кажется, уже не вспыхнет снова.
С себя снимает череп Фантомас -
В ключе традиций триллера крутого.
Да, это он - и в профиль, и анфас -
Последний век от Рождества Христова.
15
Последний век от Рождества Христова:
Купель Цусимы, лётчик на метле.
Дредноутный, а ждали - золотого,
Безбожный рай пророча на земле.
Покрыты щеки ядерным загаром,
В гнилой крови привольно дышит СПИД.
Безумный демон с точечным ударом
В две дырки реактивные сипит
Во лбу звезда - тавро рогами книзу,
Паучий крест наколот у соска.
Во время оно предъявляя визу,
Плевок сквозь зубы цедит, как зэка.
Он под оркестров праздничную медь
Впервые мертвецов заставил петь.
© Copyright: Pelle, 2001
Свидетельство о публикации №101112300258
Свидетельство о публикации №213092300382
Область невидимого и неведомого весьма обширна, собственно, она безгранична. Кто имеет отвагу, тот, подобно Колумбу или Магеллану, расширяет Ойкумену. Ойкумена – граница представляемого человеческим сознанием.
Живет, значит, каждый человек сам по себе и по мере своих сил и способностей расширяет эту самую Ойкумену, порой даже и не подозревая об этаких своих возможностях. Не подозревает рядовой имярек, в чем заключен высший смысл его наслаждения жизнью.
Для прояснения смысла жизни существует в каждом земном языке институт поэтов. Как любой человеческой расе Бог является в особой религии, и нет религии несправедливой, точно также любому языку Богом дается поэт и наделяется он выдающейся силой, и нет силы несправедливой. Русский язык особенно благословен поэтами.
Члену Союза писателей Игорю Рычкову в настоящий момент далеко не пятнадцать лет, и нет нужды в данный момент заниматься перечислением его заслуг перед русской литературой. Скажу смело – кто не знает поэта Игоря Рычкова, тот, в контексте вышесказанного, остается на материке, тот не попал в команду первопроходцев, не с Магелланом и не с Колубмом этот несчастливый человек, увы ему!
Увы тем работникам библиотек, которые не знают о существовании такого эпического жанра как венок венков или Корона сонетов. Между тем, на русском языке существует три Короны. Две из них опубликованы. Мы присутствуем при первой публикации четвертой и наиболее поэтически содержательной Короны. Мы – счастливцы. Камчадалам вообще везет. Нас слегка потряхивает ядро Земли – для того, чтобы мы не спали в своих телах, чтобы занимались некоторыми вопросами духа. Более того, у нас есть кормчий духовного Ковчега.
Игорь, спасибо тебе и низкий поклон за твой успешный десятилетний труд!
Геннадий Барков
Игорь Рычков-Командорский 20.10.2013 17:27 Заявить о нарушении