16. Новая подлость Гусакова

Как-то оперировал я больного по поводу острого аппендицита.
Операция несложная, прошла благополучно, и вдруг после
операции нежданно-негаданно у больного открывается
тяжёлый перитонит. В чём дело, чёрт, побери? Были приняты,
все меры, чтобы спасти человека, но меня не переставал
волновать вопрос – по какой такой причине возникло это
осложнение. Что же оказалось, вы думаете?
Однажды находящий на строжайшей диете больной
почувствовал себя значительно лучше и пристал к Георгию
 - Дай поесть чего-нибудь остренького…
Грассу в ответ – никак  не можно. Имеем лекарский наказ.
Больной не унимался, деньги жена ему передала, так он
 сотенную суёт Грассу, только принеси селёдку, что- нибудь
 с уксусом, солёного огурца, хотя бы. А на беду тут подвернулся
Гусаков.  Его мнение не спрашивают, но он суётся – Что ты
мучаешь человека? Человек деньги даёт. Слушай больше,
чего эти учёные доктора приказывают, -  совсем человеку
живот сведёт. Грассу стоит на своём – Да вин же на строгой
диете. Неможно! Гусаков – Ну, я не знаю, чего можно, чего
нельзя. Тебе поручен уход, ну и ухаживай. Только мучить
больного, медицина тоже не велит. Человек деньги
предлагает. От пары килек, да от солёного огурца, какой
 может быть вред? Доверчивый Гроссу, с трогательным
 и наивным почтением взиравший на фельдшера,
поверил ему.  – Значит, ваша думка, вин  не пострадает? –
Да помилуй Бог! Острую пищу, он всё время ел!
Только мне не удалось выяснить, что именно и сколько
больной съел. Каких-то консервов приволок ему Грассу,
каких-то солений или маринадов. Были основания
подозревать, что больной и водки выпил с Гусаковым.
Как бы там ни было, на другой день к вечеру у больного
Поднялась температура, кричит, острые боли в животе. Всю ночь
он не спит, к утру начался бред. По безграмотности
своей или из корысти, а может быть,  и по злой воле
он подвёл нашего Георгия, даже если водки с больным
и не пил.  Нужно ли говорить, Грассу был в отчаянии.
Во всём случившимся он  винил только себя. Не получится
из него медика, мучился он. Размечтался стать хирургом,
а способностей для этого никаких! Нужно было принимать
в отношении Гусакова, какие-то решительные меры.
Не знаю, что рекомендует в подобных случаях, уголовный
 Кодекс, но то, что продолжать попытки»перевоспитывать»
фельдшера, мне больше невмочь, это я представлял себе
отлично. Так я и доложил секретарю райкома. – Физические
недуги я готов исцелять,  - сказал я, - таково моё призвание,
но душевные, да ещё такие злокачественные – увольте,
на это меня не хватает. Я хирург и хорошо знаю – если
ткань омертвела или потеряла жизнеспособность, её надо
удалять безжалостно. Вечером меня и Грассу вызвал к себе
районный прокурор. Мы дали свои показания. Поздно ночью
вышли мы с Грассу от прокурора. Ночь  безлунная, светят
мохнатые молдавские звёзды,  и тишина такая, что слышно,
как шуршит табак, сохнущий в вязанках на крестьянских
верандах. До пруда километра полтора,  но и то отчётливо
можно разобрать, журчание воды на плотине.
Пролетают по кишинёвскому шоссе автомашины, и каждый
раз доносится – у-у-у! – словно порыв ветра, да световой клин
лизнёт тёмный склон холма. Чувствовал я себе в тот вечер
сквернее обычного. Я вслушивался в неравномерный,
то набегающий, то затухающий гул машин и думал о том,
что нет ничего нелепее, моего положения. Впервые после
 засухи, после военных бед, молдавская земля разродилась
превосходным урожаем. Пшеницей засыпаны колхозные
дворы, всюду горы подсолнуха, кукурузы, арбузов, дынь.
А со мной опять старая чертовщина. Да что я, околдован,
что ли? Что за напасть такая? Стоило только немного
уменьшиться нагрузке, получить возможность поехать
в отпуск, снова проявилась моя хвороба. В тот вечер,
возвращаясь с Георгием Крассу от прокурора, впервые
услыхал я любовные  вопли, какими в молдавских сёлах
молодые люди разгоняют ночную тишину. Молча, шли мы
с Грассу по сельской улице,  и вдруг где-то рядом, за низкой
оградой из серых, замшелых валунов, раздался вопль –
И-и-и -ге-гей! Я вздрогнул от неожиданности.  – Что это такое?
Георгий рассмеялся. Парень свою дивчину выкликае
на свидание. Обычай такой. И верно, где-то за домами в ответ
девичий крик – Э-ге-гей! В другом конце села слышно было,
как перекликаются, следующие пары…
И на душе у меня стало так хорошо, что на какое-то время
я позабыл думать о болезни.