Я живая

                Сказка???

   Он ехал… А точнее его везли, на заднем сидении довольно недешевого кроссовера, сжирающего полный бак высокооктанового бензина каждые полтора-два часа. Нет, он не жертва каких-то криминальных новостей или историй, но криминал в этом движении все же был. Он ехал в проклятый город, куда его обратно что-то влекло уже не первый год. Сам бы он никогда не собрался в эту сторону, но тут его шеф сказал: «Если хочешь, завезу по пути». И он не смог отказаться, несмотря на все то, что у него было связано с тем городом. Он знал, что забыл там что-то очень важное, и оно влекло его.

    За окном сначала пропали ели, а потом и обычные деревья стали попадаться все реже и реже. «Значит, мы уже не далеко» – понял он. Окончательно он удостоверился в этом, увидев огромное поле ярких подсолнухов, на длинных зеленых стеблях. Конечно, и на Урале выращивали подсолнухи, но в основном как живое украшение огорода. Толку от них было меньше, чем от пугала для устрашения одетого в какую-нибудь форму. Значит, почти приехали.… А он так и не решил, что он будет делать в проклятом городе. Нет, мыслей как раз было очень много, но все они как-то мало вдохновляли. Вот начались горы, дорога петляла между ними, выходя на серьезный перевал. Он попросил остановить машину на перевале. «Волчьи ворота» попыталась подсказать память. В нескольких километрах внизу, в окружении гор лежал город. Мрачный, темный город. Ни единой краски не пробивалось из этой липкой мглы, из этого мрака. Темный морской залив, занимающий больше трети раскинувшейся долины, неспешно гнал свои волны, ударяя их об основу города.

   В этой мгле он хотел, должен, найти две, как он надеется, до сих пор светящихся точки. Одну, которую ему пришлось  оставить, другую он себе возможно только придумал…
Друзей у него здесь никогда не было, а знакомые давно забыли о его существовании. Да он здесь, когда-то жил, но услужливая память давно стерла все в его душе кроме названья. Этого проклятого названия. Его довезли до центра и оставили на самой унылой улице. Вокруг что-то шевелилось, куда-то спешили машины темного цвета. Но серое шевеление не добавляло жизни в мертвый унылый пейзаж. Вокруг него не было жизни, вот что страшило. Болотное, трясинное шевеление было, а жизни нет. Все вокруг были серыми, мертвыми тенями.

   Две тени взяли его на постой, в темный, скособоченный «гостевой», как они его назвали домик, с видом из окна на серый, старый склон соседней горы. Приезжие считали, что идти к их дому в горку слишком тяжело, желающих поселиться было мало.  Цена оказалась  приемлемой, хотя деньги как раз его и не интересовали в этом давящем месте.
Первые сутки по приезду он проспал: переживания по дороге отняли у него слишком много сил. Во сне ему снилось, как черные воды моря кусают его за босые ноги, сдирая мясо до костей.  Все правильно, море живое, а ты в последний раз уехал не попрощавшись. Хотя, что ты ждал здесь?

   На второй день ему все же пришлось выйти из своей уютной, черной норы любезно предоставленной ему «арендодателями». Слово как нельзя лучше соответствовало им, людей здесь он пока не встречал. Надо было купить продуктов. Рынок оказался не далеко, но из-за копошащихся там теней выглядел  как давно не мытая голова полная вшей. Он так и не смог заставить себя здесь что-то купить и вернулся в замеченный вчера магазинчик. Вид еды здесь был такой же удручающий, но хоть не было этого жуткого шевеления.  Поняв, что еще не скоро решится на подобную авантюру, он набрал огромный пакет, вроде как еды. Подумав, что возвращается в гору, разложил его на два и двинулся в обратную сторону. Двигаясь в горку, по бесцветной улице он к своему ужасу вдруг понял, что не знает и вообще не помнит, когда с основной улицы надо свернуть в сторону неприметного родничка, сбегающего по куску воткнутого в склон горы швеллера. Груженый как мул перед свадьбой, он дошел до самого верха улицы, вернулся до самого низа и прошел этот маршрут снова. Улица снова по прежнему оставалась совершено пустынной и без необходимого отворота. Устав окончательно, он сел отдохнуть на ступеньки, ведущие к мрачному, как и все здесь, дому непонятной формы. «Этот дом я уже не раз проходил»  - понял он. Приближался полдень, и становилось нестерпимо жарко. В его теперешней родинне лето было в районе двадцати одного плюс, минус. И тут открылась дверь и из дома вышел маленький, плешивенький, страшненький мужичонка, не вызывающий никакого доверия. Но вариантов не было, и он спросил его где тут родничок из швеллера. Мужичек сразу как то подозрительно обрадовался и сказал: «Пойдем, покажу». И повел его в сторону конца улицы. Непривычная жара выключила критику в его мозгах и он потащился, шурша пакетами. И когда он помог вытащить из какого-то сарая ржавую железяку, мужичек спокойно как данное послал его дальше вверх по улице, а он уже точно знал, что там нет его дома. Расстроенный и обиженный таким отношением он пошел к выходу с улицы и случайно увидел поворот к своему участку. Сидя в своем черном домике, он ел, валялся, отдыхал и больше никуда не пошел. Уже вечером прогуливаясь, он увидел в темном силуэте города, лежащего чуть пониже, одну яркую белую точку и решил, что завтра после такого дня ему точно хватит мужества позвонить.

   Но новый день внес новые вводные. Но вдруг решил, что не должен звонить пока не вспомнит этот город. Тряхнув всем, в том числе и молодостью, он решил пройти его для оживления памяти пешком, как раньше это делал, из конца в центр, где и жил.
На изрытом воронками поле, прямо из черной морской воды торчал огромный зуб. По бокам он был весь изрезан угловатой резьбой по мотивам старой, кровавой, великой битвы. Крови в этой земле было столько, что она сочилась сквозь зуб и капала с его конца, мгновенно впитываясь в прибрежную землю. Когда-то он помнил все подробности этой великой битвы, но теперь он приехал просто убедиться, что помнит хоть что-то из той, прежней, жизни.
Выйдя с поля древнего мемориала, он еще издали увидел странную табличку: «Раковая №1» и подошел поближе посмотреть, что это. Назначение этой закрытой комнаты без окон он так и не понял. Желания, как и возможности, войти так же не оказалось. Под табличкой было две низких двери. В одну люди вползали на четвереньках, из другой так же на четвереньках выползали со спущенными штанами, но находясь в каком-то диком экстазе.
Затем начались более спокойные картины старой невзрачной застройки цвета нестиранного исподнего. И все аккуратные пятиэтажные домики были как бы покрыты толи слизью, толи мхом такого же грязного цвета. Он свернул туда, где, как ему помнилось, должна быть набережная, и вскоре вышел на нее. В спокойном слишком черном море, купались какие-то местные тени, большие и маленькие. Они не боялись этой воды, они жили с ней всегда. По набережной, из когда-то новой, наверное, дороги, через равные промежутки торчали оплывшие остовы каких-то растений. Как будто бы черные воды начали завоевывать сушу, и пустили в нее свои ростки. Платаны – подсказала память, но то, что видели глаза с этим ни как не хотело стыковаться.  Когда он жил здесь их еще не было, и они портили конву его ностальгии.
Набравшись моральных сил, он все же двинулся вдоль оплывших остовов. Где то на самом дне сознания, мелькнула мысль, что, набережная должна казаться местным теням красивой, но ее согнал странный языческий монумент, наполненный для него глубоким смылом и ворохом эмоций. Три обугленных морских конька были впряжены в растрескавшуюся раковину, на которой они везли красное сердце. Оно все еще было живое и толчками выталкивало из себя темно-бурую, вязкую жидкость, которая обливала его целиком и сливалась с краев раковины, утекая в сторону моря, где смешивалась с черной водой. Он даже так и  не понял, что его поразило больше – композиция или то, что он впервые здесь увидел что-то цветное.

   Следующий монумент до которого он дошел, был хоть и менее драматичен, но не менее шокирующего вида. Из черной, чугунной, узкой волны выпрыгивали три существа, без рук и ног, как бы пытаясь вырваться из черной стихии. Весь их вид молил о помощи. Их жизнь была в этом последнем прыжке. Он не стал задерживаться, ему с лихвой хватило сердца.

   Но на этом неизвестный зодчий решил не прекращать свои моральные пытки. На самом краю гранитного кряжа стоял человек одетый в неизвестную ему форму. Он собирался спрыгнуть вниз, но из каких-то садистских соображений  не хотел это делать один и за поводья тащил за собой могучего, сильного, поджарого, но немного раненого коня. Конь не хотел умирать в  пучине черных вод и дико упирался. Он все еще хотел жить, пусть немного раненый – но жить… У этой композиции, в отличии от предыдущих, было название: «Исход» - с выдохом произнес он. И тут же ощутил себя этим жизнелюбивым животным, вспомнив, как он сам упирался «у края». И тут он понял в чем несоответствие композиции и его жизни. Если б конем был он, его б не тянули, а пихали сзади, не оставляя никаких шансов на сопротивление. Его «Исход» был бы предрешен, чего и доказала жизнь.

   «Все, в чудный горный домик, хватит с меня впечатлений» - решил он. Обратного пути его память услужливо не сохранила, как и снов, которые ему снились в эту ночь.
Сегодня он проснулся рано. Сегодня день ради которого он разогнал всех своих «тараканов» и приехал на несколько лет раньше, чем планировал. Он умылся, побрился, одел все чистое. Мало ли  как изношенное сердце отреагирует на предстоящие события и взял в руки телефон. От его прикосновения экран сменил свой цвет с черного на серый - начало было положено. Первый звонок был как в пустоту. Он так и не смог сказать своей бывшей жене, что приехал. Сказал, что от него передадут посылку и узнал, где и когда это можно сделать.

   Второй абонент не ответил совсем. «Вот и все, приехал», – понял он. И тут же город запустил в него нити свое сущности, раздавая дикую тоску, предрешенность и неизбежность. Но тут телефон издал яркий, как колокольчик, звук: «Тилинь, тилинь». А его экран озарился ярким, как солнце, светом. Он нажал на кнопку приема звонка, попав только со второго раза, и услышал: «Привет! С прибытием!!!». И все черные нити были разрезаны этой фразой, а какие-то просто вырваны с мясом из его тела, потекла кровь. «Привет!», – сказал он улыбаясь. И точно в сказке все раны моментально затянулись, и осталось ощущение, что «вот оно счастье – хватай его»! «Да, работай, я понимаю. Буду ждать звонка» - все таки как мало надо человеку для счастья – просто надежду и частичку тепла от другого. «ЛА-ЛА», - запел он, но помаленьку город взял свое, но где-то в самой серединке его сердца загорелся маленький огонек. И от этого захотелось продолжить жить. Ведь впереди столько всего неизвестного, интересного, захватывающего, сносящего башню и завораживающего до дрожи. Вечером он уснул, а возможно тьма вокруг укутала его, но он увидел яркое пятно света и побежал к нему. Он бежал и бежал, и только сутра понял, что это был сон. Сон, сулящий начало нового дня.

   Он пришел на место, о котором говорил со своей бывшей супругой, и сел в темном холе среди других ожидающих фигур, почти не различимых в темноте. Он ждал. Он узнал ее черный силуэт, но даже не думал подходить. Он пришел ни к ней. И ни ее форма, ни тем более содержание его сегодня не интересовали. И вот  среди спускающихся невзрачных серых фигур он увидел одну цветную. Это был он. Его сразу перехватил черный контур его матери  и повел к выходу. И конечно, он не увидел его  среди других серых теней, как он и думал. Поспешив за ним на улицу он увидел как его сажают в черную машину. Он встал напротив капота и увидел, как машина вдруг изнутри вся озарилась ярким светом, а трава между плитками тротуара в этом свете вдруг зазеленела. И только машина, в которой сидел его ребенок, так и осталась почти черной. Черная мать – хозяйка машины, где светился его ребенок, сказала, что может их довезти до развлекательного центра, чтоб они могли сходить в кино и чего-нибудь перекусить. Они решили так и сделать, и только большое грязное пятно, сидевшее на заднем сидении, всю дорогу пялилось ему в затылок и шипело своей дочери: «Что ты делаешь? Не отпускай с ним ребенка… Разве ты не видишь, он - больной! Разве ты не видишь!!! Он так хотел размазать это пятно, чтоб посыпались черные зубы, чтоб замолк этот мерзкий голосок. Но он сдержался – рядом сидел его сын, а это как бы считалось его бабушкой.

   Он как в первый раз в жизни, протянул сыну руку, и сын, к огромному его облегчению, взял ее и они пошли. Это была странная прогулка. Они оба были родные и уже далеко чужие друг другу. Время раздвинуло их. К его облегчению, мать, не скоро забрала его в свое черное гнездо. Он пришел домой и лег на кровать лицом вниз, пытаясь осознать, что ему принес сегодняшний день. И тут снова в его мрачной комнате засветился телефон, обливая его светом. Сняв трубку, он услышал, как нежно-командный голос произнес: « Привет! Чем занимался? Завтра приду в гости, скажи куда, а лучше встреть…». И все, день замкнулся. Он впервые подумал, что возможно все не так и плохо. Сегодня он уснул если не счастливым, то успокоенным.

   «Ты узнаешь ее из тысячи»- напевал он, ожидая ее такси у поворота к своей крутой лестнице возле родничка. Но в первый момент, когда она вышла из машины, он был очень растерян как, и при встрече с сыном. На темной улице появилась яркая, цветная, улыбающаяся, и судя по всему, счастливая Она. Он давно не помнил, как надо вести себя при встрече  с противоположным полом, но остатки от мужского в нем, увидев, что она в юбке, предложили ей подниматься первой, чтоб в случае чего подстраховать снизу. Свет от нее шел волнами, стекая по ступенькам. Казалось, что под юбкой что-то горит, приглашая в  абажур этой лампочки, в роли которой она выступала.

   Расположившись на единственном предмете в его домике – кровати, она начала обычный разговор. От чая она отказалась, а от конфеты нет. И он с удовольствием наблюдал. Он ловил себя на мысли, что хочет быть этой конфетой и таять в ее рту. Это было очень странное ощущение – быть твердым, что бы тебя могли взять рукой и одновременно мягким, сладким, тающим и податливым.
«Что-то тебя всего перекосило от старания быть хорошим хозяином», – весело сказала она, -  ложись, давай сделаю тебе массаж, а то страшно смотреть. Хотя нет, не буду - юбку помну!» Но он тут же, с готовностью, предложил ей свою футболку, такой же длины как ее  юбка, и вопрос был закрыт. Он лег и закрыл глаза. Ее руки пробежали вдоль него как бы изучая кончиками пальцев, и начали свое волшебное действие.

   Когда она уже закончила, яркие искорки в его глазах не сразу собрались в цветную картинку. А когда собрались, он увидел ее растерянное лицо. Она сидела у его ног и смотрела на него. Такая цветная в такой черной комнате. Он никак не мог понять, как он придумал для себя такую точную иллюзию, такой мираж. Лежал, смотрел и не верил, такого не могло быть в этом темном городе. Резкий, сильный щипок за ногу и вскрик: «Очнись уже! Я настоящая! Я живая!», были для него такой неожиданностью, что когда он бросился ее догонять, сделать этого он уже не сумел.
Я живая! Этот крик преследовал его до самого вечера, или утра. Он не помнил, как засыпал. А когда проснулся, что-то вокруг него кардинально изменилось. Он сразу заметил, что именно: дальний угол его комнаты под столом с чайником начал светлеть, и уже была видна голубая стена и кусок довольно приличного линолеума. Его настолько захватили краски, что он полчаса «медитировал», глядя в угол своей комнаты. А пятно все расширялось прямо на глазах,  уже подбиралось к кровати, на которой он сидел, и перевалило за порог входной двери. Глядя на такие перемены, он еще раз решился дойти до моря. Было как-то даже жутко идти по залитому солнцем, играющему красками городу заполненному множеством цветных людей, спешащих по своим делам. И тут он заметил, что все они обращают на него внимание и как-то странно смотрят, а некоторые даже оборачиваются. Он стал осматривать себя, мало ли испачкался или порвалось, но тут понял, что он остался абсолютно темным. Нет не негром он стал, нет, а человеком без красок. «Быстрее! В воде будет не так заметно», – решил он. И еще быстрее пошел в сторону пляжа.
Вода в этот раз не кусала его за ноги, а наоборот звала слиться с ней. Мягкие волны пели свои песни берегу и всем, кто находился на пляже. Он с опаской вошел в нее по плечи, поплыл, и на десятом гребке слился с первородной стихией, и она приняла его, смывая всю грязь с его души. Вышел он из моря уже нормального человеческого цвета. Он тут же взялся за телефон и сказал: «Я цветной! Ты должна это увидеть!». И она увидела.  Они ходили и гуляли, любуясь всегда таким разным морем. И только ее «шоколадный», четырехлапый спутник делал вид, что не замечает его, впрочем как и все другие собаки. Он так и не смог понять, в какой момент жизни потерял авторитет у этой четвероногой братии, но надеялся, что все еще вернется. А пока он просто ходил рядом, улыбался и был счастлив. И только его сына так и привозила черная машина с темной женщиной за рулем или еще с кем-то черным, да еще и в черных очках.

   На очередной прогулке, фонтан пел им свои сладкие песни, и она вдруг сказала: «Брось монетку»,- и он вспомнил, что все в жизни подходит к концу и лето тоже. Не сезон, а именно его лето.
Долгие проводы – длинные слезы, поэтому он попрощался со всеми в один день. Так проще научится дышать снова.

   Его везли, та же машина, но он ехал как в тумане, он все еще оставался там. Там, где он был нужен, его помнили, и где фонтан пел им свои песни.

   Ночь, машина, тишина, внезапно на самом краю дальнего света фар вышли  лоси. Мать с лосенком. И остановились. Лосенок ушел, а мать посмотрела мне прямо в глаза и с упреком сказала: «И чем ты еще не доволен? Ты не только побывал в сказке, но и был причастен к ее  созданию. Пора оттаивать. Скажи себе, наконец: « Я тоже живой!».