Кошка, которая умела плакать Кн. 2 Гл. 9

Редакция вторая,
дополненная, исправленная и высочайше одобренная патриархом Селорном.

9. СТЕНА ОШИБОК

Путешествовать налегке через душистый весенний лес было чистым удовольствием. Солнышко ласково припекало, птички щебетали, и казалось, сами деревья услужливо вдавливают корни поглубже в землю, чтобы дорогие гости ни в коем случае не оступились. В общем, всё вокруг так и вопило о том, что на разомлевшую троицу вот-вот обрушится какая-нибудь заковыристая неприятность… Но она почему-то передумала, и на сей раз обошлось без эксцессов. Ну почти без.
Госпожа ан Камиан шаркала ногами, безуспешно пытаясь заставить прошлогодние листья шуршать, и так увлеклась этим делом, что не заметила, как забрела в заросли злющей крапивы. Обстрекалась она мастерски – от плеч до кончиков пальцев руки Талии покрылись богатой россыпью плоских бледных волдырей.
– Я теперь тоже полутанайка, – заявила она, сравнивая их с чешуйками на лице Ирсона. – Мои, конечно, не такие блестящие, зато зудят точно так же.
– А мои почему-то больше не чешутся, – задумчиво проговорил Ирсон.
Он пытливо провёл пальцами от виска до подбородка. Чешуи были на месте, единственным отличием было то, что, кажется, расположение их стало более упорядоченным.
– Прижились! – беззаботно взмахнула хвостом Талия.
Через пару-тройку часов путники вышли на берег кристально чистой речушки. Хотя Феразис сказал, что идти осталось недалеко, Стены Ошибок по-прежнему не было видно. По ту сторону реки лежала пустынная равнина, покрытая желтоватой потрескавшейся глиной. Ирсона совсем не вдохновляла перспектива идти сквозь это выжженное солнцем, открытое всем взглядам пространство, но выбирать не приходилось.
Феразис отыскал спрятанный в прибрежных зарослях плот. Сделанный из какого-то тёмного, чрезвычайно лёгкого материала, он напоминал формой ската и выглядел не очень устойчивым, не говоря уж о том, что был чересчур мал даже для двоих. Феразис как ни в чём не бывало забрался на него и приглашающе протянул Талии руку. Ан Камианка пожала плечами – мокнуть так мокнуть. Плот выдержал. Он даже не шелохнулся, с каждым новым пассажиром всё шире расползаясь по поверхности воды. Непонятно откуда в руках Феразиса появился длинный чёрный шест, илтеец отпихнулся им от берега, и странное судёнышко отправилось в плаванье.
Плот был почти на середине реки, когда картина вдруг разительно изменилась. Пустынный дальний берег хитросплетением вен исчеркали сотни выпуклых дорожек, вымощенных лаково блестящим, чёрным камнем. Они спускались к самой воде, уходя в заросли золотистых камышей. Да нет, никаких не камышей – это были копья с длинными зазубренными наконечниками. Над ними нависали узловатые ветви приземистых деревьев. Местные родственники толстопузых аблуров с какой-то издевательской почтительностью склонялись к воде, тихо погромыхивая медными кинжалами листьев. Ирсон принюхался – они даже пахли влажным металлом. «Довольно приятно, клиентам-илтейцам должно понравиться, – подумал танай. – Надо бы откопать росток… Да только как его сохранишь без магии?»
Феразис церемонно передал Талии свой шест. Ан Камианка взвесила его на ладони, бодро вскинула к плечу и метнула в сторону берега. Шест целиком ушёл под воду, а вынырнув обернулся копьём – точно таким же, как те, которыми щетинился берег. Резко скользнув вперёд, плот легко примял их, и путники смогли беспрепятственно выбраться на сушу.
– Какой из путей тебе будет угодно выбрать? – едва ступив на твёрдую землю, пророкотал Феразис.
– А напрямки никак? – придирчиво оглядев петляющие дорожки, спросила Талия.
– Есть пути, которые нельзя срезать, – ответствовал Феразис.
Ан Камианка пожала плечами и пошла по первому попавшемуся…

Путники продвигались всё дальше и дальше, воздух становился всё суше и суше, а настроение Ирсона – всё хуже и хуже. Сначала он страдал молча, потом принялся тихонько ворчать, а под конец нашипел на отвратительно радостную Талию, затянувшую нескладную песенку про то, как её «вечно голодные» сапоги пожирают дороги и поля вместе с камнями, колючками и случайными попутчиками. И потому она, бедняжка, нигде не может задержаться, так как боится, что ненасытная обувь, вместо всего вышеперечисленного, «отъест её ноги».
Феразисово пафосное молчание раздражало не меньше, чем пение обделённой слухом ан Камианки. Танай никак не мог проникнуться торжественностью момента. Ему выпала редкая возможность принять участие в одном из самых таинственный ритуалов Бесконечного, а он чувствовал себя попавшим в ту глупую детскую игру, где надо бросать кости и двигать фигурки по причудливо раскрашенной доске. Смысла в том, чтобы своими ногами тащиться от рощи к Стене, явно было ничуть не больше.
Ирсон не заметил, как отстал. Зато, поскользнувшись на покатом краю дорожки, он первым заметил кое-что другое.
Справа от них над равниной засияла радуга. Довольно странная, надо сказать – слишком компактная, узкая и яркая, словно вместо нежной акварели кто-то нарисовал её на небосводе маслом. Это уже не говоря о том, что нигде не было видно ни облачка… Ирсон улыбнулся – забавный мираж неожиданно поднял ему настроение. Вся хандра, все сожаления и тревоги мигом покинули его. Хотелось стоять, по-дурацки растянув рот от уха до уха, забыв о злоключениях последних дней, обо всех ошибках и необходимости их исправления. Что танай и сделал.
Радуга вдруг оплыла, как кусок воска в печке, и пролилась на землю многоцветным водопадом. Ирсон чуть не подпрыгнул от неожиданности, чувствуя себя ребёнком в цирке. Земля мелко задрожала. Очевидно, подтаявшая радуга пришлась ей не по вкусу, и равнина осторожно выплюнула её, скомканную и перекрученную. В следующий момент из этой жвачки стало вылепливаться… нечто зверообразное. Во всяком случае, у него явно были четыре ноги, голова и горизонтально расположенное туловище. Хвост, кажется, тоже имелся в наличии. Как ни напрягай глаза, с такого расстояния не удавалось рассмотреть больше. Да это и не требовалось. Едва обретя форму, зверь стрелой метнулся прямиком к путникам. Вернее – к зашедшим чуть вперёд Талии и Феразису. Илтеец повёл себя странно. Повернувшись к порождению радуги спиной, он плотно завернулся в свои крылья, став похожим на какой-то уродливый, перекорёженный зонтик. Талия же беспечно любовалась зверем, раскраске которого позавидовала бы любая ядовитая гусеница.
Его голая, гладкая, эластичная кожа атласисто отблёскивала в такт прыжками. На хребте, боках и локтях развевались яркие рюшки, похожие на плавники морского конька. В первые минуты Ирсону казалось, что зверь чем-то испуган – видимо, дело было в глазах животного – огромных, навыкате, почти полностью затопленных чёрными озерцами зрачков. Но это ощущение быстро пропало. В движениях радужного зверя не было страха. В них всё отчётливее сквозили самоуверенность, нетерпение… и голод. Несмотря на свой клоунский «наряд», зверь был опасен. Его фарфорово-белые когти легко взрезали сухую глину. В широкой пасти влажно сверкали клыки…
А Талия всё продолжала стоять, восторженно приподняв хвост и широко распахнув зелёные очи.
– Что ж нам так не везёт? – поморщился Ирсон, поспешно доставая кинжал – тот самый, которым его зарезали на прошлой неделе.
Танай бросился наперерез твари. Та и не подумала изменить направление или сбавить шаг. Она неслась и неслась вперёд, оставляя за собой грязный пылевой шлейф. Подпустив зверя поближе, Ирсон взмахнул кинжалом… и не встретил никакого сопротивления. «Иллюзия?!» – перекатившись по земле, озадаченно подумал он. Увы, успокаиваться было рано. Ирсон хорошо знал – то, что тварь оказалась неуязвима и неопасна для него, вовсе не означало, что она окажется таковой и для Талии.
Ан Камианка не двигалась. Четыре её лапы словно вросли в землю. Расстояние между ней и зверем неумолимо сокращалось.
– Талия! Очнись! – что было сил заорал Ирсон.
Никакой реакции… Однако в решающий момент, когда радужная тварь уже изготовилась к последнему прыжку, готовясь разорвать загипнотизированной жертве нежное горло, Талия вдруг мягко скользнула вправо, зачем-то сменила форму и вонзила в шею противницы один из листьев-кинжалов. Ирсон и не заметил, когда она успела его сорвать. Зверь беззвучно повалился на бок. Лапы его в агонии скребли по глине, кровь толчками выходила из рассечённой артерии.
– Я думал – ты попалась! – подбежав поближе, с укором воскликнул танай.
– Изображать из себя впечатлительных идиотов – одно из ценнейших ан Камианских умений, – преспокойно улыбнулась ему Талия. – Хочешь, наберём тебе немного для экспериментов? – спросила она, показав Ирсону несколько переливчатых капель, сверкающих в ложбинке листа.
Танай отрицательно помотал головой.
– Наше дело предложить.
Талия присела корточки рядом с поверженным зверем, глядя, как алчно расширившиеся трещины в земле с хлюпаньем всасывают его кровь.
– Хорошо. Хорошо, кошка! – с чувством выдохнул Феразис, одобрительно похлопав ан Камианку по плечу. – Ты всё сделала как надо. Смотри!
Далеко, у самого горизонта, как из-под земли выросла Стена Ошибок – красноватая лента, тянувшаяся вправо и влево насколько хватало глаз.
– Знал. И не предупредил, – с не меньшим чувством сказала Талия, накрыв руку илтейца своей рукой – с выпущенными когтями; одно движение – и придётся Феразису учиться писать правой рукой. – Товарищ называется. Правильно говорят: илтейская верность прочна, как ледяной мост над ларшевой рекой. Чем больше времени прошло с того момента, когда он дал тебе слово, тем меньше вероятность, что он это слово сдержит.
Ирсон совершенно не помнил, когда это Феразис присягал Талии на верность. Быть может, пока он был без сознания?..
– И какие ещё сюрпризы ждут нас по пути? – не втягивая когтей, осведомилась Талия.
– Никаких. Кроме тех, которые, возможно, преподнесут вам ваши собственные души, – сказал Феразис (как показалось Ирсону – вполне искренне).
Наверное, Талия решила так же и потому отпустила конечность илтейца целой и невредимой.
Феразис не обманул. Никакая живность более не омрачила их паломничества к Стене своим бесцеремонным вторжением. Никто не пикировал на их разгорячённые макушки, не хватал за влажные (и не очень) бока и не кусал за пыльные пятки.
– Какая живописная руина! – присвистнула Талия, запрокинув голову для лучшего обзора.
В отличие от одноимённого Дома Стена Ошибок выглядела более чем внушительно. В сущности, это была никакая не стена, а целый лабиринт, выстроенный на гигантском пологом холме. Внешнее каменное кольцо, словно вырезанное из цельной кирпично-красной скалы, возносилось на добрые тридцать хвостов. Следующая стена – желтовато-бурая – была ещё выше, а за ней вздымались и вздымались всё новые и новые – серые, красноватые, цвета глазного белка, хлебного мякиша и запылённых васильков (по выражению Талии).
Жизнь потрепала внешнюю стену – песок, время и ветер голодными тварями вгрызались в неё, глодали карнизы как кости. Всё здесь было выщерблено, исцарапано, истёрто. Крылатые статуи лишились своих лиц, колонны утратили полировку, а среди каменных созданий, чьи огромные морды свисали над арками, случилась эпидемия оспы.
Зато внутренние кольца Стены, густо покрытые разномастными надписями, так и сверкали опрятной новизной.
– Интересное, должно быть, чтиво! – крутя головой, воскликнула Талия.
– Тяжёлое и поучительное, – поправил Феразис.
– Ну и пожалуйста, – не сбавляя шага, пожала плечами Талия; она продолжала вести за собой группу, видимо чувствуя, какой именно участок Стены предназначен ей судьбой.
Феразис, с глазами блестящими от какого-то нездорового восторга, следовал за ней по пятам.
Вскоре Ирсон потерял счёт пройденным кольцам. Иногда путь троице преграждали квадратные колодцы – пустые, заполненные туманом или какой-нибудь жидкостью («Там тоже Стена, только для других существ», – пояснил Феразис). Иногда встречались лужи и странные, похожие на умывальники конструкции, выраставшие прямо из стен. Их чаши окружали кольчатые каменные валики, напоминавшие не то веки, не то тонкие нечеловеческие губы. Внутри плескалось нечто, переливавшееся густыми оттенками павлиньего пера. Назначение этих водоёмов Феразис никак не прокомментировал.
Некоторые кольца Стены не были монолитны – Ирсон то и дело замечал прорезанные тут и там оконца, узкие балконы без перил, ведущие в тёмные проёмы лестницы.
К одной из них и свернула Талия. Взбежав по ступеням к самому верху стены, она немного помедлила на площадке и, зачем-то пригнувшись, нырнула внутрь. Мгновение спустя Ирсон понял, что заставило госпожу ан Камиан склонить свою гордую голову. Коридор оказался намного ниже проёма, что было ловко замаскировано покрывавшей каменный выступ чёрной краской. Разбить о такой лоб впопыхах – милое дело.
Проигнорировав несколько боковых ответвлений, Талия вошла в полутёмную продолговатую комнату. Окон здесь не было, зато потолок покрывал толстый слой жирной светящейся плесени. В нескольких местах из пола и стен выныривали пресловутые «умывальники» на неровных каменных ножках. Талия оторопело попятилась – над одной из чаш сгорбилось истощённое существо в пыльных лохмотьях. Острые желтоватые локти торчали из прорванных рукавов. Голова существа была почти полностью погружена в жидкость. Только белёсые шипы на затылке торчали над пузырящейся поверхностью.
– Кто это? – шёпотом спросила ан Камианка.
– Плакальщик, – в полный голос ответил Феразис. – Тот, кто пришёл к Стене, запечатлел на ней свою ошибку, но не обрёл утешения. И теперь пытается докричаться до других – кто готовится повторить его ошибку. Он чует их сквозь толщу миров.
В этот момент плакальщик вытащил голову из чаши и медленно обернулся. Щёки его ввалились, глазницы запали, желтоватая кожа так туго обтягивала кости черепа, что грозила порваться на скулах, подбородке или надбровных выростах.
– Вон! – велел плакальщику Феразис.
Плакальщик повиновался. Талия и Ирсон посторонились, пропуская его к выходу.
– Печальная картина, – передёрнула плечами ан Камианка.
– О да, – без тени участия сказал Феразис.
Теперь комната была в полном распоряжении Талии. Закрыв глаза и вытянув руку, алайка пару раз крутанулась на месте.
– Здесь, – заявила она, ткнув пальцем в дальний угол.
Феразис шумно выдохнул и как-то… сдулся. Лихорадочное возбуждение покинуло его, сменившись блаженным довольством. Зачерпнув воды в одной из чаш, илтеец обтёр разгорячённое лицо и устало опустился на пол. На губах его играла чуть заметная улыбка.
Увы, неугомонная Талия не дала ему насладиться моментом:
– А то, что мой участок стены оказался внутри, а не снаружи – это что-нибудь значит?
– Это значит, что тебя, бескрылая, не будет мочить дождь и печь солнце, – не открывая глаз, изрёк Феразис.
– Сколько обычно занимает… написание? – окинув взглядом облюбованный ан Камианкой угол, в свою очередь спросил Ирсон.
– Мы не собираем статистику, – осклабился Феразис.
– Ну хоть примерно?
– Понятия не имею. На Стене нельзя накорябать абы что. Надпись должна вызреть.
– А мы не должны умереть с голода, – настаивал Ирсон.
– Танай, твоё тело рассчитано на то, чтобы не есть несколько недель, – приоткрыв один глаз, проворчал Феразис.
– О, так значит, речь идёт о неделях, а не месяцах и годах. Уже хорошо!
– Скорее всего, да. Впрочем, поститься всё это время вы не обязаны. – Феразис указал концом крыла в другой угол.
То, что Ирсон изначальное принял за трещины в камне, оказалось сетью суховатых стеблей какого-то местного растения. У него были мелкие бурые листья и ягоды, похожие на катышки мокрого песка.
– Каменика, – представил ягоду Феразис.
Благовоспитанная девица Талия тут же пошла знакомиться.
– Как сухой кошачий корм, – смачно прохрустела алайка. – Недурно. Хотя с Ирсоновой стряпнёй, конечно, не сравнится.
– У нас есть еда и вода, – пожал плечами Феразис, постучав костяшками по покинутому плакальщиком «умывальнику».
Ирсон брезгливо поморщился.
– «Кровь радуги» к вечеру уйдёт. На её место придёт вода, – сказал Феразис.
– Благодарю покорно, – буркнул Ирсон…

И снова дни потянулись за днями. Талия вставала спозаранку, завтракала каменикой и отправлялась на пробежку – тревожить вековые залежи пыли, распугивать плакальщиков и плескаться в маленьком бассейне, который ей посчастливилось найти. Феразис строго предупредил ан Камианку, чтобы она и не думала купаться в квадратных колодцах, так что бедняжке пришлось остановить свой выбор на этом водоёме, хоть он и был заполнен «кровью радуги». После бурных омовений шкура Талии покрывалась радужной плёнкой, что очень забавляло ан Камианку. В первый день купального сезона она, правда, проявила чудеса благоразумия, спросив Ирсона, можно ли ей мыться языком.
– Можно, – вместо таная разрешил ей Феразис.
Талия немедленно лизнула лапу и сообщила товарищам: «На вкус – как крылья утопшей бабочки».
Щедрая госпожа ан Камиан и Ирсона звала купаться, но он не пошёл… и тем сберёг себе моток нервов. В один прекрасный день у бассейна нашёлся хозяин. С мордой под стать размеру этой раковины-переростка. Безбашенная кошка, ничуть не устрашившись габаритов своего противника, зашипела на ящера и, расставив лапы, приготовилась дать отпор. Увы, оказать сколько-нибудь достойное сопротивление ей не удалось. Плакальщик прикрыл глаза толстыми веками и попросту вытолкал Талию из бассейна бронированным носом. Затем он погрузил голову в «кровь радуги» и завыл – так оглушительно, что алайка едва не оглохла, мигом растеряв всю свою воинственность. Чихая, отфыркиваясь, путаясь в ногах из-за содроганий земли, она поспешила унести свой переливчатый хвост подальше.
В общем, Талия, как всегда, вносила в серые будни новые краски. Жаль только, что вернувшись с утренних купаний и гуляний, она почти сразу уходила к своей стене, где и просиживала до вечера мохнатой ушастой грушкой.
Ирсон был готов узлом завязаться от скуки. Его духовая трубка валялась без дела. Лабиринт Стены был мертвым. Кроме плакальщиков здесь никого не водилось – ни скальной ящерки, ни паука, ни самого завалящего муравья. Не поохотишься. Надписи на Стене, знакомство с которыми сулило так много любопытного, тоже не оправдали надежд таная – он попросту не знал всех этих языков. Ирсон смог разобрать описание лишь одной ошибки, совершённой неким Мейвом (танай готов был поклясться, что уже слышал где-то это имя!).
Вышеозначенный Мейв был в некотором роде коллегой Ирсона – он сокрушался о том, что пытался обойти алайский иммунитет к опьянению. Эта, безобидная на первый взгляд, затея чуть было не довела беднягу до сумасшествия. Он «потерял всё и ничего не обрёл взамен».
Ирсон медленно поскрёб подбородок. Ему стало не по себе оттого, что он наткнулся на сообщение зельевара. Совпадение? Случайность? Вряд ли. «И зачем было это мне показывать? – гадал на обратной дороге Ирсон. – Я никогда ни о чём подобном и не думал. Все мало-мальски опытные алхимики знают – алайский иммунитет прочен, как алайские же когти. Да и какой смысл изобретать такое зелье для кошек? Чтобы расслабиться, у них есть аланаи. Чушь какая-то!»
Ирсон поделился своим недоумением с Феразисом, бившим баклуши на одной из нижних площадок лестницы.
– Если ты сам не знаешь, зачем Стена явила тебе эту ошибку, так откуда это знать мне? – зевнул Феразис.
– Ну мало ли, – зевнул в ответ Ирсон. – И вообще, ты говорил, что надпись должна вызреть, найти свою отточенную и вылизанную формулировку. А там – муть какая-то. Не спаивай алаев, а то будет тебе бо-бо.
– Ты думаешь, каждая надпись существует только в одном варианте? – вкрадчиво спросил Феразис. – У любой из них сотня лиц. Видимо, она повернулась к тебе не лучшим.
– И зачем это нужно? – садясь рядом, полюбопытствовал Ирсон.
– Предупреждение должно предостеречь, а не разбередить твоё любопытство. Это во-первых. Во-вторых, оно должно дойти.
– До меня явно не дошло.
– Лучше бы тебе так не говорить.
– Это почему же?
– Чтобы сохранить свою голову в целости и сохранности. Стена знает – иногда, для того чтобы достучаться до чьего-то разума, нужно проломить чей-то череп.
Ирсон не понял – шутит ли Феразис или говорит серьёзно. Чувствуя себя как-то по-дурацки, танай принялся обрывать ягоды каменики.
– Прямо-таки зубодробительное удовольствие, – с хрустом прожевав горсточку, потёр челюсть Ирсон.
– Зато прекрасно усваивается подавляющим большинством форм жизни, – потягиваясь, приоткрыл крылья Феразис.
– А это что? – спросил Ирсон, указывая на широкую выемку в земле; прежде её тут не было.
Углубление походило на ушедшую в грунт, покрытую наслоениями пыли чашу фонтана. Плакальщики, горбясь, шаркая по камню заскорузлыми пятками, слонялись вокруг неё, время от времени кланяясь куче сухих листьев, буревшей посредине.
– Праздник, – соизволил ответить Феразис.
Плакальщики всё прибывали. Хотя в большинстве своём они были гуманоидами, ростом чуть выше или чуть ниже Ирсона, среди них попадались и довольно интересные экземпляры. Начиная змеями, капюшоны которых были так огромны, что они больше походили на скатов, чем на кобр, и заканчивая мелкими собакоголовыми тварями, оснащёнными тремя парами цепких обезьяньих ручек. Когда празднующих набралось достаточно много, они неожиданно синхронно сели на землю и затянули нудный, монотонный гимн. Ирсон вновь захрустел каменикой, чтобы хоть как-то заглушить омерзительную литанию.
К счастью, пение закончилось до того, как иссякли запасы ягод. Один за другим плакальщики стали спускаться в центр фонтана, к бурой куче, и, кто чем мог, подбрасывать листья к небу. В этот момент лица этих странных существ озарялись слабым подобием радости. Когда последний из плакальщиков принял участие в ритуале, листва вдруг сама собой закрутилась маленьким смерчем и саранчой разлетелась по всем сторонам света. Несколько листьев проворно взмыли к площадке и нырнули в щель, откуда торчали стебли каменики.
Плакальщики стали расходиться.
– Ну и что это было? – покосился на Феразиса Ирсон.
– Ты не пробовал подумать, прежде чем спрашивать? Что могут праздновать плакальщики?
– То, что один из них… докричался? Смог предотвратить ошибку? – тут же нашёлся танай.
– Именно, – царственно кивнул Феразис. – Он выполнил свою миссию. Отдал свой долг. Отдал и истлел. Теперь он готов принять милосердие Милосердного.
Это было первое и последнее развлечение, на которое расщедрилась Стена Ошибок. От тоски или безысходности Ирсон решил возобновить свои размышления… о сути змеиного. Улегшись в тени каменной глыбы, он многие часы пребывал в медитативном оцепенении… пока пришедший Феразис не отвешивал ему грубого тычка, напоминая, что настала его очередь дежурить. Танай и илтеец с самого начала условились спать по очереди – мало ли что. Но ничего не происходило, и Ирсон, несмотря на свой всегдашний пессимизм, даже стал надеяться, что они и впрямь оказались вне пределов досягаемости веиндороненавистников.
Увы, его чаяниям не суждено было сбыться…
В одну из ночей Ирсона разбудил Феразис.
– За рекой что-то происходит, – бросил илтеец и исчез в коридоре.
Ирсон наскоро натянул сапоги, схватил своё нехитрое оружие и выскочил наружу. Холодный воздух наждаком прошёлся по горлу, и танай потуже завязал воротник.
Сам Дом Ошибок (обычно хорошо видимый отсюда) будто исчез – ни одно из окон не горело. А вот облака там, где, по мнению Ирсона, должна была находиться его правая часть, были подсвечены алым, словно в долине за Домом пылал пожар.
– Порталы. Чужие, – глядя в архаичную подзорную трубу, сказал Феразис.
– Они всё-таки нашли нас! Не везёт, так не везёт, – хватил кулаком по бедру танай.
– Дело не в невезении. Дело в глупости. Их глупости, – кровожадно блеснув глазами, заявил Феразис. – Полагаю, вскорости они и сами будут не рады, что нарушили покой этого места.
Ирсон не разделял его оптимизма… Ровно до тех пор, пока со стороны Дома не стали доноситься первые крики.
Ночь ожила. Какое-то огромное животное гнусаво затрубило в ответ, видно возмущаясь тем, что его потревожили. Над лесом взвилась стая перепуганных птиц. Встрепенулись кроны деревьев.
Отдельные вопли за Домом слились в единый жуткий, леденящий кровь вой.
– Слишком громко. Почему мы вообще их слышим? – содрогнулся Ирсон.
– Полагаю, они сожалеют, что явились сюда без приглашения. А Стена никогда не откажется от свежей порции сожалений, – со всегдашним хладнокровием изрёк Феразис. – Увы, я не думаю, что их соратники извлекут урок из их ошибки.
– Да… эти вряд ли отступят, – протянул Ирсон. – Скорей бы уж Талия…
– Спешка в её деле только вредит, – назидательно сказал Феразис.
– Не думаю, что безвременная кончина госпожи ан Камиан – и наша заодно – в меньшей мере скажется на успехе её миссии, – ядовито парировал Ирсон.
– Не могу не согласиться, – коротко поклонился ему Феразис.
Некоторое время клочки заклятия полярным сиянием висели над незримым Домом Чужих Ошибок, а затем ночь поглотила и их.

Следующее утро принесло долгожданные перемены. Талия наконец-то «расписалась». Тайком наблюдая, как бойко она царапает стену, Ирсон потирал ладони в радостном предвкушении. Он едва уговорил ан Камианку поесть. А точнее – почти насильно впихнул в подругу две горсти каменики, прилежно отводя глаза от доверенной ей части Стены. Талия так и уснула на рабочем месте.
Погасив светильник, Ирсон набросил на плечи плащ и пошёл сменить Феразиса.
– Ничего?
– Тишина, – зевнул илтеец. – Как её успехи?
– Она уснула. Честно говоря, я надеялся, что она успеет закончить сегодня, – садясь на горячий камень, признался Ирсон.
– Она и так продвигается много быстрее, чем большинство моих подопечных. Были, конечно, уникумы… Но она не писатель и не философ.
– Да уж. Кабатчик и плиточница спасают мир. Свежо и оригинально.
– Несвежо и неоригинально, – помотал головой Феразис, направляясь к лестнице.
Не успел он скрыться внутри, как земля содрогнулась. Илтеец озадаченно обернулся.
Небосвод рассекла надвое полоса серебристого света. Точно призрачный клинок пронзил бархатный полог ночного неба и ударил в клубок жирных растений где-то позади Дома Чужих Ошибок. Стало неестественно тихо. Тихо и холодно.
– Во имя Тиалианны… – прошептал Ирсон.
Холод был не снаружи. Холод был внутри.
– Разбуди Талию! – сипло крикнул он Феразису, но ан Камианка – смертельно бледная, с глазами на пол-лица – уже и сама взбиралась по ступеням.
– Это… – просипел Ирсон.
– Это она, – махнула рукой Талия. – Крианова пассия. Она не мужик, она – дракон Веиндора. Драконица. Теперь нам точно хана.
Над их головами творилось что-то невообразимое. Казалось, звёзды вдруг растаяли, словно льдинки, растекшись по небосводу серебристой глазурью.
– Что-то часто мы умираем в последнее время, – притянув к себе Талию, попробовал улыбнуться Ирсон.
– Ну, этот раз имеет все шансы стать последним, – мрачно усмехнулась ан Камианка. – Эх, а у меня дома завалялся такой дивный шёлковый саван, шитый шестерёнками, стразиками и пайетками. Когда надо – никогда нет.
Талию бил озноб.
Будь такое возможно, Ирсон с кожей сорвал бы с себя проклятую антимагическую сеть, чтобы попытаться хоть что-нибудь сделать, чтобы не стоять вот так… Танай с недовольством посмотрел на свои руки – пальцы чуть заметно дрожали.
– Глаз наоборот, – сказала Талия.
Разрыв в небе сузился, и впрямь став похожим на белёсый зрачок посреди чёрного ока. Внутри него что-то двигалось, обретало форму, наливалось ртутным блеском. Ирсону казалось, что он видит размытые очертания гибкого хвоста, мощных лап, складчатых полотнищ крыльев. Словно чудовищно огромная бабочка, выбравшись из кокона, неспешно разворачивала свои прозрачные перепонки.
– Не торопится. Знает, что нам некуда деваться, – сжал кулаки Ирсон. – Ты точно не успеешь дописать?
– Нет. Конечно, нет. Знаешь, я так устала, что мне уже почти всё равно, что она меня съест. Только тебя жалко, – шмыгнула носом Талия. – И Феразиса немножко…
Драконица неслышно сорвалась в полёт. Её крылья закрыли полнеба.
– Красивая… – вдруг зачарованно пролепетала Талия.
В облике дочери Веиндора, и правда, было что-то изысканное, скорбно-прекрасное, как в вышитой похоронной пелене, как в вуали, которой скорбящие элиданские леди закрывают голубоватые от бледности лица…
– Оглянитесь! – вырвал товарищей из оцепенения окрик Феразиса.
За спиной взгромоздившегося на камень илтейца вздымалась могучая волна песка. Она выросла совершенно бесшумно, за считанные секунды поглотив, погребя под собой сотни сегментов Стены.
– Долго же вы думали! – обращаясь невесть к кому, взревел Феразис.
В ответ песчаная волна разразилась угрожающим треском, будто тысяча ямкоголовых змей разом затрясла своими погремками. Скрутившись жгутом, песок хлынул наперерез драконице.
– Может ли смерть умереть?! – воздев руки и крылья, грохотал Феразис. – Крошится ли её хребет? Тупятся ли когти?
С каждым воплем из глотки илтейца вылетали облачка красноватой пыли.
Мельчайший песок в мгновение ока превратил замершую Талию в древнее изваяние с зелёными самосветами в глазницах. «Вот что такое каменное выражение лица», – мельком подумал танай. Дышать сделалось почти невозможно. Резь в глазах сводила с ума, но Ирсон не позволял себе зажмуриться.
Песчаный кулак ударил драконицу, сшиб её, охватил, сжал. Мерцающий серебряный свет струился сквозь его «пальцы», поверх которых наматывались и наматывались новые песчаные ленты.
– Иссохнут ли глаза смерти, если великий распад дохнёт на неё своим жаром? – не унимался Феразис.
Камень под ним пошёл трещинами, и илтеец добивал его, кроша обломки каблуками. В пыль, в прах…
Драконица вырвалась.
Сейчас её при всём желании нельзя было назвать изысканной. Она была грозна и уродлива, как смерть от стихийного бедствия. Дочь Веиндора походила на косматую грозовую тучу, на облако пепла, костяной муки, искрошившейся ржавчины, прониз…