Потомки фараонов. Глава 8. Люся

Только  плавая в теплой  морской  воде,  Люся  чувствовала себя  абсолютно счастливой и весь кошмар,  жизни,  свалившийся на нее так неожиданно   три года  назад,  здесь, на этом  небольшом  залитом еще ярким  осенним солнцем, греческом острове  куда-то отошел, или, вернее  чуть- чуть  отодвинулся от нее, и она,  ритмично дыша,  плавая, то брасом, то кролем,  вдруг  ощутила на миг давно  забытое  уже  почти детское,  удовольствие от  земного бытия, а не  ту,  привычную  ставшую уже  обыденной  тоску  отбывания  повинности одинокой, никому, как ей казалось,  не нужной своей жизни.
Через  пол часа такого  активного, как в юности  плаванья, она заставила себя, наконец,  выйти из соленой  воды и, уставшая,    но на редкость   спокойная,    улеглась   на берегу,  с грустью, думая, что отпуск ее  кончается и  уже  завтра  ей   предстоит  переступить  порог своей, когда-то так любимой,   квартиры стены, которой,  казалось,  все еще  помнили  и крики  вечно  ругающихся Люсиных   детей,  и бред  обезумившей в девяносто лет матери,  и внезапное  тихое, отстраненное   прощание с  мужем  перед его уходом в больницу.
Дома все напоминало  о дорогих ей людях.  Сколько  она не выкидывала и не убирала  подальше  их  вещи,  мелочи  упорно  лезли и лезли  ей на глаза  будто,    преследуя связанными с ними   эпизодами ее семейной жизни.
Люсе  было уже  за  шестьдесят   и не было у нее  сил одной  затеваться с обменом.
Всю жизнь она была кому- то  нужна, сначала обожавшим ее родителям, потом мужу, потом детям, которым отдавала себя настолько, насколько хватало ее сил,  наверно слишком   и потому,   сейчас  так остро чувствовала их полное безразличие.
Жизнь ее  склонялась к финалу, она   в страшный  момент смерти мужа, внезапно, поняла   это и теперь жила с этим открытием, каждый день, каждый час. 
-Теперь уже  не могу планировать ничего вперед, возникло вдруг  ее голове  и чувство 
блаженства бытия поблекло и сменилось на привычное уже повседневное  унынье.
А вокруг все было залито солнцем, по пляжу бегали дети старше и младше ее внучки.
Впрочем, к внучке ее не допускали и, она уже смирилась с тем, что даже не  знает как малышка выглядит.
Вокруг, на пляже, все были семьями, она тоже была не одна, а с таким же как сама пожилым одиноким и не очень здоровым человеком, с которым уже год как-то  коротала выходные и праздники.
Дорога домой оказалась так  хорошо организованной, что она почти не устала, когда на следующий  день  около полуночи,  открыла дверь своего тяжелого от горя   дома, мысленно поздоровалась с портретами родителей и мужа и  погрузилась в привычную  тишину. Дети как всегда  не интересовались ни ее приездами, ни ее отъездами.
К счастью для нее, она пока еще работала.
Ночью ей приснился отец.
Наум никогда не жаловал ее мужа, будто  с самого начала предвидел его пристрастие к выпивке и особенно уже в молодости заметное влечение к  табаку. Отец  скептически  усмехнулся и зло с сарказмом  заметил
- Что получила?  Где тогда  были твои глаза?
- Успокойся, теперь и живи для себя.  Еще не пришло твое время.
- Да, подумай, кому и как передашь наш древний медальон.
Потом Люся увидела  мать, здоровую в здравом рассудке, а не потерявшую память, как в последние два года.
Там, в том странном мире,  мать вдруг будто поняла, что произошло с ней перед смертью и, что, в тоже время, случилось  с любимым  зятем,  и, как все это  обрушилось на немолодую  дочь с такой убивающей  силой.
Она, мать вообще в Люсином сне не говорила, они  общались без слов, а только грустно, сочувственно смотрели друг на друга, и,  как всю жизнь, понимали и любили друг друга.
Люсе казалось, что мать укоряет ее за излишнюю резкость и нервные срывы, во время болезни,  а она мысленно говорила ей о ее ночных бессвязных криках, доводивших их с мужем  до полного изнеможения.
Утром она, проснулась бодрой и спокойной, как всегда после таких снов.
Отыскала, вдруг, забытую  золотую побрякушку и нацепила себе на шею, вспомнив, что страшный  холокост пережили только те ее родственники в семье, которых хранились эти старинные золотые змеи.
  Смех! Бабке помирать пора, а она все в талисманы  верит, мелькнула  в ее голове  ехидная мыслишка.
Единственное в чем она сейчас нуждалась это в  общении с детьми, но они этого не хотели, а лишь просили их не беспокоить и  все талисманы мира были тут бессильны.
Но, она, наивная, все  надеялась на чудо!
Стояла холодная Петербургская осень, так не похожая на утопающий  в солнце и купающийся в теплом море   греческий сентябрь. Люсино  жизненное  пространство всегда  было суровым темным и мрачным.
На работе ее  ждали. Хоть кому-то  нужна, с удовольствием  отметила про себя она и мысленно улыбнулась.
На  работе было хорошо, в своей, привычной тарелке. Зарплату как всем старикам, правда, ей  не прибавляли, понимая, что идти после шестидесяти   уже некуда, но хоть не гнали пока. 
Ее тут же забросали требующими  ее подписи чертежами и срочными  вопросами, но к обеду  она  все  подписала  решила и спокойно занялась текущими делами, как вдруг зазвонил  ее телефон.   С момента смерти мужа телефон звонил так редко,  что она каждый раз  удивлялась, его резкому звуку  судорожно разыскивая  этот последний  его подарок в своей необъятной сумке.
Привет ! Где шлялась? услышала она почти забытый со студенческих времен голос.
Прости Андрей, но я теперь женщина свободная и  бываю где хочу. Тихо, но твердо проговорила Люся.
Ну что ты, я так, пошутил, мне кое-что по работе нужно, помоги, тихо попросил Андрей.
-Могу я к тебе на работу приехать.
До приезда Андрея  был  час. Люся, вдруг, вспомнила  как он, Андрей, нравился ей в институте, как  мучительно хотела она стать его женой, как сожалела, что, он, избалованный девичьим вниманием, совсем  не  принимает ее всерьез.  С ним она когда- то, давным-давно, в другой, счастливой ,студенческой жизни впервые в жизни поцеловалась в  той его страшной  коммуналке, кажется он что- то еще ей предлагал, но мама видно чересчур строго ее воспитала, а она слишком сильно слушалась тогда маму.
- Как я была наивна, если не глупа в той далекой жизни, хотя решись я тогда  остаться на ночь,  вряд ли хоть что-то для меня поменялось  бы.
Ну, вот только не была бы, может, сейчас  вдовой, с грустью подумала Люся, припудриваясь и подкрашивая губы.
В страшный год смерти  ее  близких он, Андрей  так часто звонил ей и так  морально поддерживал, что она  еще раз пожалела, о своей нерешительности и его не настойчивости.      
В последние свободные ее три года они  изредка  виделись,  помогая друг другу  по работе он, как старый друг,  всячески  пытался  отвлечь ее  от  накатывающейся  депрессии.
 В первую их после перерыва  встречу Люся  показалась ему совсем раздавленной жизнью старухой, а сейчас  перед ним сидела  ухоженная, с  посветлевшими  волосами  дама, с приятной  улыбкой, очень милая  и  отлично для своих лет сохранившаяся.
Андрей  еще  со студенческих лет ценил интересных женщин, сейчас,  правда, будучи за 60 пыл его несколько  притупился,  но  совсем еще  не угас .
- Какая у  нее фигурка!  И почему я так мало ей тогда, в институте  интересовался ,ах да!  Моя карьера и ее пятый пункт, неожиданно мелькнуло в его мозгу.
А кто-то этого не побоялся и добился не меньше, подумал он с завистью о ее покойном муже, которого видел, кажется мельком один раз.
- Он  по- прежнему интересен и приятный собеседник,  мелькнуло в ее   голове.
Но она отбросила от себя эти  никчемные мысли, строго сказав себе
- он женат. На чужом несчастье свое счастье не  построишь.
И перевела встречу в сугубо деловое русло.
Ей было грустно с ним прощаться, как бывает грустно расставаться с частью юношеских надежд, но, что толку в слезах и жалобах, жизнь приходится принимать такой, какая она есть. И Люся тупо продолжала ходить на работу, заполняя ей хоть как- то  свое время и пространство.
Однажды,  тишину  ее квартиры нарушил телефонный звонок.
- Здравствуй Люся, это Юра ?  Звоню тебе из  Нью-Йорка 
-Не поняла кто ?   Голова,  ее   вдруг,    закружилась от напряжения и желания  вспомнить, как  выглядит ее сводный брат. Но время почти стерло  его из памяти.
- На следующей неделе буду в Петербурге. Хочу тебя видеть.
- Хорошо,  тихо ответила она, в душе  чуть  испугавшись, так как успехов у нее не было, а ныть она уже  устала   и, вообще, она   не любила рассказывать о своей нынешней жизни, особенно больно было говорить о детях, ей казалось, что все считают ее саму виноватой,  но  она упорно  вспомнила  последний нормальный  разговор с мамой перед ее страшной болезнью.
- Я удивлена, сказала тогда  она, ты ни в чем перед детьми  не виновата, ты была отличной мамой. 
 И  хотя мама была   навеки,  главным  судьей Люси,  она как будто стеснялась этой ужасной ситуации.
Но, неожиданно для себя она прямо в трубку, вдруг, выдала ему, почти незнакомому человеку эту свою страшную болячку.
Но Юра совсем не удивился:
- У нас это нормальная ситуация, спокойно сказал он  и  предложил ей встретиться и посидеть в ресторане.
Неделя проскочила как секунда.
Она была счастлива любой возможности провести хоть с кем-то вечер.
На встречу с братом Люся решила как-то украсить и обозначить  себя и  для этого  нацепила по верх однотонной,  легкой блузки   совсем уже   не модный,  но очень старый свой змеиный   брелок, который уже много лет не одевала.
Не отдать ли его брату?  Мелькнуло в ее голове.
- А внучка? За что она будет лишена  семейного  талисмана?  За  глупость матери?
А он? Что лучше   моих детей? Как папа из-за него переживал всю жизнь…
 С такими глупыми мыслями и   явилась она на эту нежданную встречу.
Они так мало знали друг друга и так давно не виделись, что узнали друг друга только по медальону.
Юре было уже  за семьдесят.
Они встретились не в центре, а в одном из новых, удачно вписавшихся в уголок  старого  парка   ресторанов. Их столик был у окна, они сидели и смотрели на   пруд,   в котором дикие  утки  состязались за корм с прожорливыми чайками, в их  фужерах  переливалось дорогое французское вино, им некуда было спешить, они знали, что могут больше и не увидеться и это, скорее всего последнее их время.
 Стояла золотая, северная осень. Юра тихо рассказывал ей о трудностях жизни на чужбине, о  своей семье, она больше  слушала, потом рассказала ему об отце, о его последнем годе.
Отведи меня на его могилу, попросил Юра.
- Ты вольно и невольно  причинил ему не меньше горя, чем сейчас мои дети причиняют мне, задумчиво ответила Люся.
А из-за странных,темно-коричневых облаков, вдруг, выглянуло, не по осеннему яркое, холодное солнце, лучи его осветили древнюю золотую игрушку на Люсиной груди и отразившись  от нее на краткий миг ослепили  Юру. А потом солнце вдруг резко скрылось.
-Смотри, само солнце поцеловало нас, как когда-то наших таинственных египетских предков, наверное они знали о мире что-то, чего мы пока не знаем, тихо сказала Люся.
- это их привет нам от туда... Поддержал брат
 И они брат и сестра, такие далекие и такие близкие, тихо  утонули в бесконечном потоке времени и той таинственной космической силы, которая отправляет нас в эту жизнь, не спрашивая желаем ли мы ее, а когда мы вживаемся и  привыкаем к этой бренной земле и существованию на ней, безжалостно выкидывает всех нас из нее, преподав правда напоследок пару страшных уроков.