Домик Пляхина

                «Домик» А. М. Пляхина.

         12 мая 2010 года. Местные новости. Открыта мемориальная доска на доме поэта-фронтовика Алексея МИхайловича Пляхина. Пару месяцев назад я с удовольствием читала дочери вслух его поэму  о любви «Возле чужого счастья». Собиралась навестить автора (я не знала, что его уже нет!), порадовать: у стихотворения «Домик Чехова»,  размещённого в  Челябинской академии культуры на стенде «Музеи в художественных произведениях», высокий «рейтинг». Опоздала… Я  много дней пребывала в задумчивой растерянности. Было грустно, плакалось. Вспоминала наши встречи, перечитывала книги и открывала  его мир  заново…
               
                *****
Впервые я встретилась с Алексеем Михайловичем, когда мне было 16 лет, в селе Б ..м К ... й области. В районный Дом культуры высадился писательский десант. На сцену вышел небольшого роста, худенький человек средних лет и, как частушки, стал читать свои стихи:
               
                Был я ростом в пол-аршина,
                Пел частушку в пару строк:
                «Шла машина из Ишима,
                Повернула в Таганрог».

                Я не знал туда дороги
                От родимого крыльца,
                Только знал, что в Таганроге
                Дядя Чехов родился.

                И ходил я, бедный, в муках:
                Я у Чехова хотел
                Разузнать, где Ванька Жуков,
                Умер Ванька или цел…

                Улетело много вёсен,
                Перемог войну-беду
                И - вдоль улиц Таганрога
                Прямо к Чехову иду...

        Надо ли говорить, что стихи были выслушаны на одном дыхании и запали в мою юную душу навсегда. Любовью к Чехову, простотой слога, веселым ритмом, занятным сюжетом и великолепной развязкой…

              Через два года, будучи уже студенткой  филфака, я вновь  увиделась с ним на встрече, организованной  педагогическим вузом в связи с   выходом первой книги стихов зауральского поэта. Сборник «На тополином берегу» (Челябинск, Южно-Уральское кн. изд., 1973.)  был небольшим по объёму и формату, я  купила книгу и с волнением подошла за автографом. Выяснилось, что первая встреча с поэтом была знаковой: мы с ним – земляки! В Б. он родился, закончил школу, оттуда же ушел на войну, там же ждала его с фронта любимая девушка. На моем экземпляре появилась надпись: «Дорогой Тане, как сестре и родственнице по Б., на добрую память».

            Во вступительном слове к опубликованным стихам наш самый знаменитый земляк Сергей Васильев отметил  художественные особенности  творчества Пляхина  (душевность, неподдельную любовь к жизни, житейский лукавый оптимизм) и    перечислил ряд наиболее удачных произведений, среди которых был и «Домик Чехова».

          Поводом для следующей встречи в 1981 году стала моя попытка написать очерк о  герое – комсомольце  Алёше Рогачеве. Я собирала материал, искала свидетелей, и пришла к Пляхину.  Во  втором сборнике поэта по названием «Перелесковый простор» (Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во, 1978.) была опубликована поэма «Алёша».  Алексей Михайлович   вручил мне текст своего произведения, а я отдала ему в читку свои наброски. Договорились встретиться, обсудить моё «творчество».
               
                ******

            Поздняя весна.   В его двухкомнатной квартире у нового городского Парка Победы  меня ожидало необычайное тепло и радушие. Алексей Михайлович хлопотал на кухне: «Сейчас по-быстрому сварганю  солдатский суп!». Я с интересом наблюдала, сидя на табурете, за его суетой. Неловкости от того, что я пришла с пустыми руками, не было. На газовой плите в  алюминиевой кастрюльке уже доходил картофель, горка измельченной зелени ждала своей очереди. Алексей Михайлович попробовал   бульон на  наваристость и солёность, укусил, обжигаясь, ломтик картошки и со словами «Горяче - сыро - не быват» отправил туда, в кастрюльку, аж две баночки консервированной сайры. Я вроде не была голодная, но от волны восхитительного аромата проглотила слюнку.  Приправив уху перцем и лавровым листом, он достал две глубокие тарелки, насыпал зелени, зачерпнул содержимое кастрюльки и налил посудинки до краёв. Я хотела воскликнуть «Ой, я столько не съем!», но было уже поздно. Мы ели молча, как будто делали это каждый день. Было очень вкусно, и я, к великой радости хозяина,  съела всё.
            
          А потом он пригласил меня в свой кабинет и показал рабочий вариант   нового  сборника.   Я присела в кресло.  Его третий сборник   (будет издан в 1982 г.) был посвящён почти полностью ветеранам и Великой Отечественной  войне, эта тема была тогда в литературе  главная. Я листаю, а Алексей Михайлович надевает очки, у него в руках моя рукопись.
          
          «Так писать нельзя! – мягко произнёс  поэт первую фразу.- Каждая деталь, каждое слово должно быть выверено.  А что у тебя я вижу? (цитирует кусок) Зачем вот эта фраза… Как это понимать? Почему именно этот эпитет… А может, начать надо было не с пейзажа?  И почему действие начинается в  четыре утра?»
            
          От стыда я не испепелилась, я  слушала его и  глупо улыбалась. Обидно не было нисколечки! Я и сама понимала, что полезла туда, не зная куда, и хотела получить то, не зная что: это была не моя тема! По ходу разбора полётов  я скоропостижно  теряла к ней интерес, и мне от его доброй критики становилось как-то легко и весело, я рассмеялась и попросила пощады.  Пляхин  вручил мне мои рукописные «писульки» со словами «Всегда старайтесь писать о том, что хорошо знаете, что пережили сами, тогда и слова, и время, и природа будут к месту…». Потом поправил очки и  достал откуда-то   уже свои  машинописные черновики:
- Послушай, Таня, я тут  затеял  одну поэму,  давай  почитаю? Мне бы хотелось знать, это может быть интересно читателю …  молодому?
      
        Я кивнула. Поэт надел очки, разложил листы на коленях, выбрал нужный и начал читать:
               
                О как ты, молодость, прекрасна,
                Какой наивности полна!..
                Со мной в одном и том же классе
                Училась девушка одна.   
 
                Особой внешностью не славясь,
                Но сны и думы полоня,       
                Она всех мыслимых красавиц
                Была красивей для меня.

                Как будто я в девчонке этой
                За бойкой будничностью дел
                Такие качества заметил,
                Каких никто не разглядел.

                А сердце, помню, ноет, ноет,
                И настораживаюсь я:
                А вдруг увидят и откроют
                В ней то же самое друзья…

              Я внимательно слушала неторопливый рассказ, прикосновение к тайне личной жизни    сначала озадачило и удивило   меня. Потом я  увлеклась сюжетом и  растворилась во времени.    Немного глуховатый голос поэта  был ровен и спокоен,  на его щеках выступил румянец. Как и много лет назад, меня  опять завораживали простота  и легкость изложения, всё та  же искренняя доверительность и  кристальная  чистота  обнажаемых чувств …            
            
         По мере чтения передо мной в мельчайших подробностях вырастал-вырисовывался  образ возлюбленной  Ксеши, которая никак не хотела видеть страдания юноши. Когда она в  следующем стихе выскочила замуж за друга, я подумала, что на этом история и закончилась:
               
                Мне не могло не показаться,
                Что жизнь исчерпана до дна,
                Когда они пришли из загса
                Уже как муж и как жена…

                Не позабуду, как, тоскуя,
                Бродил за речкою в лесу –
                Терзаясь думой, как такую
                Тоску-беду перенесу!
          
         Но это было всего лишь вступление, завязка так сказать. А дальше была война, встреча  лирического героя с  другом, мужем Ксеши, на фронте, ранения  обоих, тайной ревности друг к другу, счастливое возвращение домой.   И вновь испытание муками тайной страсти, которая не делась никуда:
               
                И если мне вчера казалось,
                Когда давила нас беда,
                Что та любовь…
                что не осталось
                От боли давней и следа.

                И Ксеша замужем –
                тем паче,
                А Сенька – муж,
                и песня вся.
 
                То сердце думало иначе -
                Перехитрить его нельзя!..

    Вот с этого места стало по-настоящему интересно, но Алексей Михайлович, неожиданно прервав чтение, вдруг обратился ко мне:
  - А хочешь, Таня,   я напишу новую поэму … о тебе?
  - Ой, нет! – испугалась я и замахала руками. – Зачем? Что я сделала? Какая, к черту, из меня героиня? И потом Вы же ещё эту не закончили…
         
         Мы расстались друзьями, договорились чаще видеться.  Он приглашал меня на различные культурно-литературные  мероприятия, и мне почти всегда по уважительным причинам было некогда. Я приглашала его на уроки, и он, отложив  дела,  всегда приходил.               
               
                *******

               В 1986 году в издательстве «Современник» вышла его четвертая, главная,   книжка «На войне и дома» с  новыми стихами о войне, о родной деревне и той самой поэмой  «Возле чужого счастья». Это был большой успех, отмеченный хвалебными публикациями в прессе и многочисленными встречами с читателями. 9 декабря 1986 года Алексей Михайлович подарил мне книгу со следующей надписью: «Дорогой и милой землячке Тане – от автора в знак любви и дружбы с искренним уважением и на добрую память».
            
              Я вместе со своими учениками искренне радовалась его успеху и гордилась дружбой с ним. Наше общение продолжалось до середины 90-х.  На моих уроках часто звучало его слово, все дети знали его в лицо, читали наизусть многие его произведения. У меня появился новый факультативный курс «Поэтическая мастерская», на котором  мы учились ритмично рифмовать и издавали рукописные сборники.
            
             Главное достоинство произведений А. М. Пляхина – глубокая искренность и правдивость. Большинство произведений написаны от первого лица.  В его стихах  нет новаторства и оригинальности, но это скорее не недостаток, а плюс, так как простота манеры изложения  облегчает   восприятие и делает общение читателя с автором  естественным и теплым.  Зауральский поэт  продолжает традиции Некрасова и Твардовского. О жизни поэт говорит негромкими и недлинными словами, не торопясь,   не жалея красок  на мелкие, но такие важные для создания настроения и образа детали и штрихи …   
          
            Многие стихи А.М. Пляхина по сути представляют собой зарисовки увиденного и прочувствованного жизни, а потому в них есть сюжет, они эпичны.  Ах, как хорошо они слушаются и читаются! Вот хотя бы это:               
               
                Слово о копейке.

            Я помню  этот миг, как праздник.
            А впрочем …  Дело было так:
            Отец копейку дал на  пряник
            И я зажал её в кулак.

            Бывало, - грош истрать посмей-ка:
            Он шёл не с неба в  гаманок!
            И вот в моих руках –
                копейка,
            Её рассматривать я мог!
            
            Её, как скользкую малявку
            И, вместе, чудо наяву,
            Я нёс в бревенчатую лавку,
            Но… уронил её в траву

            Летели к небу листья, ветки,
            Но – горе горькое моё!-
            Мы не могли найти монетки,
            Как будто не было её.
            ……………………….
            Потом я обливался потом
            В успокоение себе
            И пять копеек заработал
            Впервые, сам, на бороньбе.

            И, духом вновь тогда воспрянув,-
            Ведь повезло же огольцу!-
            Я в лавке той купил свой пряник
            И показал его отцу.
    
          А сколько здесь оптимизма и житейской мудрости!  Первая детская «драма жизни» и её счастливое преодоление! И эта маленькая  победа приведет потом нашего героя к большой и великой в 1945 году.   И  вот она, мудрость:    большие победы  всегда начинаются с малых…      
         
           Лирический герой  А.М. Пляхина     с первых  строк воспринимается   слушателем – читателем как старый  знакомый (близкий, свой, понятный). Он говорит   с тобой на одном  наречье.  Не подружиться с ним невозможно! И ещё.  В стихах А. М. Пляхина нет позы наблюдателя, учителя жизни, а  есть позиция … активного участника жизненного процесса.  У него нет желания покритиковать, пожаловаться, удивить, ужаснуть читателя. У него чувствуется только одно желание – убедить  своего собеседника, что жизнь прекрасна, несмотря ни на что, и что надо бережно относиться к тому, что тебя окружает: к природе, людям, традициям, памяти. В стихах о великих писателях («Пушкинский томик», «Льву Толстому», «Домик Чехова») он   показывает  нам, как даже мимолетное прикосновение к их таланту  благотворно влияет на человека, пробуждая в нем самое лучшее, спасая от многих жизненных катаклизмов и  передрязг. 
               
                *********

               К середине  90-х жизнь поменялась настолько, что стали рваться прежние отношения. Появился новый класс преуспевающих людей, поменялись ценности. Умным и талантливым не находилось места в строительстве капитализма. Стали не нужны ни физики, ни лирики.   Началось расслоение общества.
             
             Процветал бартер. Зарплату и пенсии не платили по полгода. Школа была похожа на барахолку: во всех углах шла торговля. Продавалось и покупалось всё, что можно: дипломы, аттестаты, золотые медали, звания, награды. Банкротились предприятия.  Народ стал увольняться, чтоб хоть что-нибудь получить. Появилась биржа занятости.  К концу 90-х горожане многотысячными армиями стали покидать родные места в поисках заработков. Появились бездомные люди возле помоек.  Орудовали банды, расплодились секты,  расцвела наркомания. Многочисленные выборные кампании разводили народ по разные стороны баррикад.  Похоронные бюро плодились, как грибы после дождя.  Жить стало откровенно страшно, совсем не до поэзии. Ходили слухи, что писатели все переругались между собой, борьба идёт не на жизнь, а на смерть, часть интеллигенции  уехала в северную столицу и за границу…
               
              В нулевые  из-за неуплаты отключались городские телефоны, дорожали транспорт, коммунальные услуги,  процветали поборы в школах и больницах…  На долгие годы главной заботой большинства  людей стал вопрос выживания. Вымирали семьями! Исчезали в неизвестном направлении одинокие старики. Деревни в нашей области  стирались с лица земли десятками в год.  Многие потеряли работу, жильё, забросили гаражи и  дачи, за бесценок продавалось то, что наживалось  годами.   Стало  стыдно быть бедным,  и  стало  модно быть богатым. Расцвёл криминальный талант: «Без лоха жизнь плоха!»     Соседи   устанавливали железные двери и отгораживались наглухо друг от друга. Одни прятали от посторонних глаз своё «богатство», другие скрывали нищету, третьи утопали в разврате.    Рвались родственные отношения, люди перестали общаться вживую, переходя на виртуальный формат.  Наступило время «достоевщины» и бесов.
               
                Я  помню точно, что   мы с А.М. Пляхиным потеряли друг друга из виду в конце 90-х. У меня тяжело заболел муж (дали 2-ю группу), дочь пошла в 1-й класс, я уволилась с работы и больше никуда не смогла устроиться.  Я на всю жизнь запомнила объявление в местной газете в разделе «Вакансии»: «Требуется уборщица. Просьба учителей и врачей не беспокоить». Где-то году в 2002 я  заглянула на страницы журнала «Тобол» и      с горечью закрыла: там, мягко говоря,  действительно мира не было. Не стесняясь выражений,    одни писатели уличали в грехах   Д. Лихачева, другие проклинали и уличали в грехах первых обличителей. Алексея Михайловича   на страницах, к счастью, не было.
 
               Я трижды выезжала на заработки на север. Вернулась домой в 2009,  за год до выхода на пенсию,  и вот Алексея Михайловича уже нет.  Как он прожил последние годы, о чем думал, писалось ли ему? Я, конечно, когда-нибудь об этом узнаю. Вот только привыкну к мысли о том, что его уже нет.
               
                *****

            Я всматриваюсь в его фотографии, перелистываю сборники и натыкаюсь на стихи, на которые раньше не обращала внимания, а сейчас, чувствую,  они как-то по – особенному раскрывают его душу и откликаются в моей душе:
               
                Ранний снег.

               Зима, зачем – тревожусь очень, -
               Всё наряжая в свой убор,
               Спешишь ты выпроводить осень,
               Календарю наперекор!

               Не убыстряй лихого бега…
               У нас, не юношей уже,
               От преждевременного снега
               Холодновато на душе.

                Зависть.

                В фототеках не значится снимка,
                Где бы – в профиль она и анфас,
                Оттого, что она - невидимка,
                Ей легко укрываться от нас.
                Эта – склада особого – дама
                Горячо – будто с ним под венец –
                Подлеца ублажает и хама,
                Не трубя, что он – хам и подлец.
                Только самых, конечно, послушных
                В окружение вводит своё:
                Анонимщик, и лжец, и наушник –
                Стародавние слуги её.
                Гордой правде людской огрызаясь,
                Эти чада, что стая борзых,
                Свирепеют, как скажешь, что зависть –
                Вековая кормилица их…
                Сколько стоит нам крови и нервов
                Эта свита, что ею хмельна,
                И каких драгоценных резервов
                Нас поныне лишает она!
             
            Я думаю, что они, поэты прошлого, большие и малые, тихие и громкие, известные и незаметные… ещё к нам вернутся. Мы откроем их заново, очистим свою душу, усовестимся – осветлимся и подивимся - поучимся их мудрости, и обретем в их творчестве себя, найдем жизненно необходимую точку духовной опоры. Потому что эти люди, их жизнь  и их творчество и есть те нравственные скрепы между прошлыми и будущими поколениями, об утере  которых сейчас так много говорят.