Пятая мама

 
      Утро в бараке начинается рано.  Живут в нём заводские рабочие и уходят на работу за час, а то и того раньше,  до начала смены.  Так они успевают переоблачиться в рабочие спецовки, покурить,  поговорить, разогреть станки. Завод находится недалеко от бараков. Надо только пройти Заусиновский овраг, разделяющий город, завод и посёлок бараков.
     Температура вползла в голову девочки постепенно. Сначала замёрзли ноги, руки, потом дрожь побежала по всему телу. Кожа покрылась мелкими капельками воды,  как полевые цветы покрываются утренней росой на заре.  Лида вспотела. Высокий потолок комнаты вдруг стал опускаться всё ниже и ниже.
- Мама, - только и смогла произнести девочка. Её слабый голосок  мама, лежащая рядом на одной кровати, услышала сразу.  Она тут же вскочила, как ошпаренная. Но не потому, что почувствовала горячий лоб девочки, а потому, что взглянула на часы, которые висят на стене напротив кровати.
- Я опоздала на работу. – Закричала она – Первый раз в жизни.
  Она должна сменить буфетчицу, простоявшую на ногах всю ночь  в ДЭПОвской железнодорожной столовой. Сбросив одеяло с себя, она лихорадочно стала натягивать юбку. Юбка застревала на плечах и никак не хотела пролезать на талию. Одеяло беспомощно лежало на полу. Раскрытая Лида смотрела не на маму, а на потолок. Он висел над ней, как распятое большое каменное одеяло, готовое упасть и раздавить эту маленькую комнатку с её обитателями. У противоположной стены, ближе к входной двери, стоял  широкий и высокий трёхстворчатый шкаф-шифоньер, подарок старшей сестры Лидиной мамы. Раньше она тоже жила с ними. И её сын Толя жил с ними. А потом она вышла замуж и увезла старый шифоньер вместе с одеждой и постельным бельём  в своё  другое жильё.  Мама с ней поругалась. Она же оставила сестру с дочкой без мебели и вещей. Но потом сестра подарила маме новый большой шифоньер. Он стал гордостью их маленькой семьи. И сейчас Лида смотрела на него с надеждой, что он поддержит потолок и не даст ему упасть на Лиду.  Она свернулась в клубочек и тихо сказала.
- Мама, мне холодно.
Только теперь мама увидела дочку.  Худенькая девочка восьми лет вся дрожала от холода и от температуры, которая бушевала в её маленьком тельце. Одеяло белой пирамидой громоздилось на полу возле кровати.  Мама наклонилась, подтянула его, расправила  и стала аккуратно, заботливо покрывать им дочку. Едва коснувшись, ребёнка, она поняла, что у дочки жар.
- Этого мне только не хватало! – произнесла раздражённо она.
Постояла, подумала, встряхнула головой, как лошадь, которую подстегнули, и стала  застёгивать пуговицы на кофте. Потом положила в тряпичную сумку, сшитую из старого тканевого покрывала, белый накрахмаленный колпак и белый полу-халат,  курточку. Это её рабочая форма. Колпаков у мамы  много. Они только называются колпаками, а на самом деле они похожи на лодочки и стоят на шкафу днищем вверх,  всегда выстиранные, накрахмаленные, кипельно-белого цвета. Есть среди них колпаки  с отворотами и без отворотов, с выбитой вышивкой и с кружевами. Мама ухаживает за ними. А вот за дочкой ухаживать нет времени. Она проспала на работу и металась по комнате, как раненная птица. Работает она по скользящему графику и впереди два выходных дня. Только бы сегодня продержаться. Заменить-то её, конечно, не кем.
- Я вызову тебе врача. Дверь на крючок не закрывай. Он скоро придёт. – Успокоила дочку молодая женщина и выбежала из комнаты.  Опустив голову, пряча глаза от соседей, уже снующих по коридору, она пробежала через двойные сени барака и очутилась в темноте холодного осеннего города. Автобусы в их район не ходят, и ей придётся идти через весь район бараков, через овраг, мимо общественной бани и канализационной станции, которая день и ночь сливает канализационные отходы барачного посёлка и завода в речку Крымзу.  Поэтому речку прозвали вонючкой.  Речка, заросшая бурьяном и кустарниками, бежит по дну Заусиновского оврага и не понимает, почему овраг зовут Заусиновским, а не Крымзенским. Никакой Усы, ни, тем более,  Заусы, в близком окружении нет. Мама шла по низкому мосту над речкой-вонючкой и ни о чём не думала.
    Дверь за мамой захлопнулась, и Лида осталась одна в тесной келье барака. Ей было жарко. Температура топила её изнутри. Девочка приложила ладошку ко лбу и подумала:
- Как сковородка, хоть яичко жарь.
Единственное блюдо, которое Лида могла себе приготовить, это пожарить на маленькой сковородке яичницу. А ещё лучше гренки. Не настоящие гренки, конечно. Лида заливала кусок хлеба яйцом и ждала, когда яичный белок превратиться в массу, похожую на тесто. Желток остаётся сырым жёлтым озерком среди белых облаков и, проглядывающего из-под него, мокрого хлеба.  Но сейчас даже этого она не может сделать. У неё нет сил, чтобы встать с постели. Лоб горит, хоть ставь сковородку прямо на него, кружится голова и вся комната номер тринадцать. Лида раскинула руки и вцепилась в металлическую трубу на спинке кровати. Ей казалось, что кровать вот-вот перевернётся.  Блестящая круглая трубка, изогнутая в виде ободка для волос, оказалась очень холодной. Лида двумя ладошками обхватила её и подержала некоторое время. Ладошки стали холодными. Лида умная девочка. Она сообразила, что металлической трубой можно охладить пылающий лоб. Она оторвала, остывшие ладошки от трубы кровати и приложила их ко лбу. Блаженный холодок разлился по всей голове. Даже низкий потолок приподнялся на два сантиметра повыше. Лиде стало легко и весело. У неё появился игривый огонёк в глазах. Она быстро сообразила, как можно усовершенствовать своё изобретение, и стала остужать ладошки по очереди. Пока одна ладошка остужает горячий лоб, другая забирает живительную прохладу  у блестящей зеркальной трубы, прицепившись к ней.  Так Лида подружилась с кроватью и её металлической спинкой. Никого в комнате не было, кроме больной девочки и кровати-полуторки, которая старалась помочь ей. Лида не могла встать, кровать тоже не могла передвигаться сама собой. Так они и лежали вместе, играя в «Жарко-холодно».  Меняя ладошки, Лида рассматривала вертикальные трубочки на спинке кровати. Они переливались всеми цветами радуги.  Мама называла их мельхиоровыми. От разноцветных ниточек на вертикальных трубках  и от холодных ладошек, Лиде стало лучше, и она заснула.  Во сне или в полусне Лида видела женщину в белом халате, которая холодным  кругляшком  водила по её  раскрытой спине и по груди, заглядывала ей в рот. Потом  написала что-то на листке бумаги, положила его на стол и исчезла. Но Лида ждала свою маму.  А мама ушла на работу на весь день и придёт только тогда, когда маленькая стрелочка часов покажет на 8.  Лида опять в полусознательном состоянии отыскала ручонками холодную трубу спинки кровати, обхватила её ладошками. По пальцам побежали остывающие струйки холодной влаги. В это время в комнату вплыла мама, не настоящая, а словно облако в маминой юбке и кофте.  Кофта застёгнута на все пуговицы.  Они прицепились к маминой кофте рядком сверху вниз и похожи на чёрных жучков с тремя глазками.  Все трёхглазые жучки смотрели на Лиду. Это мама наклонилась над ней.
- Как ты себя чувствуешь? – спросила мама.
- Пить хочу… - ответила Лида.
- Сейчас, сейчас…- заторопилась   мама-облако и поплыла к ведру с водой, которое стоит на столе, а стол стоит в левом углу от входа в комнату.  Девочка даже услышала, как звякнула крышка ведра, когда мама приподняла её, чтобы зачерпнуть алюминиевой кружкой воды.  Затем воображаемая мама подплыла к Лиде и дала ей воды. Лида сглотнула слюну и будто напилась.
- Спасибо, мамочка. – Сказала она и погрузилась в сон. Сколько прошло времени, Лида не знала, но когда она открыла глаза, часы на стене показывали маленькой стрелочкой на 3.
- Мама. – Жалобно произнесла Лида вслух, понимая, что никого в комнате нет, но вдруг она услышала голос мамы.
- Я здесь. Что тебе нужно, дочка?
- Я сикать хочу.
- Я  внесу из коридора помойное ведро, и ты в него сходишь. Уборная наша находиться на улице, а там идёт дождь.
- Хорошо, мама, дай мне ведро.
 Мама номер два была одета в домашний  халат из мягкой фланели с красными завитками в рисунке.  Она внесла ведро и поставила его рядом с кроватью. Из ведра запахло прокисшими щами. В нём видна яичная скорлупа и картофельные очистки. Так всегда пахнет из помойного ведра. И так всегда пахнет коридор в бараке, потому что все помойные вёдра стоят в коридоре возле каждой комнаты жильцов. Лида с трудом поднялась к ведру. Затем снова легла в постель и заснула. Часы отстукивали время. Силы у Лиды испарились с температурой,  и их не осталось совсем.  Наконец, Лида сорвалась и полетела вниз в пропасть.  Потолок уже не мог догнать её. Она летела так быстро, что едва  успела позвать свою маму.
- Мамааа… - закричала Лида изо всех сил. И тут мамины руки подхватили её, удержали от падения. Мама положила её на кровать, погладила по голове и стала читать ей молитву.
- Господи, спаси и сохрани мою девочку, исцели от болезни, умилосердись над ребёнком моим…
Лида слушала спокойные, протяжные слова молитвы и засыпала.  Мама номер три  была похожа на ангела. Она вся светилась.  На ней надета  белая  сатиновая куртка, как у врача, и  кружевной колпак-лодочка, а за спиной - крылья.
Во сне ей приснились маленькие котята, которые вылезли из-под одеяла и ползали по ней. Их было так много, что Лида испугалась. Белые, серые, рыжие, пушистые и не пушистые слепые котята были везде. Вошла мама с веником в руках и стала выметать их, как мусор.  Котята пищали и мяукали, разлетаясь от прутьев веника в разные стороны. Глаза у мамы были злые и сердитые. Она походила на бабу-Ягу. Лида испугалась четвёртой мамы и закричала.
- Ты не моя мама, где моя мама? 
 Горячие слёзы потекли из горячих глаз. И тут дверь на самом деле открылась. В комнату вошла женщина. Она пахла холодом, дождём и часто дышала. Девочка поняла, что это настоящая мама, что она спешила к ней и запыхалась. Она вспомнила, что все мамы, которые приходили к ней, не дышали. Они были видениями.
- Мама. - Закричала Лида.  Бросилась к ней на шею и обняла крепко-крепко пятую маму.