Три мушкетера и Дартаньян. Быль

Время, как говорят, летит стрелой - мгновенье, за мгновением. У нашего героя этих мгновений за длинную, пеструю жизнь накопилось так много, что он утомился от их груза. Оно превратилось в аморфную массу взлетов и падений. А хотелось какой-то четкости. Ведь он навострился на описание своей жизни и  жизни своих современников. Надо навести порядок. А для этого надо  обратиться к истокам, первым мгновеньям, с которых все и началось.
Так вот, по достижении почтенного 78-летнего возраста, наш герой решил посетить родные места и повидать одноклассников. Непосредственным стимулом, возбудившим путешественника, оказался звонок по скайпу от старого товарища, с которым его связывала крепкая дружба в юности. Это был Владимир Бандура – отставной офицер, дослуживший свой срок в Крыму, в Симферополе – городе, где они учились в одном классе – с четвертого по десятый. Интернетный диалог был очень забавным и трогательным. Приятели вспомнили кое-какие детали, похохотали, а когда Владимир показал ему фотогафию, где  была изображена шеренга худосочных штангистов, во главе с обоими приятелями, он был полностью разоружен и принял жесткое решение – ехать надо и чем скорее, тем лучше.
Ветераны решили организовать встречу в самое ближайшее время в максимально представительном составе.
Итак,    Григорий Яковлевич (так звали путешественника) отправляется с берегов Невы - «из топи блат», на «брега веселого Салгира». В сопровождении молодой, динамичной жены и красавицы–дочки 10 лет.
Поезд №7 (с тем же числовым брендом, что и шестьдесят лет назад) прибыл в столицу республики Крым. Радует глаз все то же монументальное здание вокзала с башней. Привокзальная площадь та же. Тот же симпатичный дом, возведенный немецкими военнопленными. Тот же помятник Ленину, заменивший в известные годы  монумент в честь его ученика. Те же троллейбусные кассы для доставки отдыхающих в Алушту и Ялту. Изменения незначительны, если не считать множества снесенных убогих ларьков на задворках площади. Вот только  людей больше, а также автобусов и такси.
Визитер созвонился с друзьями. Бандура ему сообщил, что удалось собрать только трех «мушкетеров». Многие ушли в мир иной, другие просто где-то далече. Программа саммита была нарисована.
***
 Мушкетеры у здания школы, в которой они учились. Теперь  это уже не школа, а нечто иное. Но об этом позже. Троица бурно выражают свои чувство, радуясь встрече после 60-летней разлуки.
 Партос (он же Семен Голомшток) – огромный монументальный верзила под 2 метра, массивный, широкоплечий, с довольно-таки моложавым выразительным лицом. В школьные годы был большим спортсменом: спринтером,  прыгуном в высоту, баскетболистом и даже десятиборцем. В десятом классе играл уже в настоящей, в сущности профессиональной, баскетбольной команде за  команду ОДО (Окружной дом офицеров). До выхода на пенсию– главный озеленитель Крыма.
Атос (Владимир Бандура) – в прошлом высокий, но  теперь согбенный дядя с задумчивым взглядом. Похоже, он романтик. В школьные годы – стройный юноша, с миловидным лицом, невероятно обаятельный. Полковник в отставке. 
Арамис  (он же Владимир Коростелин)-  представительный, осанистый, несмотря на небольшой рост, мужчина. Действующий преподаватель истории в Таврическом университете. В школьные годы – умненький, начитанный мальчик, который учился потом на историческом факультете Московского университета , а затем многие годы преподавал всемирную и всякую другую историю.
И наконец, гость из Питера (назовем его Дартаньяном), - динамичный  субъект среднего роста, с чертами лица и мастью балканского типа. Он профессор Санкт-Петербургского университета по мудреной специальности «Математическая лингвистика».  Как уже говорилось выше, его сопровождают жена и юная дочь.
Основным организатором встречи был Партос (Семен Голомшток). Похоже, он сохранил связи в управленческих и хозяйственных структурах.
Итак, начальный, но очень важный пункт дружеской встречи – школа. Школа эта в 50-е годы была ведомственной, находясь в юрисдикции Сталинской железной дороги, протянувшейся от Харькова до Севастополя.
И вот друзья во дворе   школы, в которой теперь хозяйничает Центр заочного  дистанционного обучения. Обаятельный директор центра согласился быть экскурсоводом.
Внешне школа почти не изменилась. Все то же, но  хорошо отремонтироаанное одноэтажное здание, просторный двор и  домик, в котором  в пору юности наших героев жил директор Гайбергер Владимир Станиславович со своей дочерью Софьей, учительницей биологии. Сейчас в этом домике располагается кабинет директора Центра и небольшой музей. В этом же домике, но в другом подъезде жила учительница русского языка и литературы Мария Николаевна Ломанова, неотрзимая русская красавица. Дартаньян вспоминает, как она несколько раз приглашала его домой проверять сочинения в тетрадях учеников.
Друзья перемещаются по просторному двору, вспоминая, где и что располагалось в те далекие времена.   Вот здесь была баскетбольная площадка,  у забора яма для прыжков в длину и высоту, а в дальнем углу – туалет, где парни курили «Север» и «Беломор». Здесь же, на площадке,
 ребята по-младше играли в «Каре» «Козаков–разбойников», а по-старше - в «Слона».
Ветераны входят в здание школы. Там все узнаваемо, хотя спортзал переделан в учебные классы.
А вот и класс, в котором они завершили среднее образование. В нем почти ничего не изменилось. Только вместо парт столы, и на каждом компьютер. Но классная доска  была все та же, только на 60 лет постарела. Идут дальше. Входят в бывший буфет, где Дартаньян обмывал свою золотую медаль. Ритуал был такой. Медаль  погружалась в стакан водки, которую надо было выпить до конца, затем схватить диск зубами и продемонстрировать его ликующим школьникам. Водка была куплена здесь же в школьном  буфете, куда были доставлены спиртные напитки для празднования «Стодневки». Так называли традиционные ежегодные встречи студентов первокурсников со старшеклассниками.
*   *   *
Переполненые ностальгическими впечатлениями, ветераны садятся в микроавтобус и катят в какой-то ресторан на горной окраине Симферополя, в поселке Марьино.      
Партос знакомит мушкетеров с райским уголком.  На крошечной территории  журчит ручей. Столики под открытым небом, но в тени раскидистых деревьев. Здесь и там несколько закрытых беседок. где гости могут весело провести время в уединении или расслабиться по шум дождя. Мушкетеры разместились под платаном.
 Владеет рестораном татарская семья. Лет двадцать назад Партос способствовал выделению  этого участка земли предприимчивой и трудолюбивой семье, которая  превратили это захолустье в престижное заведение.   Хозяева и по сей день благодарны Партосу за его отзывчивость.
Мушкетеров обслуживает красивая приветливая девушка. Она готова выполнить любую прихоть благодетеля - Партоса и его друзей.
Поначалу обмен мнений был довольно спонтанным и беспорядочным. Ветераном нужно было выплеснуть первичную порцию эмоций. Партос решил навести порядок, взяв управленческие вожжи в свои руки. Первое слово он взял себе.
Выразив радость по поводу дружеского собрания и отдав должное впечатляющему 60-летнему интервалу, отделяющего их от момента последней встречи в 1953 году,  он сказал, что, будучи  наследниками жертв репрессий и истребительной войны, они прошли через непростую жизнь, усугубленную на излете карьеры геополитическими встрясками начала  90-х.
Далее Партос ознакомил друзей с особенностями своего жизненного пути за истекшее шестидесятилетие. Говорил он нетлоропливо, обстоятельно, широко теплым, вкрадчивым голосом, без повышения и понижения интонации, создавая атмосферу дружелюбия и взаимного тяготения. 
Он говорил   о своей созидательной деятельности в градостроительстве, землеустройстве и озеленении Крымского полуострова, о своем деятельном участии в строительстве дороги Ялта-Севастополь, о посадке лесов в пригородах столицы Крыма, о тяжелой судьбе сосновых лесов, гибнущих без полива от засухи. Но с особенным подъемом он поведал слушателям о своих спортивных достижениях, которые друзьям были частично известны по его блистательным выступлениям в легкоатлетических соревнованиях.  Атос попутно напомнил о городских эстафетах, в которых Сема часто играл  решающую роль. Однажды Сема, выступая  на последнем этапе, принял эстафету последним, но благодаря высоким скоростным качествам, вывел команду своей школы на первое место.
Далее Семен передал слово энергичному Арамису, который рпссказал о том, как они вместе с Дартаньяном после окончания школы помчались в Москву: Арамис на исторический факультеит, а Дартаньян – на филологический, о том , как они до зачисления прохлаждались в гостинице рядом с белокаменным, пентагонообразным Театром Советской армии, форма которога спусти зо лет была повторена в Симферополе при возведении Обкома партии -  на месте снесенного ресторана «Астория».  Далее, Арамис  вспомнил о том, как он вместе с Дартаньяном выступали ассистентами у профессора Гудзия на совместной филолого-исторической лекции по      древнерусской литературе. Они по команде профессора разносили студентам материалы в амфмтеатре Коммунистической аудитории на Охотном ряду. Он сообщил также о том, как он в течение 20 лет работал советником в Обкоме партии, пережив четырех первых секретарей. А после известных событий снова погрузился в преподавательскую деятельность, веселя студентов параллелями из истории поздней римской  и  разваливающейся советской империи.  Но  с особенным подъемом он  рассказал о своей уникальной коллекции записей оперной музыки, утверждая, что около десятка опер знает наизусть. Услышав сие, публика оживилась и попросила его что-нибудь спеть.  Нисколько не смутившись, Арамис запел арию Хозе из оперы «Кармен». Пел он довольно уверенно, но голосом у него был хрипловат и натужен, не отличаясь, как бы это помягче сказать, особой красотой. Все удивленно молчали. Но здесь случилось что-то исключительное.  Вдруг голос Арамиса растворился в  могучем в звучании драматическим тенора Дартаньяна. Арамис затих, а новоявленный «гасконец» лихо выводил труднейшие пассажи,  с особенным удовольствием устремляясь к верхним нотам. А вот и финал. «Моя кармен!- Пел Дартаньян. – Навек я твой,  моя Кармен» , накрывая окрестность блеском настоящего тенорового звука. После  того как эхо стихло, раздались восхищенные аплодисменты. Коллеги, конечно, были удивлены, но не очень, так как  Гриша хорошо пел уже в пионерские годы, солируя в хоре марширующих пацанов: «Это чей там смех веселый? Чьи глаза огнем горят? Это смена комсомола, юных ленинцев отряд». 
Потом были еще песни. Друзья разнежились и готовы были пойти войной на кардинала Януковича, чтобы защитить своего любимого короля. «Один за всех и все за одного!» - гаркнули верераны, а отважный Атос, полковник в отставке, произнес прочувствованную речь, в которой отстаивал  независимость  Тавриды от посягательств Карпатских полчищ, движущихся с северо-запада с Трезубцами наперевес.
Мушкетеры, конечно, верили в победу и укрепили эту веру  шипеньем пенистых бокалов.
После этого торжество приняло более душевный и мирный характер. Пока друзья вели легкую беседу, Дартаньян что-то царапал шариком на салфетке.
На прощанье каждый из мушкетеров получил от него по салфетке с высокохудожественными двустишиями. Одну салфетку он оставил себе. Вот эти шедевры: 
Семен Голомшток (Партос)
Монументален. Ироничен.
В улыбке мягкость, чистота.
Спокойный взгляд искринками лучится
И полусомкнуты насмешливо уста.

Но слово рвется из груди наружу,
Хоть с ним он так неспешен, бережлив.
Мы ждем. - Над трапезою кружит
Рассказ, мелодией друзей заворожив.

Владимир Коростелин (Арамис)
В словоплетении он знатный виртуоз.
В словесном дриблинге безмерно ловок.
Чтоб околдовывать ученых и плутовок,
Ему не нужен допинг из гигантских доз.

Метафор блеск. Змеистость предложений.
Куда ведет сей серпантин?
Застыли мы, наш ум разнежен,
Забыт нектар в округлости братин.

Бандура Владимир (Атос)
Певец империи. Её красот и силы.
Борец со злом и тупостью властей.
Но не готов хвататься  за топоры и вилы,
Он знает: не собрать тогда костей

Ведь наш трибун  чуть-чуть сентиментален,
Особенно в кругу друзей, соратников, подруг.
Он гонит прочь политпечали,
Его чарует рюмок перестук.

Григорий Мартыненко (Дартаньян)
Он реактивен. Взбудоражен.
Волна эмоций за волной.
Ершист, бедов и неприглажен,
Коммуникативной захваченный игрой

Его томит поток воспоминаний,
Журчащих в перекличке  голосов.
Он весь   в  туманно-сладостной  нирване
Неторопливого теченья слов.