6. Знакомство с фельдшером Гусаковым

Вам что угодно? – спрашивает он. Я хоть перешёл на штатское
положение, а погон с шинели ещё не снял.
Всё – таки майорская звёздочка! – Это фельдшерский пункт?
 - спрашиваю. – мне фельдшера Гусакова. Вы будете?
 - Так точно, - по-солдатски отвечает Гусаков и чувствую,
с беспокойством поглядывает на мои погоны.
Объясняю, кто я такой. Оказывается, Гусакова предупредили
о нашем приезде, он только не ждал, что военный.
Снимает фельдшер цепочку с двери, а белая собака в два прыжка
 - на крыльцо, меня даже в ногу толкнула боком. Гусаков
 на неё истошным голосом – Пошёл вон, пёс окаянный!
А собака никакого внимания – отошла к краю крыльца
 и смотрит на хозяина.  – И представить нельзя, что за
исчадие ада, вот так подойдёт, молча, и укусит, - говорит
фельдшер. Я сошёл с крыльца за вещами и, возвращаясь
назад, ещё раз взглянул на собаку. Ну, ясно! Это совсем
оголодавшая собака. – А ведь вы её попросту не кормите,
 - говорю Гусакову. Её ещё кормить? Сама найдёт! – отвечает
фельдшер и опять с визгом, на своего пса. – Пошёл вон,
голодранец! В помещении, куда мы вошли с женой вслед
за Гусаковым, освещавшим путь своим тусклым фонариком,
Было сыро и, как всегда в плохих медицинских заведениях,
пахло дезинфекцией. На некрашеном кухонном столе горит
семилинейная лампочка, на дощатом топчане – грязный
бараний тулуп. Здесь, видно, и спит фельдшер.
У стены -  белый шкафчик с медицинским инвентарём,
лекарственными коробками, баночками и пузырьками.
 - Ну, а много у вас больных? – продолжаю спрашивать.
 - Да разве кто знает? Я обследования не производил,
помилосердствуйте. Много,  конечно. У нас всегда много
 больных. Народ  дикий, - отвечает Гусаков.  Стоит он
предо мной маленький, бородёнка пегая, всклокоченная,
как из пакли, и брови взъерошенные, нависли над глазами,
точно их гладили против шерсти, глаза бегают, юлят.
Жена обмахнула варежкой табуретку, села, сидит, молчит.
 - Давно здесь работаете? – Лет тридцать, почитай, -
отвечает фельдшер.  – ну, а стекло когда выбили? –
спрашиваю. – Ещё в сорок первом, когда началась война.
Тут уж и жена моя не выдержала.  – Неужели
не удосужились вставить до сих пор? – возмутилась она.
А Гусаков в ответ – Стекло пустяки. Что стекло? Аспирина
нет! Медицинских банок осталось три штуки, немецкие
солдаты растащили шнапс пить.  – Ну хорошо, пускай
режим Антонеску, война, оккупация. Но неужели сами
не могли что – нибудь сделать? – настаивает жена.
 - Ну стекло-то хоть с сорок первого года могли сами
вставить? Представьте, это Гусакова насмешило. Он даже
ручками всплеснул. А потом говорит, и голосок у него
унылый, скорбный: - Здесь это не принято… Я присел на
подоконник, спрашиваю: - Сегодня вызовы к больным были?
 - Как не быть! Даже вечером, стемнело уж совсем, девочка
приходила из Топора, окрестность здешняя имеет название
такое. Мать, сказывает, заболела. – Ну, и вы были уже?
 - Кто ж вечером пойдёт, что вы?  Завтра схожу. Сходить
 вообще надо, конечно. Там, у них в Топоре, чуть не в каждом
 доме сыпной, или возвратный.  – Хорошо говорю я и встаю с
подоконника.  – Мы сейчас пойдём.  – Помилуйте, - говорит
 Гусаков, - сейчас два ночи!  - Вот и хорошо. До утра много
времени.  – Воля ваша, конечно, но здесь так не принято!
 - Курочка, яички, кигограммов пять зерна – так  принято?
  И я смотрю в упор, в его рыжие, воровские глаза.
Тут он вышел в сени, и слышно было, как он там одевается,
топает, натягивая сапоги, и кряхтит. Мы с женой помолчали, и
вспомнилось мне, как мальчишкой батрачил я с отцом,
 в рязанских деревнях. Вот разве там, в старые времена
было такое запустение. Но с тех пор, сколько воды утекло,
какие перемены свершились!  В самом деле, знаете, живёшь
 и свыкаешься как-то с завоеваниями советской власти,
забываешь, чего достигли, какими были и какими стали,
как изменилось всё вокруг, да и мы с вами. Помните, об этом
 Жданов хорошо сказал. А вот столкнёшься где – нибудь 
с прошлым, вспомнишь, какаю – нибудь картину, эпизод из
детства- и тут-то со всей осязательной,  так сказать,
полнотой почувствуешь, как далеко мы в советские годы
шагнули! Никакие книги, театры, выставки, с такой силой
вам этого не покажут. Жена подошла ко мне, положила руку
на плечи и говорить: -Послушай, Алёша, как же ты будешь
здесь работать? Я отвечаю: - Это,  Сонечка, ты оставь!
Раз приехали – значит, будем работать! Отошла она от меня
опечаленная, недовольная.