всё забылось, и ничто не волновало

     Память вернулась так неожиданно, что она растерялась. Ещё вчера нянечки и врачи относились к Вере, как к умалишенной.  Вчера… . Это было ещё вчера. А сегодня она вспомнила, что произошло той давней роковой ночью…
    Утром Вера  проснулась от какого-то неясного еле уловимого сознанием, но физически ощутимого прикосновения, будто кто-то прикоснулся волшебной палочкой. Голова не болела, мысли не путались,  как прежде, не бились о невидимую, неодолимую преграду. Взгляд, которым она окинула помещение и соседок по палате, был выразителен и ясен. Увидев стены, выкрашенные в болотно-зелёный цвет, нищенскую одежду, брошенную на стулья, стол, стоящий посреди палаты, Вера  вскрикнула: «Где я?! Что со мной?! Где мои дети?! Куда их забрал этот негодяй?»   И вдруг замолкла, вспомнила, как пьяную, грязную, забывшую детей и себя, тащил её домой злой, как чёрт,  муж, тащил и приговаривал: «И это жена? Какая же ты дрянь, стерва! Дети шляются где-то, а ей и дела нет».
   А потом…, что потом? А потом был страшный удар,  и сознание погрузилось в темноту, в  бездну безумия. Всё забылось, и ничто больше не волновало….
   Чего только не предпринимали врачи, только бы вернуть к жизни непутёвую мать двоих детей. Наконец, когда смерть отступила, а жизнь закрепила свои права, доктора выяснили, что тело-то они вернули к жизни, а вот с головой у Веры  проблемы.
   Безумие пришло внезапно. Сначала она почти всё понимала, даже детей, мужа узнавала. Его арестовали, но на встречу с ней  Костя пришёл – разрешили. А, может, лучше бы и не разрешали, ведь то, что он увидел, не для слабонервных.  Когда муж вошёл в палату, Вера, босоногая, растрёпанная и остриженная (а волосы какие были – сказка), кричала что-то своё, рвала на себе больничную рубашку. Услышав скрип двери, она повернула голову и пустым, без всякого выражения, взглядом скользнула по его лицу, когда-то такому близкому и дорогому. Ничего не отразилось на её озлобленном и искорёженном звериным оскалом лице.
   Костя ошалело смотрел на Веру, сомнений не было – это она.  Но где её добрый, ласковый, всегда манящий взгляд, чуть лукавая улыбка, роскошные волосы, в которые любил зарываться лицом, любил расчёсывать и гладить? Он брезгливо смотрел на бьющуюся в конвульсиях женщину и с трудом осознавал, что перед ним результат его ярости.
   Костя,  обхватив голову руками,  выскочил из палаты в коридор. Он тяжело дышал, шарил руками по куртке, брюкам, лихорадочно искал карманы, долго дрожащей рукой доставал сигарету, долго пытался прикурить, но спички тухли, сигареты ломались, к тому же участковый, в сопровождении которого пришёл Костя, уже подталкивал его к выходу.
   …Осудили его на два года, учли и то, что дети останутся с ним, но пока будут  на попечении его матери. Он слушал приговор и с тоской, глядя на плачущих мать и отца, думал: «Вот теперь я уголовник… Уголовник…».  Что-то застучало в его голове, будто барабанная дробь выбивала одно и то же слово: «Я пре-ступ-ник! Я пре-ступ-ник!»
   -Боже мой! - закричал Костя и рванул решётку на себя. –Будь ты проклята, - посылал он Вере свою ненависть. – Ненавижу! Зачем я только с тобой связался!
   -А пил зачем? Ишь, ангелочек нашёлся! Значит, теперь только она виновата, а ты что ж, головы не имел? – с укором выговаривал стоящий рядом охранник.
   Гнев,  как появился неожиданно, так же неожиданно и исчез.  Костя устало, будто только что выполнил работу, требующую сильнейшего физического напряжения, бессильно опустил руки и покорно подчинился судьбе. Да, для кого-то она  мать родная, а вот для него мачеха злая.  Не уберегла его, молодого горячего рубаху-парня от бесшабашной жизни, когда всё было по пьяной лавочке. По пьяной лавочке и влюблялся, и дрался. И женился тоже по пьяни, не разобравшись ни в себе, ни в той, которую чуть жизни не лишил….
   Всё.  Приговор прозвучал. Плачущих детей, перепуганных отсутствием матери, поведением отца, которого почему-то держали за решеткой дяденьки  в милицейской форме, никто не успокаивал, взрослым было не до них.
   -Ох, беда-то, беда какая, - запричитала, прижимая ребятишек к себе, мать Кости. – Как жить то будем, как?
   Она грузно поднялась со скамьи и подошла к сыну. Тот опустил голову,  не смея поднять глаз.
   Два года пролетели, проскакали. Дети подросли, они были ухожены и накормлены. Правда,  ни с кем не дружили. Видно, не доставало у этих покорёженных судьбой  ребятишек сил смотреть на чужое счастье в семьях, где хоть одна мама, да была.  Однажды их повезли к Вере. Поездка закончилась неистовым плачем маленькой Диночки и вдруг онемевшим на две недели Димкой.
   Да, два года прошли-пролетели. И вот она, Вера, всё вспомнила. На её крик прибежала медсестра:
   -Чего ты  орёшь? Делать больше нечего? Надоела!
   -Я вспомнила, вспомнила! Всё вспомнила и детей помню, и мужа, - кричала Вере.
   -Нет у тебя никакого мужа. В тюрьме он , - проворчала медсестра.
   -А дети? – сразу стихнув, шепотом, похожим на клёкот, спросила несчастная.
    -И детей нет у тебя! Поняла? -со злостью сказала соседка по палате.
  -  Заткнись! Есть у тебя дети. Вот только им сказали, что ты умерла. Поняла? Ой! Да, ты всё вспомнила никак? - ошалело проговорила медсестра. И тихо,  уже сочувствующе добавила, глядя в полные ужаса и страдания глаза Веры:
   -Уж лучше бы ты действительно умерла. Это ж надо, какое испытание Бог послал. Вернул память, чтобы узнала, что для детей тебя на этом свете нет.
   Карие глаза Веры  наполнились слезами. Она оглядела собравшихся в палате врача, нянечек, медсестёр – тех, кто вернул ей солнце, небо, жизнь и здесь же навсегда отнял у неё всё. Женщина посмотрела на окружающих странным взглядом и вдруг неожиданно весело, совсем легко и как-то бесшабашно рассмеялась. Её лицо приобрело привычное для всех выражение отрешённости и безразличия. Врач, стоявший рядом с её кроватью, облегчённо вздохнул:
   -Нет, ничего не случилось. Это был только проблеск, мгновение. Такое тоже бывает….  Вдруг вспомнила и вдруг забыла. Всякое случается…, всякое.

                Садаева Наталья.   2003год.