Спасение - свобода или жесткое предопределение?

                ***



     Отрицая свободу в процессе спасения человека, баптист-кальвинист Бибе приводит такой пример: «В 1811 году, будучи молодыми верующими, мы решили молиться активнее, ибо, как где-то читали, «сатана трепещет, когда он видит даже слабого святого на коленях». Мы приняли твердое решение заставить его дрожать постоянно. Мы предполагали тогда, что молитва должна состоять в периодическом выражении такого смирения перед Богом, что мы можем лишь спросить Его, в чем мы нуждаемся. Наш неопытный ум положил много сил на форму и язык такой молитвы, и наше впечатление таково, что поэт был прав, когда сказал: «Отказавшись от молитвы, мы перестаем бороться; молитва начищает до блеска броню христианина».
И мы воистину думали, что, непрестанно молясь, мы сможем избежать искушения и перестать жить сомнениями и страхами, и сможем внушить старому искусителю такой страх перед нашей молитвой, что он не осмелится нападать на нас с какими-либо злыми предложениями. Но вскоре мы узнали, что наши молитвы отнюдь не держали сатану в страхе, ибо, когда он действительно явился нам, мы были гораздо более удручены его присутствием при нашей торжественной молитве, чем в любое другое время. Часто во время молитвы, на которую мы вставали, мы были или преисполнены гордости, что мы особенно набожны, или удручены таким чувством своей греховности, что нам казалось нечестивым и самонадеянным даже призвать имя Господа. Иногда, собираясь броситься в Его присутствие, как безумный конь в бой, мы обнаруживали, что наши мысли, подобно глазам безумца, бродили до края земли, и мы не могли иногда произнести даже одно слово умиления» .
Пример в своем роде замечательный, ибо он показывает, что значит смирение. Таких ситуаций, полагаю, бывает много в разных исповеданиях. Люди хотят своими силами совершить подвиг для Христа: истово поститься, молиться и т.д. Нет, при этом они понимают, что есть воля Божья, есть благодать, есть Церковь, но на первое место выходит «Я» - я хочу (или мы) сделать для Бога как можно больше; я хочу поставить рекорд благочестия; я хочу стать чемпионом по святости. Такое самочиние всегда связано с гордостью – вот как я могу! Я в одиночку уложу дьявола на лопатки одной левой! Важен и другой мотив: люди часто ищут гарантий спасения – вот и здесь Бибе с друзьями думали, что, постоянно молясь, они обязательно (гарантированно) преодолеют искушения и страхи, связанные с ними и даже более того – напугают своей молитвой дьявола, после чего он уже не будет нападать на них. В этом и состоит заблуждение: люди слишком доверяют своей свободе, забывая, что она ущербна и в рай без Бога не ведет; доверяя своему выбору больше, чем Богу и Его Церкви, они часто впадают в искушение вступить с Богом в коммерческие отношения: вот я Тебе принесу столько-то дел моей свободы, а Ты мне пообещаешь, что дьявол больше не будет меня «доставать», и наконец-то наступит покой и благоденствие, когда уже не надо сражаться со злом. Человеку в этом «нетерпении» всегда хочется «свободы от свободы» - воспользоваться свободой, чтобы затем избавиться от ее бремени, и больше никогда не страдать, выбирая между добром и злом, и не зная, спасен ты, или нет. Падшему человеку хочется «рая до наступления рая». И осуждая такое проявление свободы, жаждущей побыстрее заслужить рай, Бибе прав. Сколько раз и в православии осуждалось стремление новоначальных быть «как можно благочестивее» - «запоститься», «замолиться» и прочее.
Однако, отрицая своеволие человека (кстати, Бибе тут незаметно признает свободу человека, которую вообще-то отрицает – но это у него свобода верующих и она не касается спасения, ведь для него отвергнуть спасение нельзя), наш баптист-кальвинист склоняется к тому, чтобы в принципе отрицать свободное участие человека в его движении к небесам. Хотя – если чьи-то самочинные молитвы в желании навсегда избавиться от искушений, оказались тщетны из-за гордыни – это же не значит, что молиться во время искушений не надо! А молитва суть свободное (а не принуждаемое) движение нашего сердца к Богу. Не будем молиться – искушения одолеют, и кто тогда устоит? Стало быть, без свободы – какое спасение? Но тот, кто опирается на свою свободу, а не на Бога – оказывается в бездне. Увы, но Бибе, справедливо критикуя наше своеволие, стремящееся к гарантиям спасения, сам предлагает именно такой вариант: поверь в предопределение, и спасение будут гарантировано. Получается, что «дух, ищущий гарантий» здесь сохраняется путем уничтожения свободы. Однако такая жертва оказывается ужасной, ибо в отношениях человека с Богом не бывает коммерции и гарантий. В поисках гарантий плотский разум желает сбросить с себя этот крест: каждое мгновение добровольно выбирать между Богом и сатаной, между спасением и проклятием; не избежал этого и Бибе, ведь так приятно и радостно осознавать, что Бог вместо тебя уже выбрал твое спасение, - твой выбор предопределен, и небеса ждут одного только тебя. Конечно, у гиперкальвинистов есть ответ: мы исключаем всякую коммерцию в отношениях с Богом; вера не есть заслуга человека, она тоже полностью предопределена. Все это так, но сама проповедь спасения «навсегда», обращенная к «избранным», неизбежно внушает им – тот, кто поверил в Христа, может не волноваться за свое небесное будущее; от момента выбора в обмен на вечные гарантии здесь никак не обойтись. Интересно, посчитал бы Бибе любовь одного человека к другому настоящей, если бы один против воли вложил ее в другого, да еще так, что эта любовь к нему была бы гарантированна до конца дней? Трудно избавиться от ощущения «роботообразности» такой любви..
Разве Бог ждет от нас такой вот гарантированной любви – без наших мук, метаний, побед и поражений. Любая любовная драма только тогда признается нами подлинной, когда в ней есть добровольность, невынуждаемость чувств и действий. Протестанты любят обвинять православных в том, что они, дескать, делами хотят заслужить спасение. Православные отвечают, что Церковь никогда не исходила из категории заслуг – дела есть средство спасения, но они ничто без благодати и заслугами не являются; восточному христианству чуждо римское «накопление сокровищ» в виде добрых дел. И самое главное в этом: сколько ни делай добрых дел, этим не заслужишь любовь к Богу, а какое спасение без нее? Можно совершить сотни тысяч молитв и миллионы раз дать милостыню нищему; можно отправиться в сотни паломничеств и поститься годами; но нельзя гарантировать этим любовь к Богу, ибо невозможно заранее быть уверенным, как бьется сердце.. Любовь к Господу не приобретается никакой суммой человеческих усилий, - она дается благодатью; но благодать действенно действует только на искренне стремящиеся сердца; впрочем, и само это стремление сердец к Богу - без благодати не возникает – но и без нас тоже, ибо это означало бы полюбить Бога безо всяких стремлений к этой любви, полюбить противоестественно. Кальвинизм именно этому и учит, превращая Бога в себялюбца: получается, что Бог не надеется на добровольную любовь человека к Нему (с помощью благодати, ибо человек пал), и потому вкладывает в него любовь к Себе, которую тот не в состоянии ни отвергнуть, ни принять. Раз Бибе так упорно отстаивает идею, что от человека ничего нет в вере в Бога, то, очевидно, что ничего человеческого нет и в кальвинистской любви человека к Богу. Т.е. эта форма христианства, по сути, отрицает любовь людей к Богу, признавая, что это только любовь Бога к Себе.. И не случайно, что они так настаивают на роли веры в спасении – притом, что эта вера не содержит ничего человеческого – но не на роли любви. Любовь – просто следствие предопределения, но в спасении она не участвует; любить Бога для спасения не нужно – а то, чего доброго, благочестивые кальвинисты обвинят тебя в поиске «заслуг»..

10. Отвержение свободы со стороны Гилберта Бибе так глубоко, что он не перестает задаваться вопросами вроде этого: «почему тогда Евангелие, предназначенное для всех людей, как представляют.. арминиане, лишь увеличивает проклятье тех, кто и так уже были справедливо осуждены по закону и которые не могли избежать погибели, уготованной нечестивым человекам?» . Тут сам вопрос задан неверно; Евангелие не увеличивает проклятие – проклятие увеличивают сами люди, все более своей волей отклоняющиеся от евангельского закона спасения. Однако для Бибе это слишком просто – он везде одержим предопределением; Евангелие у него не предназначено для проклятых, которым проповедовать – все равно, что проповедовать шкафу или стулу; нет, Бог предопределил их погибнуть, и точка – потому им проповедовать нельзя – все равно Бог не даст им Своей благодати, Он проходит мимо отверженных, поскольку не любит их. Такая логика в устах кальвинистского автора предсказуема и даже перестает удивлять; но вот когда встречаешь похожие силлогизмы у православного автора, причем весьма известного.. Этот автор, монах, пытается объяснить, что вне Церкви нет спасения, и вот читаем: «Дама спросила: но почему Господь.. не послал миссионеров для проповеди к тем, кто так и не узнал Христа? Духовник ответил: потому, что они, очевидно, не были способны воспринять евангельское благовестие. Крещение стало бы для таких людей еще большим поводом к осуждению. Евангелие не было проповедано там, где, как предвидел Господь, не было ни одного человека, который мог бы спастись» .
В этом высказывании есть даже дословные совпадения с Бибе: смысл в том, что не надо проповедовать людям, которые все равно не спасутся – это только увеличит их осуждение. Бог не послал миссионеров к тем народам, о которых Он знал – они все равно спасение не примут. Правда, в конце Евангелия от Матфея мы читаем: крестите и учите все народы. Там не сказано – все народы, кроме тех, которые не примут вашей вести. Кроме того, это замечательное оправдание миссионерской лени: не пойдем проповедовать туда, где Евангелие не примут. Вот, скажем, в Африке православное миссионерство как-то не очень развивалось; в Латинской Америке – тоже; это все потому, что Бог явился православным и сказал: не идите туда, там все равно отвергнут православие? Скажут: там ведь уже есть христиане – католики, протестанты. Да, есть. Но это ведь еретическая, искаженная форма христианства – а где же присутствие там истинной Церкви? Логика – не проповедовать тем, кто не примет спасение – разбивается хотя бы о тот факт, что Христос проповедовал и Иуде, и фарисеям, хотя заранее знал, что они отвергнут Его весть. И потом, любовь Бога ко всем людям предполагает, что всем будет дана возможность спастись – через миссию Церкви; а если кому-то такая возможность в принципе не дана – эти люди, погибшие, могут сказать: почему Ты не пришел к нам? Ответ: Бог и так знал, что вы отвергнете его спасение, потому и не пришел к вам – приемлем для холодного богословского рассудка, но не для сердца тех несчастных, которые погибают вне Христа, и к которым решили не идти миссионеры, потому что Бог якобы запретил им это. Ведь им даже не предложили благодать, которую они могли бы отвергнуть. О.Андрей Кураев как-то сказал, что если православие верит в возможность спасения всех (а ведь именно этого желает Бог), то оно должно быть самой миссионерски активной конфессией – апостолы православия должны идти в новые страны и на новые континенты, неся весть о спасении; а вместо этого, напротив, мы значительно чаще наблюдаем отсутствие миссионерского рвения у православных (ссылки на недостоинство тут не спасают) – как будто они придерживаются доктрины предопределения, согласно которой предопределенных Бог спасет и так. Есть же среди реформатов и баптистов, сторонников жесткого кальвинизма, антимиссионерские течения; к сожалению, порой и православные ведут себя именно как эти антимиссионерские кальвинисты. Но те хотя бы логичны: мы верим в строгое двойное предопределение – значит, нет нужды в активном миссионерском рвении; а вот православные, которые верят в желание Бога спасти всех и в свободное участие человека в этом спасении – поступают против своей веры, оправдывая отсутствие всякого миссионерства.
Такая логика порой может исходить из чересчур жесткого антиэкуменизма – спасутся только православные; остальные не имеют шансов и даже упорствуют в своей ереси; ну и что? Главное, что мы, православные, спасемся! Если у кальвинистов предопределение безусловное, то иногда возникает впечатление, что в православии сторонники вышепроцитированных взглядов придерживаются предопределения географического: родился человек в католической Франции, буддийском Таиланде или мусульманском Иране – зачем проповедовать ему православие, - он и так погибнет, ибо обрек себя на ад. Согласно таким рассуждениям люди, рожденные на территориях, где нет или мало присутствие православия – просто не имеют шансов на спасение. Спасение для православных, которые родились там, «где надо», погибель – для остальных, которых не спасешь миссионерством: так в логическом завершении выглядит православная «антимиссионерская доктрина»; и это напоминает кальвинизм, хотя в православии и нет теории гарантированного спасения по вере.. Это напоминает кальвинизм еще и потому, что на практике (пусть и не в теории) здесь отрицается любовь Бога ко всем: если Бог всех любит, то Он желает спасти всех, и отправляет к ним миссионеров; а если не отправляет – значит не всех любит; хорошо, Бог знает, что они его не примут, но разве это отменяет любовь к ним и попытки их спасти? Ведь руководствуясь именно такими соображениями, протестанты отрицает молитвы за умерших: наши молитвы все равно не могут их спасти, Бог решил их судьбу; а как же любовь к усопшим? А любовь, видимо, отсутствует.. Антимиссионерский настрой части православных напоминает учение кальвинистов о «прохождении мимо» - Бог проходит мимо неизбранных, не давая им благодати. Полагаю, сходство православие и кальвинизма – это тревожный симптом для православных и повод думать о миссии и молиться Богу, чтобы Он дал Церкви истинных миссионеров.. «Кого надо, Бог и так приведет» - в этих словах, которые часто приходится слышать, кроме несомненной истины, есть и ложь – а что, есть такие люди, которых «не надо» приводить к спасению? Ведь в спасении нуждаются все – и потому Бог дал Своей Церкви поручение нести свет искупления всем и каждому.
Между тем, Бибе верен себе: «Покаяние – не причина и не средство благодати или спасения, а его следствие, ибо никто из не оживотворенных грешников никогда не чувствовал ни Божьей силы, ни способности реализовать ее благотворное влияние. Это дело вознесенного Царя и Спасителя, что дает святым, а не мертвым грешникам плод Духа, который изливается в сердца Тем, Кто производит в Своем народе и хотение и действие по Своему благоволению. Бог не требует от невозрожденных реагировать на Евангелие, ибо Евангелие не дополнение к закону и не система дополнительных требований для тех, кто и так уже банкроты. Осужденные и проклятые грешники не призываются проявлять веру и покаяние, ибо Евангелие есть хорошая новость, радостная весть и великая радость для всех, к кому оно направлено, и именно в этом смысле Христос пришел не судить, но спасти мир» . Все в том же духе: Бог дает заповеди людям; Бог обращается к ним с призывом спастись; Бог требует от них покаяния; но, оказывается – это не для всех, а только для избранных. Тем не менее, в Писании почему-то не оставлены пометки: заповеди для избранных, проповеди для избранных. Как истовый кальвинист, Бибе везде демонстрирует черно-белое деление мира на избранных и неизбранных, опережая тем самым Страшный Суд. Для православия все невозрожденные, те, кто еще не встал на путь спасения – это потенциально возрожденные, возрождаемые, нуждающиеся в спасении люди; для Бибе это осужденные и проклятые, которых не зовут к спасению, ибо они осуждены справедливо. Одним, избранным – любовь, другим, неизбранным – справедливость: таковы два противоположных лика в едином Боге у кальвинистов; и это означает как раз вопиющую несправедливость – почему милость оказана не всем? Почему справедливость должна быть непременно карающей? И разве справедливо наказывать тех, кому сознательно не дали ни единого шанса на спасение? Радоваться тому, что ты лично не погиб – мечта любого эгоиста; а вот смог бы г-н Бибе радоваться погибели грешников, которые безо всяких причин были проигнорированы в вопросе о спасении? Ведь многие кальвинистские теологи прямо учили, что святые радуются страданиям грешников в аду, радуются этой Божьей справедливости: это весьма последовательно – если Бог не любит этих проклятых от вечности, то и Его святые не должны их любить; и потому радость от страданий осужденных, которая в рамках православной этики могла бы показаться мстительной и садистской, в рамках теологии предопределения не кажется таковой.
Православие, обращаясь с вестью о спасении к необращенным грешникам, полагает, что с помощью благодати они могут дать свободный ответ на призыв принять Бога и жить в соответствии с Его заповедями; все имеют равные возможности спастись, ко всем обращена Благая Весть, никто не исключен, и спасение не предназначено для узкого «элитарного клуба» - не все спасаются, потому как сами себя исключает из спасенных. Не так у нашего теолога: Бог через проповедников обращается, скажем, к ста грешникам; но из них 50 избранных, и 50 неизбранных – разумеется, они еще не знают об этом. Выходит, что для неизбранных эта проповедь есть просто сотрясение воздуха – любые доводы совершенно бесполезны: Бог обращается к ним, но на самом деле не обращается к ним – не является ли это приписыванием лицемерия Богу? И не будет ли тогда и само Писание обвинено в лицемерии? На словах тебе говорят «покайся!», а на самом деле, внутри, утверждают – все равно ты не покаешься, проклятый; иди в ад, и не возвращайся! Это уже прямо напоминает известные слова: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные» (Мф.7, 15). Ведь с одной стороны спасение предлагается перед всеми, а с другой – не всем, т.к. многих благодать обойдет стороной; даже если проповедник предупредит, что благодать не всем будет дана, это мало что изменит; никто же точно не знает, избранный он, или нет; люди будут думать, что они скорее в числе избранных, а на самом деле может оказаться иначе. Следовательно, проповедник-кальвинист неизбежно вводит людей в заблуждение: проповедуя перед ста грешниками, он, так или иначе, склоняет каждого из них думать, что я то уж наверняка окажусь в числе избранных, а в действительности он может быть в числе проклятых – о чем значительно сложнее думать (люди вообще склонны думать больше о хорошем для себя в будущем и полагать, что все горести остались позади). Так что призывы к покаянию для тех, кому без дара благодати даже не дана будет возможность покаяться – эта ситуация не может не возникнуть во время проповеди сторонника двойного предопределения.
У Бибе вообще своеобразные представления о покаянии. Естественно, нельзя не согласиться с тем, что покаяние есть следствие действия благодати на грешника. Но отсюда совершенно не вытекает, что покаяние не может быть средством и причиной спасения. Православные согласятся с кальвинистами, что причина спасения – Бог, он Первопричина и движущая сила спасения. Однако, в отличие от кальвинистов, православные признают и вторичную причину спасения в виду нашего покаяния, которое, конечно, не совершается без благодати. Иначе пропадает необходимость в покаянии. Когда Христос говорит «терпением вашим спасайте души ваши» (Лк.21, 19) – это совсем не равнозначно утверждению кальвинистов «Бог без вашего участия произведет в вас терпение, ибо таково Его предопределение» - нет, люди призываются к добровольному терпению во Имя Христа, и – ради спасения. Если они не в состоянии совершить эти действия свободно – то зачем вообще призывать к терпению? Бог мог бы и так, без вторичной причины в виде нашего терпения (или покаяния), безо всяких призывов, произвести в нас терпение. Так что – покаяние, непринужденное и глубокое, - необходимо для спасения. И в этом смысл Писания. И именно проповедью покаяния для спасения всегда занималась Церковь.

11.  Изучающий историю богословия знает, что строгое учение о предопределении часто приводит к следующей логике: если человек ничего не может сделать для своего спасения – значит, он не должен стремиться выполнять заповеди Бога. Такую позицию иначе называют антиномизмом – буквально это означает «противозаконие». Баптисты-кальвинисты тоже могли склоняться к такой позиции. Джеймс Пуль говорит по этому поводу: «На самом деле многие баптистские служители подвергались жесткой критике как якобы антиномисты. Некоторые из них действительно часто использовали в своих проповедях выражение «моральный закон», но не связывая его с «правилом жизни» для верующих .. «В высшей степени благочестивые и образованные баптистские служители, Джон Скепп (+1721), Джон Брайн (+1765) и Джон Джилл (+1771) ..  придерживались такого взгляда на суверенитет и действенность благодати Божией, который проводили по Библии все баптисты. Хотя они учили, что все люди являются грешниками, находящимися в смертельной опасности и на пути к погибели, они не призывали всех людей, будь то духовно заинтересованных или нет, покаяться и верить в Евангелие. Они ставили акцент на Божественной цели и на том, что .. спасение от Господа. Этот метод проповеди и наставления был после их ухода заклеймен как «эгоистичный, ожесточающий, холодный, усыпляющий совесть антиномистский гиперкальвинизм»» .
Понятно, что с точки зрения гиперкальвинизма, любая проповедь спасения обращена не ко всем, а только к предопределенным. Даже если формально проповедь обращена ко многим, реально она направлена только к избранным безусловным избранием. Получалось, что благодать как бы элитарна, ибо не предназначена для всех. Такая позиция действительно могла заставить думать, что раз многие люди не избраны, то их усилия бесполезны – они все равно не спасутся; вас не зовут покаяться, поскольку покаяться вы не сможете – это и заслужило эпитет «ожесточающего» гиперкальвинизма; кроме того, для избранных не предполагалось следование божественному закону как необходимому для христианина. Пуль указывает, что в 8 статье Лондонского исповедания веры 1646 года «нет никакого упоминания каких-либо законов Библии, моральных или иных, которые святые Всевышнего должны соблюдать как правило жизни» . Естественно, что эта позиция преследовалась англиканами как антиномизм. Английский баптист-кальвинист 19 века Уильям Гадсби также считался антиномистом, ибо он полагал, что Евангелие, а не закон есть правило жизни для верующего. Тут все зависит от того, что понимать под Евангелием. Можно говорить о «евангельском законе» для верующего как о необходимости соблюдать заповеди (включая и заповедь о любви) для спасения – разумеется, при содействии благодати. Тогда это не будет антиномизмом. Но если понимать Евангелие на лютеранский манер – как нечто противостоящее Закону, где Закон – весть о невозможности выполнить заповеди, об угрозе проклятия, а Евангелие – весть о спасении без дел, - тогда тень антиномизма снова появится.
Вспомним, что для лютеран даже Нагорная проповедь, в которой есть заповеди блаженства, утверждающие, что блаженны делающие, поступающие по велению Бога, а не просто верующие – относилась к сфере Закона, а не их Евангелия! Кстати говоря, некие колебания в этом вопросе можно видеть и сегодня. Например, в Библейской энциклопедии Брокгауза, отражающей лютеранскую точку зрения, читаем: «существует множество толкований Н.П., начиная с попытки представить ее в качестве свода правил, регулирующих жизнь общества (напр., у Л.Толстого или у части анабаптистов), и заканчивая использованием ее в средневековом католицизме для разграничения между законами, обязательными для всех христиан (praecepta dei), и "евангельскими советами" (consilia evangelica), следуя которым человек получает возможность достичь более высокой степени самосовершенствования. В последнем случае Н.П. представляется своего рода учением о добродетели. Но Н.П. не является ни разрешительной грамотой для попыток радикальным образом изменить мир к лучшему, напр., путем уничтожения частной собственности, ни главным аргументом в борьбе с заслуживающими критики обществ. проявлениями. Для Лютера требования, предъявленные в Н.П., не относятся к какой-то особой, сверхчеловеческой этике, а распространяются на всех христиан. Живя в этом мире, Христос понимает любовь, которая и лежит в основе Н.П., иначе, чем это сформулировано в антитезах (Мф 5:21-47). Для Лютера христианин - это не только подданный Небесного Царства, но и член светского общества. В личной вере христианин может возвыситься над миром (и, напр., отказаться от ответного насилия), но в общественной жизни, когда беда коснулась кого-то другого (напр., члена семьи), христианину необходимо прежде всего защищать людей, порученных его заботам, чтобы тем самым исполнить заповедь Господа. Н.П. не дает человеку права бежать от мира, чтобы в небольшой замкнутой общине служить идеалам (как это предлагали во времена Реформации анабаптисты и меннониты), но она не ограничивается и задачей пробудить в человеке осознание собственной греховности и желание обрести Божье прощение (как во времена Реформации утверждали правоверные лютеране). В этом случае получается, что Божьи заповеди не имеют силы в других сферах человеческой жизни (экономика, политика и т.д.). И хотя Н.П. нельзя рассматривать в качестве прямой "программы действий" (т.к. уничтожение любой властной структуры, напр. полиции, неизбежно приводит к разгулу насилия, что никак не согласуется с призывом любить ближнего), все же ей присущи некоторые моменты, побуждающие к переустройству общества, так что претворение проповеди в жизнь последователями Христа не могло не сказаться и на внешних сторонах этой жизни (ср. "соль" и "свет": Мф 5:13 и след.). Но в любом случае было бы неправильно навязывать другим свое понимание Н.П.» . Похожий взгляд  исповедует и кальвинистская Женевская Библия: «Ранняя Церковь склонялась к буквальному толкованию Нагорной проповеди.. Другие (напр., анабаптисты) пытались отнести ее ко всем христианам. Были и такие, кто относил ее ко времени тысячелетнего царства или рассматривал как возвышение Моисеева закона, призванного побудить к раскаянию (Лютер). Однако были утверждения, что нельзя понимать ее требования буквально, поскольку Иисус имел в виду не столько внешнее поведение, сколько внутренний настрой, и что суровость ее имеет целью подвести человека к критической точке сознания: необходимости принять решение. Нагорная проповедь обращена к ученикам и через них - ко всей современной церкви (5,2). Кроме того, она подразумевает и внутренние побуждения, и поступки (см. 5,21.22; 27,28), а требования ее столь категоричны (5,48), что никто не может выполнить их в совершенстве и должен полагаться исключительно на благодать и милость Божию» .
Эти позиции порождают вопросы: и где же в Нагорной проповеди призыв к уничтожению любой властной структуры – или это спор с анабаптистами? Почему в Нагорной проповеди приемлемы только «некоторые моменты» для претворения в жизнь, но в целом она не является «программой действий»? Если католики неправы со своим схоластическим разграничением общеобязательного закона и евангельскими советов (ибо это отдает учением о сверхдолжных заслугах), то разве эта статья не признает, что разделение Лютером этики на этику личной жизни и этику общественной жизни, где в одном случае нельзя то, что можно в другом (насилие и т.д.) – ведет к странным раздвоениям в жизни христианина? При этом констатируется, что лютеранство изначально все-таки отрицало применимость Нагорной проповеди к жизни верующего человека – это и есть проявление антиномизма, когда заповеди Евангелия не являются законом; вот и здесь этот взгляд частично прослеживается, когда, как мы видели, отрицается понимание Нагорной проповеди как программы действий. Понятно, что Христос говорит здесь о личной этике, а не предлагает программу политической партии; подставление щеки предполагается, если ударили тебя, а не твоего ребенка, например; но все равно – это этика для каждого, этическая программа для претворения в жизнь. Кстати, кальвинистская Женевская Библия трактует стих о подставлении щеки так: «В данном контексте - "не ищи отмщения в суде"» .  Согласился бы Лютер не искать отмщения в суде, если бы его обидели таким образом? Или все-таки в общественной сфере он предпочел бы «естественный закон»  отмщения? Странно звучит и фраза – неправильно навязывать другим свое понимание этой проповеди Христа. Неправильно навязывать другим что-либо – это и так ясно. Но здесь чувствуются некие сомнения в том, какое понимание Нагорной проповеди вообще является правильным – как будто Церковь за 2000 лет не усвоила это понимание.
Все-таки непонятно, почему Заповеди Блаженства – это не программа действий? Разве плохо, если человек станет кротким, милостивым или чистым сердцем? Кальвинистская трактовка, как бы извиняясь, перечисляет скорее отрицательные точки зрения – это нельзя понимать буквально (требование вырвать глаз или отсечь руку никто и не воспринимает буквально, но остальное..), это не про внешнее поведение; да были люди, которые относили эту проповедь ко всем, но разве можно выполнить эти заповеди, зовущие к совершенству?   Конечно, мы всегда должны полагаться на милость Божию, но ощущение такое, что люди «бояться быть совершенными», зная, что согласно протестантской доктрине и так спасены по вере - привкус антиномизма здесь неизбежен. Одно дело, когда мы отрицаем необходимость выполнения ветхозаветного закона для спасения – это упразднено Жертвой Христа. Также приемлемо, когда мы отрицаем необходимость выполнения закона для спасения в смысле накопления заслуг, зарабатывания спасения. Но когда мы вообще отрицаем необходимость исполнять заповеди в сотрудничестве с благодатью как средство спасения – это вызывает к жизни соблазны и искушения. В таком случае человек принуждается думать, что поверив, он уже не должен стремиться всеми силами быть с Христом, не должен следовать этике Нагорной проповеди – все равно «миссия невыполнима», да и выполнять ее «спасенному» уже не стоит. Рано или поздно, но это вызывает отступление от Христа.

12.  Джеймс Пуль предостерегает тех, кто из доктрины предопределения делает выводы о полной пассивности человека: «Библейские баптисты известны как предестинарии, и это правильно, ибо они считают, что Бог от вечности постановил все, что случилось, от сотворения Вселенной до падения воробья. Значит ли это, что мы также считаем, что человек таким образом имеет полную свободу творить все, что ему заблагорассудится, так как все вещи предопределил Бог? Ни в коем случае! Мы убеждены, что человек будет делать то, что угодно Богу, а не наоборот. Кроме того, мы считаем, что ни один человек не свободен оправдывать себя и оказывать снисхождение ко греху, утверждая, что «если Бог постановил это, то я ничего не могу с этим поделать». Мы считаем, как никто, что Бог действительно постановил все, но мы убеждены также, что когда человек говорит, что он «ничего не может поделать», то такая позиция не позволит нам избежать ясного учения Слова Божия относительно того, что происходит с бедным грешником, когда он рождается от Духа Божия. Оживотворенный грешник жив для Бога, но мертв для закона. Однако он видит в своих членах конфликт. Он обнаруживает, что не может делать того, что считает хорошим, и делает зло, которое он ненавидит (Рим.7.15-17). Бедный грешник, оживотворенный животворящим Духом, находит наслаждение в законе Божием по внутреннему человеку, но он пленен законом греха!» .
Все это замечательно – действительно, человек пленен законом греха, как нас учил апостол Павел. Но проблема в том, что с точки зрения концепции безусловного предопределения это трудно объяснить – если человек ничего не может сделать для своего спасения, никак не может на него влиять, и даже в обретении веры он совершенно пассивен, то почему Бог не может оживотворить его полностью, до конца устранив закон греха? Откуда такое половинчатое предопределение? Ответ православных таков: в возрождении человека благодатью Божьей не происходит полного очищения от греха потому, что Бог оставляет место для нашей свободы – он дает нам в руки орудие благодати, чтобы мы сами, с помощью Божьей, сокрушили грех в себе и вокруг себя. Однако такое объяснение не может подойти для кальвиниста, бегущего от человеческой свободы в выборе спасения, как известное существо от ладана. Доктрина железного детерминизма может быть жизнеспособна только в том случае, если место для свободы отсутствует. И тогда совершенно непонятно, почему человек не может оправдывать свой грех, ссылаясь на то, что «так постановил Бог»: у человека нет свободы выбора спасения? Нет. Благодать непреодолима? Непреодолима. Тогда – что бы я ни делал, какой грех ни совершал – благодать все преодолеет и спасет меня – ведь так решил Бог в вечности! Кстати, если благодать неодолима, то почему возрожденные вообще грешат? Либо они в своем зле сильнее благодати, либо благодать почему-то решила не побеждать зло. В теории безусловного предопределения Бог не нуждается в каких-то действиях с нашей стороны, чтобы спасти нас; следовательно, наши действия могут быть любыми – они предопределены Богом, и конечный результат в виде попаданий в рай тоже предопределен.  «Если Бог постановил это, то я ничего не могу с этим поделать» - но разве в кальвинизме не так? Если Бог решил вас спасти, то по реформатской логике вы не сможете сопротивляться этому – ведь спасение нельзя потерять; значит, вы ничего не сможете поделать со спасением. Оно как античный фатум, - обязательно вас настигнет. Убежден же Пуль, что возрожденный человек непременно будет делать то, что угодно Богу. Если бы он добавил, - человек должен делать угодное Богу, - это было бы верно; моральная необходимость, необходимость веры и любви в делании угодного Господу – да, существует; но это не есть необходимость предопределения – человек свободно выбирает делание добра; другой вопрос – делание в силу предопределения. Пуль сам фактически признает, что возрожденные и предопределенные к добру баптисты-кальвинисты, тем не менее, часто скатываются к греху – значит, все же они проявляют определенную свободу. И если он настаивает, чтобы они себя не оправдывали и не потворствовали греху – то он тоже обращается к их свободе. Поскольку, если они непременно спасутся в силу неодолимости благодати, то все эти обращения - «не оправдывайте себя» - не имеют никакой силы; благодать действенна и без этого, она не нуждается ни в каких условиях. Бог Своим суверенным актом решил их спасти, и Ему не нужны еще какие-то «дополнения».
Обратим внимание, что Пуль признает: люди, с детства воспитанные в духе «полного предопределения», могут из этой теории вывести теорию полного своеволия человека – я могу делать, что угодно, Бог все равно спасет меня. Из абсолютного волюнтаризма Бога вытекает абсолютный волюнтаризм человека – не на этом ли основании протестантская цивилизация так стремительно разрушается ныне? Но нет – кальвинисты убеждены, что как раз арминианство, говорящее  о свободе выбора спасения (пусть и очень ограниченно), ведет к потворству греху. Бибе всеми силами защищает тотальное предопределение: «Давайте посмотрим: а какое вообще может быть предопределение, если оно не абсолютное? Речь идет о чем-то вроде того, что Бог повелел или постановил, что Он будет делать определенные вещи, если люди или бесы позволят Ему их сделать, но Он ничего не делает по Своему определенному совету или предопределению. Это на самом деле категорический отказ от предопределения как такового, ибо предопределения просто нет, если оно не является абсолютным. Мы верим в избрание. О да, скажет самодовольный волюнтарист, конечно же, я верю в избрание, но не в вечное, суверенное и личное избрание. Бог избрал спасти всех, кто будет соблюдать определенные условия, выполнять определенные дела и использовать определенные средства. Человек должен быть крайне глуп, если он не понимает, что это полный отказ от избрания как такового» . Т.е. предопределение может быть только безусловным, - говорит Бибе, - иначе это вообще не предопределение. Как известно, еще схоласты различали абсолютное могущество Бога, когда Он может творить нечто непосредственно, без инструментальных причин, и упорядоченное могущество Бога, когда Господь творит нечто при помощи вторичных причин, сотворенных Им. Похоже, Бибе пытается показать, что существует только абсолютное могущество Бога. Однако не так уж трудно убедиться, что это не так: разве Бог не посылает нам свет через солнце, т.е. вторичную причину, а не непосредственно? Разве стабильность творения не обусловлена законами природы, которые Бог дал миру при творении? Законы природы – это тоже вторичные причины, через которые Бог управляет миром – т.е. и здесь мы наблюдаем скорее «условное предопределение». Возразят: но ведь это пассивные причины - солнце  ведь не выбирает, светить ему, или нет. Конечно; но то, что не унизительно для бездушных материальных объектов, становится унизительным, когда речь идет о человеке.
Человек – не вещь, существующая в силу природной необходимости: «Дама спросила: а почему Господь дал человеку свободную волю? Духовник ответил: Если бы не свободная воля, то человек был бы не богоподобным существом, а только предметом этого мира. В необходимости нет ни добра, ни зла. Нравственные категории существуют там, где есть выбор. Вы спрашиваете, почему Господь не сделал вас мухой, китом или собакой, т.е. животным, или гомоидом без свободной воли, каким-то биомеханизмом, может быть, наделенным интеллектом большим, чем другие существа, но не человеком, а предметом. Где нет свободной воли, там нет образа Божия; где нет образа Божия, там нет богообщения» . Конечно, кальвинисты не отрицают свободу у человека вообще – они говорят, что свобода воли утрачена при грехопадении. Но это мало что меняет: значит, после грехопадения человек утратил эту существенную черту образа Божьего, она уничтожена и заменена необходимостью творить исключительно зло. И в этом смысле реформатская антропология действительно уподобляет человека природным объектам, хотя они зла и не творят; но – и там, и там – есть полная пассивность по отношению к действиям Бога. И в таком смысле в этой доктрине нет полноценного богообщения, потому что оно предполагает добровольность и известную самостоятельность, два встречных движения: Бог жаждет общения с человеком, но и человек жаждет общения с Богом, тоскует по Его неизреченной милости. Конечно, восстановление общения людей с Богом невозможно без благодати, но это восстановление совершается с нашим активным участием, в нем участвует все, израненное грехом, существо человеческое. Иначе возможен только один вариант: Бог принуждает человека общаться с Ним; но это не то богообщение, которого желает Господь. Если даже в природном порядке Бог определяет события через сотворенные причины, то тем более такой порядок должен быть и в нашем спасении: Бог от вечности предопределил спасать человека через его свободу, без принуждения.

13.  Бибе так упорствует в своей защите доктрины предопределения, что уже сам этот факт доказывает существование свободы выбора, которую он категорически отрицает; да и само это отрицание свободы – не проявление ли отрицаемого? Придерживаясь строгого предопределения, наш теолог пытается оправдать концепцию частного искупления – ту самую, по которой Христос якобы пострадал лишь за избранных, а не за всех людей: «Если, по мнению сторонников общего искупления и предложенного спасения, или в соответствии с представлением о спасении на условии веры, Христос умер за Своих избранных в смысле, отличном от того, в котором Он умер за все человечество, или же Он умер за всех в том же смысле, в котором Он умер за Свой народ, если все человечество может избавиться от гнева и осуждения, то Кровь Христа не очищает от всякого греха и не искупляет для Бога никого конкретно, и в таком случае Христос умер напрасно .. Если Его Кровь недостаточна для действенного спасения кого-либо, за кого она пролита, то Он недостоин, и это страшно» . Для православия немыслимо даже представить, что Христос умер не за всех – иначе Евангелие нельзя было бы называть Благой Вестью. Иначе даже в самом Распятии многие увидели бы зловещие признаки вечного проклятия. Нет, на кресте Спаситель наш всем протягивает Свои израненные и окровавленные руки Искупления. Он даже молится за врагов: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23, 34). Как можно молиться за предопределенных к проклятию, ведь они все равно погибнут, по логике протестантов? Тогда выходит, что у Бога есть явное противоречие в Его воле: одной половиной Он жаждет покарать грешников, которых Сам предопределил к погибели, а другой – жаждет их спасения? Неужели воля Сына противоречит воле Отца? И если Христос страдает лишь за избранных (допустим, апостолов), то почему он молится за неизбранных – неизбранных, ведь многие из одобрявших Его распятие так и не стали христианами? Значит, Он страдает и за них?
Странной выглядит и логика: если Христос пострадал за всех, то Он не пострадал за каждого – а в чем тут противоречие? За всех – это и значит: за каждого. А вот если только за избранных – значит, не за каждого. Значит, ко многим людям и целым народам нельзя придти с Благой Вестью и сказать им – Христос умер за вас. Нет, к ним можно придти только с дурными вестями – за вас Христос не умирал, вы все погибнете! Вот этого Евангелие никогда не проповедовало: Христос страдал и воскресал не для того, чтобы погибал кто-либо. Бибе пытается упрекнуть своих противников в том, что они якобы проповедуют недостаточность Крови Христа для спасения; видимо, здесь опять имеется в виду его критика условного предопределения. Но как же по-другому? Вам приносят чашу воды вечной жизни – это и есть спасение; больше никакого спасения нет; однако вам предоставляется возможность – пить эту воду, или отказаться от нее, предпочитая горькую воду забвения. Конечно, кальвинисты увидят в этом «недостаточность одной благодати»,но ведь человек ничего не добавляет к благодати, к Христовой Крови, принимая, или не принимая ее; благодать остается совершенной – у человека нет никакой дополнительной «человеческой благодати» или «человеческой воды жизни»; но он должен согласиться с благодатью, или отвергнуть ее; тем самым он не делает благодать более совершенной, или менее совершенной – он просто открывает себя для нее, делает ее действенной в себе, или закрывается от нее, делая ее бездейственной; вспомним притчу о сеятеле – в ней как раз мы и увидим способы, которыми люди закрываются от действия благодати – но совершенство благодати, совершенство Голгофы от этого нисколько не страдает – как и солнце не страдает от того, что кто-то одел «солнцезащитные очки». Бибе так механически мыслит о человеке, лишая его свободы в предопределении, что и свободу человека он мыслит как некое механическое дополнение к божественной необходимости. Но свобода – не механическое дополнение хотя бы потому, что спасение – это не механизм. Только кальвинисты думают, что спасение заключается в механизме действия непреодолимой благодати; оно происходит автоматически, как вращение деталей некоей конструкции; но в православии спасение заключается только в любви двух личностей, божественной и человеческой, а истинная любовь не бывает механистичной; она не складывается из обезличенного действия двух причин, она не является взаимодействием двух устройств. Любовь Голгофы распространяется на всех, и никто не может ничего добавить к ней; но она умножается в людях – если они воспринимают ее по своей воле; история христианства показала, что такие люди есть, и их любовь к Богу часто была доказана мучениями..