Химеры

 На Париж опустился вечер, потихонечку зажигались огни. На площади перед Собором Парижской Богоматери туда-сюда сновали люди.
Сверху на них смотрели каменные создания. Не первый век они были обречены обозревать медленно меняющийся с годами пейзаж,
чуть быстрее меняющих наряды людей, ежедневно меняющуюся погоду, ежеминутно изменчивое небо. Все эти медленные и быстрые перемены
слились для химер в один разноцветный бесконечный узор. Повидав всё, что только было можно повидать, они переодически развлекали друг-
друга пустыми разговорами, хотя чаще предпочитали молчать. Порою кто-то из них поднимал лапу, чтобы почесать щёку, или чуть расправлял крылья.
Но тольок чуть, чтобы те в низу не заметили. Иначе жди беды. Это правило химеры хорошенько усвоили. Процесс усвоения, между
прочим, стоил жизни нескольким самым наблюдательным и любопытным теплокровным. Не сказать, чтобы химеры были от этого в восторге,
однако, инкогнито надо было сохранить любой ценой.
  В строгом смысле слова, не все они были химерами. Некоторые были просто каменными животными. Кабанами, птицами, был даже слон.
А химеры, как кто-то из них подчерпнул из лекции какого-то профессора, которую тот читал своим студентам, это животные или растения,
разные клетки которых содержат генетически разнородный материал. Они потом долго обсуждали этот вопрос, и пришли к выводу, что
если у тебя тело птицы, а голова человека - то ты химера, а если ты просто каменная коза - то нет. Но это всё были теоретические
рассуждения. На практике же у каждой из пятидесяти четырёх систёр, восседающих у основания башен Нотр-Дам де Пари, все клетки были
каменные, и всех их равно называли химерами, в не зависимости от того, какие формы этот камень принимал.
  Они бы так и остались безжизненными каменными глыбами, если бы чудаки, населявшие Париж, не были бы такими чудными.
И если бы среди всех этих чудаков не сыскался бы самый чудной среди всех чудных чудаков. Тот чудак на выходных
прогуливался по облакам, как по парку Монсо, в понедельник завтракал с Леонардо да Винчи, во вторник навещал кого-то из
региональных перуанских божков, в среду перемещался на машине времени в понедельник, и обедал с Мигелем Анджело (именно
так он его и называл), в четверг летал на Марс, а в пятницу возвращался от туда с невестой, и закатывал эпическую свадебку,
на которую приходит пол Парижа. Самым примечательнрым в нём было то, что в его истории охотно верили. Он был этаким французским
бароном Мюнхаузеном.
  Как вы знаете, любая магия работает исключительно на вере. И вот в один прекрасный зимний вечер наш герой УВИДЕЛ, как
химеры собора парижской богоматери перелетают с места на место, склоняются друг к другу, чтобы обсудить последние сплетни,
хихикают над одним им ведомым шуткам. Наш Мюнхаузен, о, не сомневайтесь, на следующий день поведал о своём открытии всем своим
многочисленным знакомым, среди которых нашлось достаточно эксцентричных персоонажей. Все эти люди, не сомневаясь в рассказанной
истории, поверили в оживших химер. А вера, как мы уже выше договорились, первопричина и первоисточник любой магии.
  Стоит ли удевляться, что в ближайший месяц монгие доверчивые (или даже не очень доверчивые) жители столицы наблюдали
невозможное движение этих каменных статуй? Большинство списывало свои наблюдения на привычное "показалось". Люди вообще любят
вычёркивать из своей жизни все чудеса подобным образом. Но не все. Некоторые пытались подобраться к химерам поближе, что частенько
кончалось падением на мостовую. Химерам ведь не нужно лишнее внимание. Но самые мудрые просто улыбались, и проходили мимо.
 Порою видишь джентельмена, который проходя мимо собора слегка приподнимает шляпу в приветствии, хотя рядом с ним, кажется, нет
никого, с кем он мог бы здороваться. Если хорошенько прислушаться, в такой момент можно услышать странный шум, раздающийся
у основания башен. Это химеры чуть изменили своё положение в ответном приветственном жесте.
 Раз в несколько десятилетий кто-нибудь из этих бестий может от скуки поменяться местами с подругой, сводя с ума внимательных
архитекторов, или смотрителей собора. Когда к ним вылазило сразу несколько людей, и они были под присталным наблюдением,
химеры конечно же притворялись обычными статуями, прекращали всяческое движение, и вообще вели себя образцово. Их временем
была ночь. В самы тёмные ночи, да ещё когда что-то случалось с подсветкой собора (к чему наши каменные друзья конечно же
не имели ни малейшего отношения), та из химер, чья очередь подошла, могла сняться с места, чтобы размять крылья по-нистоящему.
Конечно же, это касалось только крылатых химер. Те, кто был задумкой скульптора лишён крыльев, грустно взирали на своих подруг,
взмывающих в небо. Всё, что им оставалось - это немного пройтись по парапету. Этой возможностью, впрочем, они тоже с удовольствием пользовались.
  А летающие... Летающие могли улететь в любой конец города. Они могли заглядывать в окна, наблюдать за людьми, смотреть телевизор,
работающий за витринным стеклом, кружить над садами и парками, сесть у реки. Они могли подслушать десятки людских разговоров,
узнать свежие новости, чтобы вернувшись к рассвету на своё место, рассказать другим горгулиям о том, что происходить в городе,
и посплетничать немного о том - о сём. Но вот наступает день, и химеры привычно замирают в давным давно отрепетированных позах.
Всё, что им остаётся - это наблюдать за людьми, проходящими по площади перед Собором Парижской Богоматери, наблюдать за погодой и небом,
иногда еле слышно здороваясь с теми немногими, кто в них верит, а значит даёт им жизнь.