Святочный детективный рассказ Женьки Леля - 2010

            "Говорят, на Новый год, что ни пожелается – всё всегда произойдёт, всё всегда сбывается?"
             Вот и я вчера после обеда обзванивал заморских друзей и подруг – и тут стучится ко мне в дверь (за неимением каминной трубы) Дед Мороз – старый балканский профессор из католического прихода. 
             Переодет по-нашенски, по-цивильному и даже борода выбрита.
             – Телефон, – говорит, – твой занят. А я подарки разношу. Так что извини, что без звонка пришел – застал тебя без галстука, в халате после душа.
             – Это ничего, – говорю, – меня тут местная администрация из душа вынимала и вовсе без халата. Запасной ключ, говорят, должен быть у портье. Вот покудова я из душа на стук выходил – некий сэр в штатском уже отпер мою дверь и вошёл в столовую. Это он очень опрометчиво поступил, поскольку по старым американским традициям незваного гостя вы просто-таки обязаны изрешетить из лежащего под подушкою револьвера. Я, правда, демонстративно сдал уже свой меткий пистоль – ввиду не закончившегося еще "перетягивания каната" с местными спецслужбами. Но у меня хорошее гарпунное ружьё под рукою и старинный арбалет, пробивающий несколько консервных банок кряду. Был бы я психом, этот дядя больше бы уже по чужим апартаментам не лазил.
             Дед Мороз заинтересовался моим рассказом: как-то это не по-американски выглядело?
             – Так это ж – неоконсерваторы, – объясняю, – смело ломают традиции! Тот дядя сказал мне, что пришёл, якобы, термитов-тараканов инспектировать и даже достал из кармана маленький флакончик аэрозоля.
             – Ну, – говорит мне профессор,–  так ведь точно и каждый домушник может флакончик в кармане держать, для отмазки. Только вряд ли ему это поможет.
             – Я этого терминатора тоже наказал, но по другому. Я злокозненно не дал ему попробовать – этого вот солнечного напитка, – говорю я и наливаю Деду Морозу рюманчик столь дефицитной в наших краях сливовицы ('сливовые бренди' называются). – Из того самого Сплита привезено, по нашим балканским рецептам настоено.
             – Так я же ж за рулём, – начинает отнекиваться он.
             – Ничего, братан, местные гуманные законы один стопарик вполне допускают. Тем более, что Вам сейчас на оленьей упряжке положено ездить, а оленям мы ведь и не наливаем. Так что – довезут!
            Пока мы закусывали, я ностальгически вспоминал, как оригинально на Балканах встречают новый год: с первыми ударами часов – греки, албанцы, югославы гасят повсюду электричество. А потом, выпив в темноте по-первой, громко радуются вспыхнувшему свету года Нового. Конечно же, и в других краях после первой рюмки – в глазах становится светлее, но авторский приоритет тут всё же за мудрыми греками.
             Подарок же мне привезли такой: тут последнее время стараются не дарить друг-другу бесполезные, никому не нужные безделушки, захламляющие кладовки. Теперь стали популярны "гифт-карты"– красиво разукрашенные кредитки с приличной суммою. Сам идёшь потом в магазин и выбираешь, что тебе по душе.
            Мою новогоднюю кредитку оплатило "Общество Призрения за пострадавшими от тюремных пыток". Это когда меня в местном гуантанамо чуть не убили – я на всякий случай позвонил и этой братии. Их активисты, действительно, меня искренне обласкали, но ихнее начальство активистов быстро остудило: в Америке, мол, пыток не бывает! Тогда они взяли и записали меня пострадавшим 20 лет назад – в застенках КГБ.
            Зачем же я тогда к ним пришёл? А мне нужны были порядочные адвокаты, чтобы грамотно подать иски на полицию и тюремную администрацию.
            – Так это же ж – наша главная задача и есть!– сказали мне поначалу, но так ничего, несмотря на последующие напоминания, и не сделали.
             Вот и сейчас профессор стыдливо эту тему не поднимает. А я, понимающе, уже и молчу. Под окном, на дне 14-этажной пропасти, уже 'ржали и били копытом' олени – нужно было ехать дальше. Дед Мороз на прощанье просит написать благодарственный отзыв меценатам на праздничной открыточке – и обязательно по-русски.
             – Мы, – говорит, – развешиваем у себя эти отзывы на всех языках погрязшего в терроризме мира (кроме американского, естественно).
Пришлось писать по-русски, и расписался по-нашенски и рукою вслед помахал. "Хэппи Нью-йэ, камрад!" Ну, чем ни счастливая американская святочная история вышла? Порок наказан, а справедливость – торжествует!
             Об этом я думал уже вечером, едучи проведывать мою 'засаженную в тюрягу' 85-летнюю мамульку. Я раз-два в день навещаю её в так называемом закрытом стардоме – без меня она всё время лежит, не ходит и не ест там ничего. Я её худо-бедно "расходил" – теперь она за час понуканий съедает-таки ужин и потом делает длительный проминаж со мною вдоль спецзабора. А вот не наехали бы на нас летом власти, так она бы и до ста лет так вот ковыляла у нас в коттедж-виладже под пальмами у лагуны.
             – Когда ты меня заберешь домой, наконец, из этой тюрьмы? – спрашивает.
            Могу ли я ей сказать, что уже "никогда"? Ходим мы с нею по тюремному дворику – и мысли мои из радужного окрашиваются уже в чёрный цвет. Зачем это местным неоконсерваторам потребовался образец моего почерка на родном языке? Да ещё и с русской подписью? Угрожающее-вымогательское письмо от моего имени хотят сфальсифицировать? "Положите в полночь бабло под мусорный бак?" Так тогда бы им Инглиш мой нужен был, а не Рашен? А что же я мог бы написать им именно по-русски? Разве что – предсмертную записку?
             Глупо это звучит? Конечно глупо! Манией преследования назвали бы некоторые. Но готовиться-то нужно всегда к худшему, господа, а лучшее и само придёт?
             Явятся как-нибудь ночью в мою квартиру несколько крепких терминаторов со спецбаллончиками – и выбросят меня бездыханного в окошко, как сенатора Мак-Карти. А на тумбочку положат записку на русском языке, что, мол, в моей смерти прошу винить придурашную соседку Лизку, столько уже раз звонившую на нас в полицию. И тут же личная подпись моя.
             "Есть с чем сравнить её, господа присяжные заседатели, и убедиться в идентичности, в отсутствии подделки".
             Не по-нашенски, конечно, это смотрится. Наш брат казак лучше пойдёт Лизке ряшку начистит, чем на себя руки накладывать (а еще лучше – Лизкиному начальнику -подстрекателю). Но откуда же знать местным присяжным такие этнические детали? Хотя и в Америке недавно один доведённый до ручки автослесарь – бронировал свой бульдозер и сравнял с землёю усадьбы и офисы всех своих высокопоставленных обидчиков.
             Но я, господа, – не новичок автослесарь. За такого как я битого – много небитых дают! Психика у меня закалённая. И не с их куриными мозгами мне провокации устраивать!
             Но если вы услышите однажды, что нашли-таки меня под окошком небоскрёба, то ни в коем случае не верьте в их байки – не так Женька Лель воспитан, чтобы вместо обидчиков – себя наказывать! Жизнь прекрасна и удивительна!            
             Пусть лучше наши оппоненты в окошки прыгают!