Глава 18. Кто такая Саша

(1961-1972)

Еще несколько долгих месяцев Саша находилась в полной прострации. Однажды, вернувшись из редакции, Глеб Сергеевич глянул на нее и просто испугался. «Кожа да кости! До чего довела себя! – печально подумал он. – Жену надо спасать. Срочно в Крым! На море!»

Стоял разгар июля, самый отпускной сезон, но ему удалось достать билеты на поезд до Симферополя. Несмотря на свои обширные связи, срочно раздобыть путевку в какой-нибудь дом отдыха или в санаторий Глеб Сергеевич не смог. Тогда он сделал несколько звонков своим друзьям и наконец, ему дали адрес женщины в Ялте, которая могла предоставить им комнату.

Женщина, чей адрес ему удалось раздобыть, оказалась красивой молодой девушкой, почти Сашиной ровесницей, но ее красота сразу же улетучилась, лишь только она заговорила с ними. Ее речь была резкой, отрывистой, она как будто не говорила, а приказывала. При этом, стараясь быть доброжелательной с гостями, она выдавила из себя подобие улыбки, но эта улыбка скорее была похожа на кривую усмешку.

«Лучше бы ей совсем не улыбаться», - подумала Саша.

Девушка Зина, так звали хозяйку дома, окинув гостей оценивающим взглядом, тут же в уме пересчитала суточную плату за койко-место, сделав поправку на их дорогие чемоданы и добротный костюм Глеба Сергеевича.

Сашу она не узнала. Или не видела фильмов с ее участием, или сама Саша выглядела совсем не так, как на экране. Сейчас ее волосы были собраны в хвост, на лице ни грамма косметики, одета она была в короткий  сарафан из синего штапеля в ромашку – все это делало из нее совсем девчонку. И рядом с Глебом Сергеевичем она казалась скорее дочкой, чем женой. 

Зина проводила их в комнату. Под потолком тоскливо болталась лампочка, всюду пыль, обшарпанный, местами прожженный диван, грязные окна. Лишь одним неоспоримым достоинством отличалась эта комната – она имела отдельный выход во двор.

Глеб Сергеевич был неприятно удивлен таким приемом. Знать бы заранее, что он здесь увидит, ни за что не привез бы сюда свою Сашу!

Зина, перехватив его взгляд, опять криво улыбнулась.

- Я работаю с утра до вечера, - сказала она таким тоном, будто это они виноваты в том, что она работает. – Прислугу не держу. Вы все равно сейчас ничего другого не найдете, так что располагайтесь, милости просим, так сказать... Или сходите на пляж, а я так и быть, вымою пол, – жертвенно произнесла она.

- Ну, хорошо, - строго произнес Глеб Сергеевич. – Я не буду торговаться, и заплачу вам всю сумму, которую вы назвали. Мы сейчас уйдем. А к вам у меня одна просьба: когда мы вернемся – чтобы все здесь блестело, и  диван в том числе! Черт те что! Чемодан поставить негде, на вокзале чище!

Выпроводив своих гостей гулять, Зина заставила себя взяться за уборку. Она слишком сильно любила деньги, но при этом была патологически ленива. Когда Зина видела, что постояльцы готовы ночевать где угодно, только не у нее, она, пересилив себя, наводила в доме шик и блеск. Но в основном, не избалованные комфортом советские граждане, от вечного, тотального недостатка гостиниц и домов отдыха на Черноморском побережье, были несказанно рады и такому пристанищу. Как правило, они сами хватались за тряпку, совершенно уверенные в том, что им крупно повезло.

Зина была не только патологически ленива, к этому,  как в магазине «Купи два товара по цене одного», в нагрузку прилагалась еще и ее какая-то просто звериная злость на весь белый свет. Она злилась на мать, которая так рано умерла, заставив ее тем самым самой себе готовить и стирать. Всю жизнь злилась на нее и  за то, что ее назвали  Зиной – что за дурацкое имя! То ли дело «Араксия» – так звали некрасивую соседскую девочку, вся некрасивость которой впрочем, заключалась только в том, что у нее были  черные глаза и смуглая кожа. Она злилась на учителей, которые постоянно упрекали ее за невыученные уроки. Даже не злилась – она их просто ненавидела!

Кое-как дотянув до седьмого класса, будучи уже восемнадцатилетней девушкой, она не могла больше выдержать пытки учебниками, и с легкостью бросила школу.   Но работать оказалось еще сложнее, чем учиться. На работу не проспишь, не прогуляешь – выгонят. Как в школе на второй год не оставят. А зарабатывать надо, иначе не проживешь!

Почуяв запах денег, коим веяло от этой супружеской пары, Зина поняла, что упускать таких выгодных клиентов нельзя. Если им тут понравится, они будут приезжать к ней каждый год, пополняя тем самым ее сберкнижку на кругленькую сумму.

- Знаешь, Глеб, я в шоке! - Саша засмеялась. – Просто парадокс! Глаза сверкают от жадности, но она как будто намеренно выгоняет гостей, будто деньги ей вовсе не нужны!

- А ты обратила внимание на то, как кисло она сказала, что помоет пол?

- Ну, еще бы! Это было так явно! После этих слов, по ее сценарию, мы должны были наперебой затараторить: «Что вы, что вы! Мы сами все помоем!», – она опять прыснула со смеху.

Глеб Сергеевич, глядя, что Саша опять смеется, обрадовался так, что подхватил ее на руки. Он переживал, что она еще долго будет выходить из депрессии, но, похоже, что все закончилось.

Она и сама поняла, что вдруг будто очнулась. Она с восхищением смотрела на  море, на белые корабли, на отдыхающих, и ей остро захотелось слиться с этой беззаботной толпой. И тут она осознала: какая же она бледная, худющая и жутко голодная.

- Пойдем в кафе? – словно прочитав ее мысли, предложил Глеб Сергеевич.

- Пойдем! А тебя туда пустят со скелетом? – весело спросила Саша.

- С таким пустят, еще и завидовать будут! – ответил он. – Хочешь мороженного?

- Очень хочу! Но сначала борща и жареной картошки!

- Ну и замечательно! А потом проверим, как хозяйка помыла пол… - Глеб Сергеевич хитро улыбнулся. – А если нам не понравится, заставим перемыть!

Но перемывать ничего не пришлось. Когда они вернулись, был уже поздний вечер. Стараясь не шуметь, они прошли к себе и включили свет. Комната светилась чистотой. Вместо облезлого дивана стояла новая тахта, на столе, покрытом чистой скатертью красовалась ваза с фруктами, а сквозь прозрачные окна, как на ладони сиял огнями порт…

Они провели прекрасный отпуск. Загорели дочерна, вволю наплавались, и съели тонну шашлыка. Саша окрепла, заметно прибавила в весе и стала еще красивее.



Сашина кинокарьера, так стремительно взлетевшая вверх, оборвалась столь же внезапно. Будто комета - сверкнула и погасла. Глеб Сергеевич сначала обрадовался, что Саша осела дома - он все еще надеялся, что она родит ему ребенка. Он и раньше намекал на детей, но Саша, ссылаясь на непрерывные съемки, только отшучивалась. Но после того, как она стала свободной от киноиндустрии, ее решительный отказ совсем озадачил его. Многочисленные друзья тоже были в недоумении - почему такая красивая пара не имеет детей?

Только Саша была непреклонна. «Ни за что! Никогда в жизни! - думала она. – Родить ребенка, растить его, любить, чтобы наблюдать, как он взрослеет, стареет и, что еще страшнее, пережить его смерть? Врагу не пожелаешь такой участи!.. Но с другой стороны… если бы вместо Глеба сейчас был Петя…» Она по-прежнему помнила о нем и продолжала его любить - уже недосягаемого, уже давно мертвого…

Ей было далеко за тридцать, когда она поняла, что возраст снова остановился. Она точно так же, как когда-то Агриппина, оставалась вечно молодой.  «Ну что ж! - успокаивала она себя. – Лет десять еще в запасе есть, а потом опять придется отвечать на неудобные вопросы и избегать любопытных глаз». 


Глеб Сергеевич, отчаявшись заполучить сына или дочь, снова стал уезжать в длительные командировки. И под стук колес ночного поезда все думал и думал о Саше. Что он, собственно говоря, о ней знал? Почти ничего. За те годы, что они прожили вместе, он словно клещами, по крупинкам вытаскивал из нее информацию о ее прошлом.

«Итак, что мы имеем?» - размышлял он, устроившись на нижней полке поезда «Москва-Иркутск». Когда они познакомились, Саша была балериной, но с тех пор он ни разу не видел, чтобы она танцевала. Бывшая балерина? Нет, бывших балерин не бывает...  Далее. Саша не играла на рояле. Он допускал, что она могла играть, но не так профессионально, как оказалось однажды на вечеринке у одного композитора, когда она вдруг села за инструмент и так виртуозно исполнила турецкий марш, что все рты пооткрывали. А когда она осталась не у дел, она не пошла преподавать хореографию,  которой училась несколько лет. А что она стала делать? - давать частные уроки музыки. Для этого специально купили домой пианино. Он часто тайком наблюдал за ней и видел, что она не вдруг стала это делать, преподает не как новичок, а как педагог со стажем, будто снова вернулась к некогда прерванному любимому занятию. И пьесы-то какие выбирала! – только классика, только старое! И почему ни одного советского композитора? Как-то он спросил ее об этом. «Я их совсем не знаю», - просто ответила она…

Раньше Саша не говорила по-французски. Может быть и знала несколько фраз, но не настолько, чтобы бегло читать незнакомый текст и свободно общаться с иностранцами. В  «инъязе» она не училась, ну а на  провинциальную школу и думать было смешно, там так не научат…  Да видел он ее аттестат! Там четко и ясно написано: «иностранный язык – немецкий», и рядом, на той же строчке, отметка «хорошо»… Но на самом деле Саша вообще не знает немецкого языка! В этом он уже убедился, время от времени задавая ей несложные вопросы на немецком, а она в ответ только смущенно поглядывала на него… Что еще не сходится? Ей уже тридцать восемь, но, черт возьми, на вид ей двадцать пять! Он, конечно, отдавал себе отчет, когда женился на ней, но теперь рядом с ним все та же девочка, пройдет еще несколько лет, и вокруг будут думать, что он ее дедушка. Ведь он-то, в отличие от Саши стареет!..

Поведение – тоже не сходится. Откуда она знает светский этикет? Чему-то научить конечно можно, но не до такой степени! Для того, чтобы вести себя так, как Саша,  надо вырасти в соответствующей обстановке, и с более чем подходящим окружением,  но она – советская девушка из коммуналки…

Происшествие в Париже… Это вообще никакому объяснению не подлежит! Ольга Николаевна покинула Россию в семнадцатом году. Саша родилась в тридцать четвертом, но повела себя так, как будто встретилась с очень близким ей, родным и хорошо знакомым человеком… А сундук? Откуда она знала, что он будет именно там, где они его и нашли? И откуда знала, какие конкретно вещи хранятся в нем, и что под чем лежит? Ведь когда они поехали в деревню, она ни на минуту не сомневалась, что достанет пеньюар, из которого наверняка получится платье… Знала, как будто сама положила! Сама положила?…

Что-то еще он упустил, какая-то деталь не давала ему покоя, что-то связанное с сундуком. «Ну ладно», - он снова погрузился в размышления. Глаза - это главный и самый необъяснимый фактор. У Саши были серые глаза. А у кого были бирюзовые?.. Правильно, у Агриппины. Не зря он в тот раз прогулялся по деревне! У Агриппины были бирюзовые глаза. Агриппина прекрасно играла на фортепьяно. Агриппина никогда не танцевала. Агриппина выросла в господском доме как родная и считала барыню своей матерью. Агриппина с раннего детства говорила и читала на французском. Агриппина умерла внезапно, когда Саша ударилась головой…  Агриппине  было почти шестьдесят, но она не была старой, скорее наоборот, чем неслыханно испугала деревенских баб на своих похоронах… 

И тут он вспомнил: «Зеркальце!» Там, в сундуке, на одной из старых фотографий барыня с маленькой девочкой – Агриппиной.  На ней зеркальце, точь в точь как у Саши. Это то же самое зеркальце, несомненно. Саша с ним никогда не расстается. Оно на ней как приклеенное! Так кто же его жена? Саша или Агриппина?.. Если Агриппина, то где Саша?.. А что, если снять с нее это зеркальце, спрятать  и посмотреть что будет?  Но от этой мысли он сразу же отказался, почему-то вспомнив сказку о царевне-лягушке, где нетерпеливый Иван-Царевич сжег лягушачью шкурку: «Да, сказка, как говорится, ложь, да в ней намек… Зеркальце трогать нельзя…»

Он долго ворочался, стараясь уснуть, но то Саша, то Агриппина преследовали его. Тогда он взял пачку папирос и вышел в тамбур, чтобы там скоротать ночь и не мешать своим соседям по купе.

Продолжение:  http://www.proza.ru/2013/09/25/1543