Предание о шведском короле Магнусе

Шведский король открыл дверцу микроавтобуса, стряхнул с джинсов неведомо откуда взявшуюся пыль, вытянулся после тяжелого прогона до Мурманска. Его ждали в университете. У студентов заблестели глаза, когда они увидели монаршие чудо за рулем, без водителя, прислуги, мантии на плечах и естественным образом без короны, которую он вовсе не собирался таскать с собой. Это правила игры такие, что шведскому королю приходится быть собой, а тебе нет. Его прапракакойто дед тонул в Ладоге три дня, то есть если бы тонул, то хватило бы и нескольких минут, уйти в прозрачную черную глубину обширной огроменной волны, легко, и спускаясь здороваться с рыбами, потом с тюленями, любытно таращившимися на королевское величество пожаловавшее в преисподнюю. Там холодно, совсем не жарко. Врут про ад, никаких сковородок, просто замерзаешь и все, выпускаешь воздух по пузырику, опускаешься тихо и мирно на дно, нет умираешь раньше. Потому что до дна очень долго опускаться. Еще ниже утки обыкновенные ловят мелкую рыбешку, зачем им глубина непонятно, выше такая же рыба, но привычка видимо заныривать на сорок метров вниз, для надежности существования. Чем пахнет сегодня вода…

Даже в ледянящий мороз ладожская вода мягкая, как теплое одеяло рядом с мамой. Ты чувствуешь эту мягкость пока руки совсем не заледенеют и не перестанут чувствовать вообще. Представляю этого охреневшего от страха монарха над черной бездной, видимо все в его башке перевернулось от этого бесконечного страха, страх может быть глубже озера, хотя куда глубже, разве что океанские впадины. От тебя бывает страшно, так страшно, что остается только смеяться. Чтобы не дай бог не рассердить чем-то этого бога, всесильного и смешливого. Повесели ребеночка, он тебя не убьет тогда. И еще – он обидчив без меры, если обидишь, то все было зря, все равно тебя прихлопнут как муху. Перед ним страха не чувствуешь – он уходит на глубину существа и становится главным смыслом существования. Как будто катаешься как масляный шарик в полукруглой тарелке, ни подняться, ни выскочить невозможно.

Черная вода это вовсе не черная речка, речка что, грязный ручей, переходимый вброд, лишь вымочишь пальто или что там на тебе, да насморк схватишь и не узнаешь что такое страх. А мои дорогие знают это, они и его видели, и королей, и бесов, но они слепы, и верят только голосу крысолова. Потому что такие правила игры. Каждый из дорогих убогих – невидимая личность. Что сказал, то и есть, и попробуй не поверь. Даже если сам крысолов прикинется убогим, приходится верить, и тогда вращение калейдоскопа становится бешенным и безжалостным, гэбисты ли, садисты или простое незатейливое гестапо там под маской – правило – верь. Почему мне нравится разгребать чужое дерьмо? Может быть потому, что его слишком много вокруг, и какое счастье, когда хоть одного живого откопаешь из этих завалов. Дерьмо конечно не нравится, а откапывать нравится. Этика, эстетика экзистенционализма. Они пристают, тянут за подол и хотят получить смысл жизни как конфетку на ужин. Иметь смысл – это эстетично. Можно гордиться собой и ходить с пузом навыпуск. Как китайский болванчик и смеющийся их же китайский бродяга.

Не знала, что мой крысолов такой ревнивый, даже в мыслях не было. И к кому же приревновал, ослепший, к парфюмерному манекену. На то и манекены, чтобы украшать витринки, чтоб на них глазели почитатели Зюскинда, желающие приобрести в дом абажур из моей кожи. В нем точно было что-то парфюмерное, но все же – игрушечное и детское. Может быть из его предков тоже делали абажуры, много и часто, и оттого он навсегда остался ребенком, наивно открывающим голубые глаза на весь этот мир, но в конце концов вливающийся в стройные ряды абажуров и оставшись довольным собой, сумел же, теперь такой же абажуристый. Как и другие, а может и почище. Черт с ними, с Зюскиндом и его творением.

Я прошла три обряда. А как было не пройти, не в моей власти. Тогда еще страх плескался во мне как бездонной бочке, одна волна в одну сторону, другая уже навстречу. Сначала это было посвящение в царицы. Это не было красиво, но очень сексуально, и это сакральная тайна, даже не обсуждается чтобы хоть в щелочку увидеть один квадратный сантиметр экрана. Потом посвящение в богини. Уже не помню подробностей, память облегчила задачу о неразглашении. Впрочем, я очнулась и перестала верить во всю эту чепуху, даже если это было послание с небес, пошли они, эти небеса, куда подальше. А разве можно верить, когда третий обряд нагнал меня в поезде, на верхней полке, в полубредовом состоянии рядом с какой то вполне пенсионерской парочкой из мирных жителей. И это было посвящение в шахидки, всего лишь бредовые картинки, глюки из нашей "мирной" жизни. Туда не посвящают, я знаю. Туда сначала убивают, и только после этого ты шахид или там еше шахидка все хрень полная, бред и галлюцинации. Поезд тогда ехал очень странным образом. То вперед, то назад по тем же рельсам, то в окне мелькали пейзажи, а поезд стоял и не звенел ни одним своим колесом.

Король был предан, мной. Вполне сознательно. Мне казалось так будет лучше, моя подружка наигралась с ним и отбросила игрушку тамогочи. Ну это уже не мое дело, хотя чувство вины оставалось зачем-то, дурная японская привычка, сделать что-то хорошее и тут же просить прощения. А кто меня просил. У нас в Японии всегда отдают, если кто-то попросит, такой закон. Такие правила игры. Не самурайские, махать железными палками дело не хитрое. А ночной портье все же оказался самураем, или он сам себе таким казался. Не знаю, откуда мне знать хоть что-то про его жизнь. Добрый палач, очень добрый. Как хочется в его руки, мой неизбывный мазохизм махрово расцветает от одного намека на присутствие. Чего же удивляться, что садисты вокруг скапливаются, такая автопробка из садистов, гаишника на них не хватило.

Кто из нас более жестокий, два таксидермиста, чорт бы разобрал, где хорошо и где плохо. Это все персона, персона, и персона, глиняный панцирь поверх общественно приемлимой сущности. Ты разбиваешь его сразу каждый вечер, когда прячешься за своими стенами, мощными, прочными, надежными. А с утра намазываешь свежую глину, и в красивом сером наряде можно уже показаться людям, знаю как это противно.

На кого же будем ловить ладожскую рыбку, на шведа или червяка или опарыша, да ну их опарышей. В вонючей банке даже одного доставать противно, проще копнуть лопатой черную влажную землю, или хоть камень перевернуть – тут тебе целый зоопарк. А шведа – хорошо бы сезон, короткий, но можно сгребать просто веником. Они сыплются, шведы, сверху, сбоку, хитиновый мусор, рыбацкое детское счастье. Коричневый ковер, шевелящийся, но не долго, сдохнут за день, они больше не живут, эти шведы.

Как странно устроен мужской мозг, постигать его бывает противно и непосильно. Мне было жаль всех мужчин сразу, только потому, что я поняла, как они думают. Сколько пошлости может выудить мужчина из простых обыденных вещей, как раскопки второго, третьего и прочих слоев дебильной природы. И им сразу это попадает в мозг? Мне приходится ждать три дня. Или день, или хоть сколько, пока нормальные волшебные слова протухнут и станут тем мужским миром, в котором выживают только самые-самые… Пожалуй, это африканский рецепт – положить рыбку в горячий песок и ждать, пока протухнет. Знали бы женщины, кого рожают. И в какой тухлятине им приходится жить. Непостижимо. Но только им и дано оттуда выпрыгивать порой очень высоко. Женщине туда просто не надо, не зачем. А они хватают звезды на лету и греют их в ладошках.

Ладно, трактат окончен. Куда мне деться с подводной лодки, некуда. У меня ведь наказ с небес, его никто не отменял и не отменит. Вы.. мне .. скажите сами.. чего хотите… но мне кажется, что никто не выживет, ни шах, ни Насреддин, ни ишак, всего три дня был король Магнус на ладожской волне, а сердце его практически умерло, и сам он умер вскоре вслед за сердцем, посвятил сам себя в валаамские монахи, но не помогло, три дня спустя это был труп, который Ладога так просто не хотела отдавать.

Мучительно, знаю. Я могу отпустить все сказки от себя, буду их искать на дне сердца, в этом чертовом колодце со скрипучим воротом и цепью в сто пудов, и может быть рисовать лицо крысолова. Нет, лица африканских красоток. А может быть это призрачная мечта, кораблик в облаках, и все будет иначе. Если бы не двоилось в глазах, было бы намного легче. Сказка про тень была хорошо придумана. Эта тень не только хитрая, но и подлая, а может просто глупая тень с манией величия. Кстати да, тень часто становится больше хозяина, но какой же это оптический обман!

Тень, это сумасшедший какой-то, не из моих клиентов, нет. Мои клиенты мирные, а эта нелепостью своей и подражательством делает мое недоверие высотой с Эверест. Кажется, я засыпаю. А легкий бред, все еще похожий на рассказ, капает с губ как остывший чай, когда очень хочется пить. Однажды я заснула на собственной лекции, надо же, добрые дети тихо слушали мой бред, и никто ни разу не засмеялся, они все же боялись меня разбудить. Как трудно бывает знакомиться с тенью. Я все еще тешу себя надеждой, что моя собственная тень не такое чудище, или мои страхи делают ее чудищем, или я сама чудище такое, что и тени не надо, ни к чему теперь. Хочешь, я отцеплю этот вагон? Мы слишком далеко забрались от цивилизации, надо возвращаться. Давай вернемся? Может быть, нас узнают. Может быть, не все уже умерли. Найдем живых. Я буду искать живых, а ты как хочешь. Светлячки в банке, знаете, Ладога не светится по ночам. Никогда. Светится лед и снег, отражением звезд.