Глава 11

Семь концов моего романа, как семиглавый дракон – я придумывала сюжеты, зная, что мое воображение – всесильно.
- Вот, я чем тебя травил! – сказал Дмитрий, снимая джинсы и захохотал, довольный собою. Ну, и фантазии у тебя! – радостно продолжал он. Ему никогда не было скучно со мною. Я  щедро наделяла его ролью злодея.
- Неужели я так кровожаден? – он вопросительно глянул на меня.
Я абстрагировала зло. В изящной упаковке молодого человека – это было привычное зло.
"Портрет Дориана Грея" наяву, который убивал создателя его.
- Древний Рим! Нерон, Калигула, Цезари, Борджиа.
Х Х Х
Я размышляла на тему, сможет ли Дмитрий остановить свой выбор на какой-то женщине. Он привык к моему духовному лидерству. Я перечитывала Ницше по много раз, не только вчитывалась, но и вдумывалась в смысл его идей. "Человек должен превзойти!" Да, к этому призывал толпу, человеческое стадо, Заратустра, но толпа не могла превзойти! Великие святые, Будда, Магомет, Иисус Христос – они сумели превзойти – и стали основоположниками религий. Я же сумела превзойти в одном – в своих трагедиях – теперь мне оставалось превзойти в любви, потом необходимо было превзойти в быте - и вот свобода…
Теперь я точно знала, что Дмитрию необходима была Соня, чтобы превзойти мой маленький рост и высокий интеллект; ему необходима была Елена, чтобы превзойти надо мною и Соней – над нашими летами, но ему понадобится уйма женщин, чтобы превзойти Елену. Соню, меня и тех, кого он знал – и, в итоге, он не найдет – ни одной, кто мог бы духовно превзойти меня!
- Я вложил в тебя столько души! – сказал он и я знала, что это было нечто, что, говорил он только мне одной.
Мне было и грустно, и весело одновременно. Весело - оттого, что он говорит это мне, он говорил это оттого, что я сумела превзойти свои трагедии и грустно оттого, что я не могла превзойти свою любовь! ведь я знала, знала до мелочей, что есть Дмитрий – и не могла превзойти! Я вдохнула свою любовь в свой роман и все, кто его читал, – влюблялись в моего героя – я сумела изобразить его без прикрас еще раз подтвердив версию Ницше: "Из всего написанного я люблю то, что пишется кровью!"
Сколько мне возни, сколько хлопот с самой собою! – думала я в воскресенье, в третий раз перекрашивая волосы. Неделю я не видела Дмитрия, он был в Ташкенте – с Еленой или с другою подругой,  но прочное одиночество нависло надо мною. Я возилась сама с собою, потому что не было никого другого – с кем бы приходилось возиться. Я чувствовала себя лишней везде, кроме кладбища, бассейна и базара!
Бассейн был закрытый – теплая вода нежила и расслабляла – рядом плавали другие женщины, молодые и старые, маленькие девочки учились плавать, а я возилась с маленькой Лейлой.
- Нет, не надо панически дергать ногами и руками, плавно, вольно, свободно – вода будет тебя держать. Поплыли!
Проплыв с Лейлой метров 10 я запыхалась и устала страховать ее, но малышка чуть-чуть научилась плавать.
- Я плаваю под водой! – радостно говорила она, высовывая прелестную головку из  воды.… Почему-то голова тонет.
- Выплывет твоя голова! Это сперва тонет.… Не бойся! Я рядом! И вижу тебя.
Тонула моя голова в мрачных мыслях. Я устала читать Ницше, но, как больная, вновь и вновь тянулась к книге, понимая, что Ницше и вся его мрачная философия, не способствует веселью.
А мне хотелось легкого беззаботного веселья.
Я была одинока, но многие женщины в бассейне были мне знакомы и я разговаривала с ними о разном. Почему же в бассейне нет чувства одиночества?!
Я хотела иметь друзей, хотела любви и признания многих,  чтобы из этих многих – я бы смогла выбрать себе друзей. Для этого нужно было одно:  напечатать книгу. Напечатать престижно и выгодно, чтобы слава и деньги пришли ко мне - тогда я получу возможность выбора между теми, кто прочитал и оценил мой роман.
Жара прочно стояла над Азией, но все будто бы не замечали ее, ездили, передвигались, активно занимались своими делами – только я пассивно ждала, когда друзья Дмитрия распечатают мне макет книги.
Я мечтала о Ташкентском аква-парке, о встречах со своими друзьями.
После смерти мужа – ошарашенная и угнетенная тоскою одиночества – я, с горя, написала письмо президенту Узбекистана, что не желаю покидать Узбекистан, где прожила 36 лет. Я послала свой роман, видео-кассету и два письма; - через 3 месяца – 19 июня – в день, когда прошло 109 месяцев со дня гибели сына, мне позвонили из Ташкента – два секретаря Президента.
- Анна Борисовна, просмотрели  мы Ваш роман. Нормальный роман! Очень поэтичный. Отдали редактору.
Меня порадовал звонок! Можно позвонить секретарям! – думала я. Быть может, пустят к Президенту. Откажет Президент – есть Россия – откажет Россия есть эмиграция, но пока я ждала Дмитрия – и не знала, как поступил он. Что он собирается делать дальше?! Чем заниматься и будет ли мне место и время в его жизни? Понимая всю абсурдность моего желания быть единственной подругой, давно смирившись с остальными – я знала еще ми то, что он был цельный человек, совсем не бабник, не дешевый ухарь, а в чем-то однолюб… Кого же любил он более всего в жизни, как не себя?! Кто сделал его таким, каким он стал?! Конечно, я! Разве не себя -–меня любил он – ведь где-то, в чем-то он был моим подобием и моим произведением искусства.
Я радовалась тому, что, без прикрас изобразив его в романе, – я достигла главного: женщины влюблялись в героя моего романа – они начинали его любить и мне было понятно, что и он, и я этого стоим. 
В мире много священного и прекрасного, но для человека всего дороже его собственный мир. Его можно коснутся и его никто не отнимет. Человек свободен лишь в той мере, в какой он знает самого себя, свои силы и способности, в какой он в состоянии сделать правильный выбор.
- Страдания очищают человека! – говорила я мужу, но почему-то чистым людям Бог посылает новые страдания. Я считаю себя чистым человеком и тебя тоже – для чего же мы страдали? Для чего очищение чистоте?! Страдания к страданиям, чистота к чистоте, деньги к деньгам, грязь к грязи?! Так что ли?! И не могу найти формулу счастья, не могу найти точку отсчета, не нахожу начала и конца – одна безмерность
Но теперь не было мужа и лучший собеседник, мое подобие, исчез из моей жизни. Оставался Дмитрий, а он все кружил вокруг Елены, несмотря на зной июля, стараясь в этот же день прийти ко мне – будто бы я была фоном, на котором располагались Елена и он. "Искусству необходим серый фон – нужно, чтобы ярким было само искусство". Так кто же был воистину фоном – он или я?!
Июль был необычайно знойным, и я почти не выходила из дома.
Мой роман, распечатанный отдельными книжечками, ходил по городу.… Без моего ведома – читатели перешли на самообслуживание – самиздат. Его приносили любимым женщинам – как цветы, как духи, как шоколад.
Не я ли мечтала когда-то, чтобы мой роман был напечатан – так, подпольно – когда я читала "Мастера и Маргариту" много лет назад. И вот – сбылась моя мечта! Я жива и буду жить в душе моих читателей.
Утром я позвонила Дмитрию.
- Какой успех! – сказала я.
- И никакой это не успех! – тотчас очернил он мою радость. Он был замучен тем, что создавал: то есть – своими женщинами и сексом и настроение у него было скверное.
- Ладно! Информация к размышлению. – Я повесила трубку.
Символы успеха для Дмитрия были слава и деньги.
Но разве за деньги цветут розы, светит солнце, дует ветер?!
Я входила в жизнь – пусть поздно, бесплатно, с черного входа, – но от души.
Мой роман имел успех, – не навязанный рекламой и критикой, – а так сам собою.
Ишь ты! Палачиха моей радости. Столько горя было – крупицу радости отнимет – в душе моей была буря негодования. Подумать только – толкует мне про экономию бумаги, – зачем мне экономить, когда читатель сам печатает себе мой роман.

«Созидать-это великое избавление от страдания и облегчение жизни. Но чтобы быть созидающим, надо подвергнуться страданиям и многим превращениям. Да, много горького умирания должно быть в вашей жизни, вы созидающие.»
                (Ницше)
Город читал мой роман, а  герой  моего романа лежал под зеркальным потолком. Теперь объектом его созидания была Елена-но неизменно,  после  нее  -  он старался прийти ко мне.
Горькое опустошение  было у меня в душе. Я  нюхала свое плечо: оно пахло духами Елены -это  были дорогие французские духи. У меня  давно кончились французские духи, но я любила воспоминания о них и запах пустых флаконов.
- Столько смертей, страданий в моей жизни; пусть я умру в нищете, но чтобы всё осталось в книге. Хочу, чтобы вечно жили те, о ком я написала. Бессмертия жаждет душа! Ни дачи, ни страны, ни машины не дадут мне удовлетворения.
«Правда - это красота! Это все, что мы знаем и должны знать.»-говорил Китс.
Дмитрий спокойно смотрел на меня и слушал. Теперь мне чудилось, что Дмитрий мешает мне. Он всегда жил с оглядкой на Соню, а меня не интересовали мнения других.
 - Представляю, если б я дала тебе права издать роман,ты бы половину убрал. Это не нравится Соне; это не нравится Елене, это не нравится и т.д.
Лилипут! Я не могу шагать со связанными ногами! Соня любовно выращивала дочь, быть может, готовя ее в жены Дмитрия, заботясь о том, чтобы ее дочери достался хороший муж, а ей-ласковый зять! Меня смешил и удивлял ее атомный прицел Хиросимы.
Что на вечные времена заготовила, перпетум-мобиле?! Может, внукам тоже передашь.
Я продавала золотые безделушки одну за другой и печатала роман, шлифуя детали. А Соня при каждой встрече опять давила Дмитрия моим романом, забирая у него все деньги. Мир, Дмитрий, я-все и все должны были существовать для удобства и выгоды Сони, которая нашла способ, чтобы быть осью земли. Но Дмитрий давно знал ее и научился пользоваться ею для своего удобства и выгоды, справедливо полагая, что ось земли-это он..!
Был последний день лета. В 8 утра я позвонила Дмитрию.
-Жить будем по Ницше. «И если ты хочешь что-то дать, то дай им не больше милостыни, да еще заставь просить ее у тебя!» Мне нужно срочно 200. Столько я даю на кладбище рабочим.
Голос Дмитрия зыбко плавал в трубке, ведь он собрался провести с Еленой вечер 31 августа.
Горькая ирония преследовала меня весь день, мне казалось, что я могу возненавидеть свой роман, который мечтала напечатать-если эта опустошенность будет продолжаться всегда.
-Ты был со мною 1517 раз!
-Все считаешь?-смеясь, спросил он.
-Да! Мне интересно, на какой цифре ты остановишься.- Эхом, отозвалась я.
Был теплый октябрьский день.
-В крематорий, в газовую камеру!-мысленно я очищала землю от человеческого мусора, нисколько не заботясь о том, что сама могу оказаться в этих рядах ненужных, лишних людей.
В астрономической прогрессии плодились двуногие животные. Нет, за право жить они бы боролись, сдавали бы экзамен на жизнь. Остались бы только те, кто необходим для созидания универсального мира земли. Ни банковский счет в Швейцарском банке, ни связи, ни оружие, ни красота не спасут лишних. Я меняла мир земли, превращая планету в оазис красоты, ума, благородства и созидания, понимая, что без отбросов общества жизнь станет скучной, пресной и серой. Общество само созидало и уничтожало. Я созидала сына и мужа, Альфия разрушила все, что создала я. Я созидала Дмитрия, Соня и Елена разрушали его; я созидала себя - с тревогой глядя в зеркало, я видела, как неумолимое время разрушало то, что было  мною. Я не успевала делать реставрацию самой себя, оставалось одно то, что не может разрушить Альфия, Елена, Соня  то, что не может разрушить время: мой роман.
-Мне все равно, кто наживется на моем романе, в чей карман пойдет прибыль-главное, чтобы его напечатали!-говорила я Дмитрию.
Кончался октябрь, он пришел без звонка  - и теперь был поглощен воспоминаниями прошедшего воскресения. Он дал деньги Елене и теперь постоянно убегал на балкон курить и размышлять: глупо или умно он поступил, что он потратил, и что получил, и сравнивая всех со всеми и знал при этом, что я все замечу, угадаю, напишу и точно дам описание и оценку всему.
-Нельзя же каждый день заниматься сексом!-говорила я.
Я пыталась разгадать причину материализации мысли, удивляясь тому, что человечество так и не нашло эту формулу, создав замечательную технику, проникнув в космос, люди не постигли эту загадку. Я научилась чувствовать энергию Дмитрия на расстоянии, горюя на тему, то еще долго -  даже не видя его, могу жить в плену его энергии, направленной на других.
Елена работала в организации, ей приходилось неделями бывать в Ташкенте, а Дмитрий страдал, тосковал, ревновал и ждал ее приезда, проводя время со мною и с Соней, зная что Елена не теряет зря времени, а продает компьютеры и себя, устраивая свою жизнь с комфортом. Дать ей комфорт он не мог, обеспечить ее так, как ей было нужно, не мог-и горькая самоирония была ему наградой за все отношения с Еленой. Он не хотел ничего менять в своей жизни, потеря одной из трех женщин была равносильна пробоине в обшивке судна. Молодая, элегантная Елена  стала редким счастьем его жизни и он, ждал ее, отрываясь на мне.
Ноябрь ронял листья и редкий дождь. Елена уехала в Ташкент, а раздраженный Дмитрий явился ко мне вечером и холодно,равнодушно созерцал меня -  как бы в упор не видя, весь погруженный в свои переживания.
- Прочла я «Дао-любви», но самое главное, что я вытянула из книги касается именно тебя. Чжан Ли: «Я хочу услышать о пользе любви при редких эякуляциях». Су Ню: «Когда мужчина любит без потери семени, он усиливает свое тело. Когда он любит без потери его дважды, его слух и зрение станут более острыми. Если трижды-исчезнут все болезни. Если четыре раза мир будет в его душе. Если пять раз-обновятся его сердце и кровообращение. Если шесть раз-сильней станет его поясница. Если семь раз-сильнее станут его бедра и ягодицы. Если восемь раз-кожа станет гладкой. Если девять раз-он достигает долголетия. Если десять раз-он станет подобным бессмертным.»
Второй час мы занимались сексом.
-Значит, ты не хочешь усилить свое зрение и слух?-задыхаясь, спросила я.
-Нет!-коротко ответил он, целуя как бы не меня-Елену, но искренне и нежно.
Утром я открыла дверь в зазеркалье-и он тотчас повернулся ко мне, все еще равнодушно и пусто глядя на меня. Я была кожезаменителем Елены, тогда как именно Елена и должна была быть кожезаменителем меня. У нее было все - у меня ничего.
-Где конец твоего романа?-вновь начал Дмитрий.
-Как хвост к змею, я могу прилепить любой конец!
-Не желаете?-спросил он.
-Давай!-тотчас согласилась я, привыкшая желать его всегда, через день, проводящая вечера с ним-я не оставляла его с ночевкой. Зачем я оставила его в ту ночь?! Было 13 ноября-я занавесила черной шторой окно в зазеркалье мы занимались второй час сексом-ты был со мною 1533 раза-смеясь, сказала я. Значит, ты не желаешь усилить свое зрение и слух?!
-Нет!-коротко отрезал он, целуя меня.
Я набросила черный, велюровый халат на шифоновое платье-в зубах у меня была ярко-красная, почти черная роза, я подошла к кровати, а Дмитрий-лежал и смотрел на себя в потолок.
-Ты один подробно изучил меня. Только ты! Ты знаешь меня, понимаешь…-я ткнула розой ему в лицо. Я наклонилась к нему, прижав губы к его щеке.
-Ты один, только ты нужен мне в этом мире!
Губы Дмитрия искривились в спокойной, презрительно - равнодушной гримасе.
-Да, мне все равно!-сказал он так спокойно, равнодушно и презрительно будто плюнул. Тяжелая хрустальная пепельница стояла рядом, на столе-я не поняла, как она оказалась в моей руке-я ударила его в висок, в правый висок-божье провидение водило моей рукою, я случайно ударила его, но именно этим местом ударился сын. Спустя четверть часа под зеркальным потолком лежал юный мужчина-ровестник моего сына-самая большая любовь и нежность моей жизни-его губы были плотно сжаты-и непреклонно-холодное выражение презрительной самоиронии все еще хранил рисунок его рта.

                ***

Я обернула себя ярко-красным, пурпурным шифоном. Я была наверху знаменитого минарета Калян. Я впервые поднялась туда, чтобы мое имя незримо запечатлелось на его тысячелетних камнях.
-Ах, как страшно!-снова подумала я, зная что выхода нет. Моя рука потянулась к бутылочке-мысленно я откинулась на край-все было расчитано: падение неизбежно! Когда Марию Стюарт вели на казнь она надела все красное!
На шее моей был серебряный медальон: лица моего сына и Дмитрия прижимались друг к другу, когда я закрывала его…
-Ах, как страшно, как страшно!-подумала я-и, прижав бутылочку к губам, потеряла сознание…
-Ну, и воображение у тебя!-зло добавил Дмитрий, услышав мои два хвоста. Вариант, где я бросаюсь с минарета-при всей театральной неправдоподобности его, нравился ему больше, чем вариант с его убийством.
-В чем дело?! Вот он ты-живой и здоровый—а весь мой роман-бред, выдумка, фантазия и то, что ты жив-здоров лучшее доказательство моей фантазии. Я не люблю детективы, но в угоду низкопробным вкусам толпы, я могу раскрутить в духе триллера.
Дмитрий лежал в библиотеке, все еще уничтожая меня равнодушно-пустым взглядам. Было утро-и я боялась солнечного света, я куталась в шарф, чтобы скрыть то , что можно, но это было слабое прикрытие-он знал меня до мелочей и видел без прикрас.
-Я хочу, чтобы ты был счастлив! Но человек не может погрузиться в счастье, как ванну-и лежать там бесконца. Счастье-миг!-но в этом его прелесть. Я уеду, а квартиру подарю тебе.
-Не нужна мне твоя квартира!-тотчас запротестовал он.
-Правильно! И если хочешь что-то дать, то дай им не больше милостыни, да еще заставь их просить ее у тебя!
-Не бери в голову!-уходя говорил Дмитрий, но эти его слова казались мне лживыми, фальшивыми, а то что он сказал в постели единственной правдой.
-Да, мне все равно!-мысленно я повторяла эти слова, мне хотелось плакать, но я не могла заплакать… Какое горе я не могла плакать, когда умер сын. Я не могла плакать услышав эти слова. «Блаженны плачущие…плачущие блаженны»-эти слова из библии теперь были ясны и понятны мне. Какой смешной и глупой казалась теперь я сама себе, я-читающая ему стихи свои и чужие-я и Ницше-я и мои старики, те редкие минуты, когда я уделяла часть времени моим знакомым.
Каждое утро мать будила Дмитрия.
-Вставай! Иди работать! Что ты лежишь? И ему приходилось уходить, придумывать себе что-то, чтобы скоротать день. Я понимала как ему хотелось покоя и уединения, но не могла облегчить ему жизнь в этом плане. Не могла жить с ним в одной квартире или оставлять его ночевками, потому что покой и уединение были необходимы мне больше всего. Как любил Дмитрий свободу и покой, свободное препровождение времени. Теперь у него не было покоя и я переживала за него. Я не знала, чем помочь ему-ведь мне не помогал никто. Оставалось одно: «каждому-свое!» Ну, и что же было мое?! Мой ли был этот очаровательный мужчина-такой нежный и сексуальный или он всецело-мыслями-принадлежал Елене, которой бывал нужен изредка-в качестве доппинга?! Разве не сознавал он всю горечь этого, понимая, что не может ничего изменить?!
И вновь, спустя год, в ноябре-именно в годовщину его романа с Еленой-внезапно и бурно начались приступы с сердцем. Я до мелочей просматривала, мысленно, каждое движение Дмитрия. Я не доверяла ему, зная, что в любой вечер могу получить смертельную дозу отия. Это был сильнейший яд и Дмитрий был очень осторожный, спокойный и хитрый противник, но я зная это, продолжала любить его. Я мерила его не тем злом, которое было в нем, а тем добром, которое получала. А получала я его спокойную грацию и неповторимый секс, даже тогда, когда он приходил ко мне, чтобы разобраться в своих чувствах к другим женщинам. Мне нравилось и то, что именно ко мне он приходит, как бы подспудно смакуя свой доппинги-тогда как у других он не смаковал и не переосмысливал свое отношение ко мне. Я была единой, целой как бы мерой его чувств, тем самым, что он называл «Я от души отношусь к тебе!» Но я твердо знала, что от души он спокойно и легко бросит мне в чашку крупинку отиевой кислоты!
-Неужели я так кровожаден?-смеясь, спрашивал он.
-Конечно!-отвечала я.-Именно за это я люблю тебя еще больше.
Как он привык безраздельно управлять женщинами, с которыми имел связь, полностью подчиняя их своим вкусам и привычкам, самому приспосабливаясь к их вкусам не мешавшим ему. Так чем могла помешать ему я?! Именно я не мешала и мешала ему во всем. Я-ничего не требующая от него; я, которую он не содержал и не обеспечивал ничем, кроме секса, я-к которой он мог прийти в любой вечер-я мешала ему тем, что я была единственной-непохожей ни на кого из женщин, любящей его. Нет он не тяготился моей любовью, но сознавал мое влияние на его жизнь. Мое влияние как небо, солнце, звезды, ветер-как дождь-я была как бы неуправляемой стихией и он точно знал, что я вырвусь из любого капкана поставленного мне другим человеком, даже, если этим человеком будет он. Он не мог, не желал-это было выше его возможностей-бросить меня, пока я жива…оставалось одно: моя смерть.
Логика и нелогичность, благоразумие и безумство, жизнь и смерть-все краски, все богатства, вся прелесть мира были связаны с моей жизнью и моей смертью. Я была старой и молодой; бедной-но богатой; несчастной-но счастливой; маленькой-но великой; больной-но здоровой; наивной, как дитя-но мудрой; любимой-но уничтожаемой. Как уничтожаем мы цепь, которой прикованы к галере, как уничтожаем мы то, что держит нас в плену. Любовь-это цепь, на которой держится наше я-и уже не мыслит своего я без этой невидимой глазом цепи.
-Смотри, до сих пор ногти крашу. Это-привычка!-говорила я Дмитрию. И если не тот цвет или ноготь с облезшим лаком-у меня портится настроение. Он уже давно перестал удивляться моим привычкам, он к ним привык, как привык ко мне.
В квартире было холодно и я ходила в кофте мужа, уже не заботясь о том, как я выгляжу, а раздражаясь тем, что Дмитрий свидетель тому, что я выгляжу не так.
-Говорила же тебе, что я болею!
-Ничего я вылечу!-он ласково, привычно шлепнул меня по заду, но в этом жесте не было пренебрежения, наоборот-это было так нежно, что я удивлялась тому, что даже в таком виде не противна ему.
Как я тяготилась своей старостью, болезнями и тем, что выгляжу не так-именно от Дмитрия я бы хотела скрыть все это-но он видел. Именно он созерцал меня во всех видах-а мне хотелось бежать куда-то, в такое место на земле, где уже никто не увидит меня-какая я есть и какой стану. «Бежать!»-думала я-и не могла жить без Дмитрия-без его привычного присутствия рядом.


                ***

За три часа до нового тысячелетия, в темном костюме, с подарками появился Дмитрий, заранее раздражаясь в душе на меня за то, что Новый год, новый век, новое тысячелетие он встречает со мною, а не с Еленой. Весь переполненный впечатлениями от свидания с нею в прошедший день-он смотрел на меня отрешенно и скорбно будто бы я виновата в том, что он встречает Новый год со мною, а не юной подругой,  ровесницей, красивой, стройной, элегантной.  В городе было достаточно обеспеченных мужчин и у Елены был большой выбор.
-Зачем пришел? Говорила тебе: найди компанию, повеселее! Я больна . Не могу ехать в больницу: нет денег. Во мне ударная доза антибиотиков-а тут ты…
Посидев возле меня в кресле- качалке в течении часа, сокрушенно созерцая мои руины-он решил переодеться, в привычный ему халат, видимо, считая, что на моем фоне, в моем обществе ему легче страдать, думая о Елене, хотя я, порою считала, что находясь с Еленой, он сравнивает ее со мной.
-Да, никогда!-гневно сверкнув глазами, сказал бы Дмитрий, но я тотчас парировала!
-Это-роман-фантазия, а не протокол.
Накануне, готовясь к встрече с Еленой, он как бы пытался мысленно разговаривать с нею, запоминая то, что говорю я, потому что это было бы интересно ей.
-Я отношусь к тебе, как к товарищу!
-«Тамбовский волк тебе товарищ и друг, когда ты со стены срываешь подаренный Пенджабский лук…»-словами Вознесенского я отвечала ему.  «Богат не тот, у кого много, а тот, кому достаточно!»
Как бусы на нить памяти, нанизывал Дмитрий мои слова, пытаясь ими покорить Елену, но она была опытна, практична и прекрасно сознавала, что ей надо. Дмитрий был для нее товарищ, друг, и она ни раз напоминала ему об этом.
Ровно в полночь раздались звуки фейерверка, а Дмитрий пошел на балкон звонить Елене.
На полную мощность я включила «Пинк Флойд»-я стояла на другом балконе, зная что все соседи и все стреляющие из ракетниц, слышат звуки музыки. Я специально сбросила трубку телефона в библиотеке, чтобы Елена не слышала его слов!
Ракеты вспыхивали и гасли.
-Здравствуй, новое тысячелетие! Неужели это последняя встреча Нового года?! Как я больна! Как я одинока! И что делает здесь этот мужчина, пытающийся звонить Елене?!
-Хотел поздравить мать!..-бранчливо сказал Дмитрий, появляясь возле меня. И я ему не поверила .Он был переполнен Еленой и мыслями о ней.
-Анн, иди сюда! Посмотри!
Над площадью, у «Интуриста» вспыхнул дивный фейерверк.
Как на плаху-с лицом неподвижно-отрешенным-все все еще созерцая Елену мысленным взором, Дмитрий улегся на диван, а я включила продолжение «Старые песни…»
-«О, голубка моя!»-пела Алла Борисовна, а я задыхалась от поцелуев Дмитрия. Он был великолепен, хотя я точно знала, что уже неделю он занимается сексом без остановки-но львинную долю из этой недели он опять отдал мне.
-Все отлично!-целуя меня в два часа ночи говорил он.
«Любовь и горе-вне советов. Наглеющая верхоглядь, великих женщин и поэтов не вам учить или понять.»
Словами Вознесенского думала я о нем.
Второй том Ницше был наполнен обертками от шоколада, который приносил Дмитрий.
 Когда же первого января поздно вечером он принес «Шампанское» и шоколад «Совершенство», то я совсем скисла. Я была далека от совершенства, утешая себя цитатой, что в любом совершенстве есть что-то скучное. Совершенство не оставляет пространства для воображения. Под совершенством подразумевалась Елена. Возможно, что все это предназначалось ей, но встреча сорвалась.
Мне оставалось одно: исчезнуть, чтобы не страдать.

  Кончался март. Елена приехала из Ташкента и Дмитрий пришел к ко мне вечером, чтобы сравнивать и сопоставлять своих женщин. Но сперва он попал к Соне, потом к Елене и, наконец, третьей серией-ко мне.
  -Тебе не кажется, что к старости у людей начинается маразм?!-с какой-то двусмысленной интонацией спросил он.
  -Лично я не ощущаю в себе никакого маразма. Все, кем был, как мыслил, как чувствовал человек в течение жизни –как в увеличительном стекле отражается в старости. А что касается тебя и твоих поступков, то их и сейчас можно приписать к маразму!-ответила я.
  Дмитрий все чмокал меня какими-то коварными, двуличными поцелуями-будто бы благодарил за то, что не меня-якобы любит он, что есть другая-главная!-Елена. А я знала одно, что мое тело и секс он всегда может заменить тысячами женщин, но заменить душу, заполнить пустоту-не сможет ни одной.
  Я вытащила деньги из его куртки, когда он курил на балконе, млея от впечатлений.
  -Зайцем ездишь на автобусе?
  -Зайцем езжу на маршрутках  и всем говорю; что издам роман, куплю в подарок «Мерседес». «Мерседесов» не хватит –всем наобещала. «Я получу компенсацию за вечер!- решила я и вытащила деньги из его куртки. Он оставлял мне деньги, но я умышленно вытащила так много, зная, что никакие деньги не заполнят ту пустоту, которая-как дыра, зияла во мне.
  -О господи! Не дай мелочной злобе и ревности затопить мою душу!-молилась я невидимому провидению. А все таки тихая горечь переполняла меня и я точно знала, что он метко рассчитал все удары по моей психике, зная, что обижает меня.
  -Как странно устроены люди. Они обижают другого человека и, чем больше они понимают это-тем сильнее и яростнее утверждают, что обидел их именно тот, кого обидели они.
  -Я хочу, чтобы не телом, а мыслями, душой могли прикоснуться ко мне люди. Чтобы любили мою душу, мою книгу. Книга не постареет, мир чувств всегда актуален-в любом веке, в любой стране.
  -Прошлое лето я провела в бассейнах Бухары, а теперь надо перебраться в Ташкент. Дача Каримова как раз через забор.
  -Убьют, как собаку!-огрызнулся Дмитрий. Он был переполнен воспоминаниями о Елене и ему хотелось уничтожать меня, убивать «как собаку»…
  -Что ты имеешь против собак?! Лучше погибнуть на Президентском заборе, чем созерцать тебя, бес конца страдать, ревновать, не спать…
  -Я не так выразился!-Дмитрий заглянул пристально в зеркальный потолок-будто бы оттуда, сверху, ему могла бы быть подсказка удобная для меня. Но не было подсказки, подсказкой всегда был он сам-то искренний и нежный, то равнодушно-пустой, но без него я не могла представить свою жизнь.
  -Ты бы-для прикола!-написала б хоть какой-то конец в своем романе.
   Теперь я писала концы романа и зачитывала их Дмитрию. И ни один из них ему не нравился.
  Ему не нравился конец, где он застает Елену с другом. Он не мог сознаться, что ревнует ее.
  Ведь это была форма! Форма с пустым содержанием вышла за пределы контроля. Форма с пустым содержанием перемещается в платья, купальники, в машины, в поезда, в самолеты, в квартиры-чье-то чужое содержание проникает в форму и бьется о ее края-пытаясь наполниться красотой, но красота не выходит из формы, которая сама жаждет красоты и наполнения. Форма не может наполнить, форма сама жаждет наполнения.
Дмитрию не нравились концы романа. Может быть, ему бы понравился б конец, где я кончаю жизнь самоубийством, но я не могла бы смириться с этим концом. Как!? Столько смертей, страданий, любви и ревности-и все это для того, чтобы так малодушно уйти?!
  Ох, отольются кошке мышкины слезы. Может, он получал теперь Елену 3-й серией, после двух других.
  Какой же конец жаждал он?! Жениться на Елене и быть единственным, вечно ревнующим, страдающим владельцем своего сокровища-подозрительным и нервным?! Я думала над концом романа, зная лишь одно: как горько и больно чувствует себя содержание, то есть я-в своей презренной форме, получающая его форму, искореженную пустотой и страданием неудовлетворенного тщеславия.
  Я так и не знала, какую окраску придать форме под названием Елена, форме, которая пренебрегала содержанием Дмитрия, а я готова была поклясться чем угодно, что он стоил ее самых нежных и возвышенных чувств. Ведь я сама, лично, наполнила форму под названием Дмитрий, а в качестве своей продукции я не сомневалась. Я лишь недоумевала и негодовала по поводу того, что страдает он.
  -Меня охватывает такая злоба и отчаяние оттого, что я не могу найти людей, которые мне помогут. А ведь есть такие, которым мой роман понравится и денег мне дадут.
  -А в чем ты поедешь покорять Москву?
  -В телогрейке и в валенках! При чем здесь одежда?! Я мыслями, чувствами хочу покорять-не одеждой.
  Спустя год Дмитрий повторил сеанс с Еленой и другом. Он хотел и не хотел этого, но я почувствовала это, когда он пришел днем, заранее нервничая от того, что ему предстоит прочувствовать и пережить вечером. Он хотел, чтобы Елена взяла на себя всю инициативу и ответственность, но я знала, что победит воля сильнейшего. Так кто же был сильнейшим в этом трио? Я знала одно: превыше всего Дмитрий любил наслаждение и, если случай давал ему возможность испытать новые, мощные ощущения-то он найдет лазейку-успокоение для  своей психики. Втиснет это в короткое слово: «Кайф!» и еще при помощи этого события, как норовистую кобылку, будет держать Елену в узде. Ах, какой подругой могла бы я быть для Елены-от скольких ошибок и страданий, лишних страданий, я могла бы удержать ее, если б Дмитрий не стоял между нами!
  Как они подходили друг к другу! И по возрасту, и по росту, и по изяществу формы. Что мешало Елене всецело принадлежать ему, только ему?! Мешало или помогало, защищало ее от него?! Ведь, кто, как ни я знала, какой силой обладает этот хрупкий, и безвольный, но вообще-то волевой мужчина! Я гадала над парадоксом  безвольный-волевой, но не понимая, как эти два противоположных качества могут так тесно перелеплетаться в одном правильном и искаженном характере. Что я наделала!-твердила я себе в мыслях. Ведь он-не он; он стал частью меня. Так, кто же был безвольным-волевым, правильным-искаженным-он или я?!
  Когда на долю человека выпадают такие испытания, как тебе-однажды сказал Дмитрий-то он уже не может мыслить, как все, жить как все, все-навек груз на психику. Не поправить!
  Как строптивую, норовистую лошадку, Дмитрий объезжал Елену и своего товарища привлек к этому занятию. У нее было прекрасное тело и не было моральных ценностей. Ему хотелось унижать и возвышаться над нею. Унижать-как бы мстя за те унижения, которые он получал от нее, и возвышаться в том, что она пала так низко и, чем ниже падала она, тем милее было его душе! Смотреть на нее, любоваться ею и помнить еще то, что они с другом делали с нею накануне. В этом был какой-то больной и нервный всплеск его психики. Он-то ставил ее на алтарь, молясь и поклоняясь ей, то вдребезги разбивая икону-потому что видел, что  икона была фальшивая! Дешевая, лубочная подделка под все. Ах, шик, блеск, треск-встреча Нового года с другом на Кальмановых островах, в Карибском море-а в итоге! «…осел останется ослом, хоть посыпай его звездами…»
  Дмитрий шел ко мне, чтобы глумиться над моими моральными ценностями и созерцать, торжествуя-мои руины, мою старость. Он глядел на меня и оправдывал себя и все,  что делал накануне. Что было в его душе, в его сознании, кроме бесконечной дыбы, этого странного передергиванья  ценностей души и тела. Найти равную мне, в духовном плане, он не мог, оставалось дробить себя  на кусочки, на осколочки, добиваясь какого-то равновесия души и тела. Кто довел его до такого сатанинского накала игры, я ли сама или он в вечном поиске новых острых ощущений-но я готова была, как Джордано Бруно сгореть на этом костре, утверждая, что несмотря ни на что он любит меня… «А все-таки она вертится!»
  Я стала «Портретом Дариана Грея» эдакой «Шагреневой кожей», на которую приходил посмотреть Дмитрий-как бы на мне созерцая свои поступки, в моем отношении к ним.
  В воскресенье, первое воскресенье мая, вечером позвонил Дмитрий.
  -Я не видел тебя два дня!-нарочито, явно надеясь, что его слышит Елена, у которой он был с другом, сказал он. Ему хотелось, чтобы она ревновала его, как он-только что ревновал ее, находясь в любовном трио.
  -Какая потеря для тебя!-тотчас пробормотала я, понимая всю подоплеку его игры.
  -Что ты, как 15-летняя девочка!-вновь начал он.
  Говорить было бессмысленно, как бессмысленно встречаться с ним, глумясь над собою, замечая оттенок всеторжествующей радости и презрения в его глазах. Он еще не вполне привык к любовному трио и, порою, злобная ревность перехлестывала через край. Его съедали чудовища, которых выращивал и  приручал он сам.
  А как же Елена?! Почему она согласилась на этот вариант любовного трио?! Что заставило ее, какие цели, какие мысли волновали ее?! Я не могла ответить за нее, но я знала точно то, что касается Дмитрия, его странного отношения к Елене: восторг и презрение соединилось в нечто, что давало ему какое-то новое чувство радостного довольства собою. Восторг и презрение он испытывал к Елене, смакуя две крайности иступленных страстей так, чтобы ему было легче и радостнее захлебнуться восторгом и бесконечно насладиться презрением. Он приобрел новую игрушку и теперь ему нравилось пачкать Елену и потом вылизывать; вылизывать и пачкать, смакуя свое и ее унижение, находя в этом какой-то сладострастный плен своей нездоровой души. И при этом он не желая полностью порвать со мною, потому что я давала уму допинг моральных ценностей, над которыми смеялся он, видя мою вечную нужду.
  В богатстве и счастье я была бы менее ценна для него, потому что не было бы жестоких противоречий между моими моральными ценностями и моей нищетой. Проигрыш был во всем: мое тело, мой возраст не покрыли б ни слава, ни богатство. И именно я-как никто другой!-сознавала это.
            
                ***
  Ликуйте старушки! Найдется и для вас молодой друг!-мысленно бормотала я, спустя день после воскресенья.
  Так, значит, мои моральные ценности не потускнели, не измельчали, не опошлились.
  -Обожаю тебя!-говорил Дмитрий в постели. И был нежный, трепетный-весь порыв и восторг!-принадлежал Елене, а все, что он хотел бы вложить в форму под названием Елена-мне.
  Я придумывала, домысливала ситуацию с Еленой, пытаясь оправдать и порицать Дмитрия. Если человек знает, что будет отравлен и ему известно, каким именно ядом, то он, предохраняя себя, будет по каплям принимать его, в качестве противоядия. И Дмитрий старательно принимал его, своими глазами наблюдая все сцены любовного трио, но в этой ситуации он был и созерцателем, и арбитром, эдаким судьей, пытаясь отгадать, что именно доставит Елене наибольший экстаз. Ведь у него не было больших денег, как у других ее друзей и клиентов, так что оставался только секс, на который мог поставить он все, что хотел, что имел. Я давно догадалась, что Елена-валютная проститутка и у нее за годы промысла сложилась своя клиентура. Главное, что у нее был товарный вид и это вполне устраивало Дмитрия. Как он заботился о ее и своем кайфе, считая, что нашел подходящие тело, форму для секса. Вот поэтому он вполне спокойно, почти без стресса привел к ней друга. Какая разница, кто будет ее клиентом, уж лучше и самому попользоваться и другу угодить.  Странное ощущение зыбкости, как будто бы я пытаюсь выбраться из болота, но оно все глубже засасывает меня, мучало меня.
  -Главный стержень нашей дружбы… именно секс!-коварно сказал Дмитрий. Он пришел после любовного трио, где был главным заводилой и лидером, и настроение у него было хорошее.
  -Ты пойди-ка главный стержень нашей дружбы в марганцовку окуни пока не заболели!
  -Никого нет! Ты одна!-выдал он привычное клише. На Западе любителей группового секса называют свингерами, но я не свингер, я-индивидуал.
  «Посеешь ветер-пожнешь бурю!»-думала я о Дмитрии, после его ухода.
  «Свин-свин-свин-свингер!»-как пластинка, прокручивалось в голове. Я не знала, куда еще могут завести его необузданные желания получать все больший и больший кайф в сексе, который он превратил в культ своей жизни, но я не осуждала его, а созерцала, как мать сквозь пальцы смотрит на забавы сына . Ведь и я была в числе его забав.

                ***
  -Я придумала конец романа. Герой умирает от спида. Надо отправить в министерство, может, найдут спонсора, напечатают.-говорила я по телефону в воскресенье утром.
  -Не напечатают.-тотчас прервал Дмитрий. Мне уже начинало казаться, что он рад, что меня не напечатают.
  -Что ты делаешь сегодня!
  -Не знаю. Я еще сплю.
  -Ну, тогда спи!-я положила трубку отметив в душе, что в его голосе все еще присутствуют сладкие воспоминания о субботе проведенной с Еленой. Настроение мое мгновенно испортилось-будто бы я сама сломала что-то хрупкое, не вероятно ранимое,и это была тончайшая нить моего сознания себя в себе и частично в нем , как будто бы и он являлся частью меня и моего сознания.
  «Злобствуешь?»-спросила я себя.
  «Подыхаю от ревности»- отозвалось во мне как эхо, искаженное эхо, искаженных чувств, искаженных идей, искаженной жизни, морали- как кривое зеркало в комнате смеха качался мир моего зазеркалья, мира наоборот.
  Народ существовал убого. Только единицы сколачивали себе капитал и наглели, не имея внутренний культуры, духовности, которая приобретается не за деньги.
  Я читала Дмитрию «Войну и мир», но его не интересовали мысли князя Андрея. Он был  поглощен своими мыслями и чувствами о Елене и дне, проведенном с нею.
   О, какие странные переливы ненависти испытывала я. Сверкая и переливаясь, ненависть переполняла меня и его, но мы занимались сексом.
  Что это было-ненависть-любовь, ненависть-презрение, ненависть-уничтожение, но Дмитрий был великолепен и никто не мог бы сравниться с ним- ни в ненависти-любви, ни в ненависти-уничтожении.
  И вновь в июне начались странные болезни. Я понимала, что могу быть отравлена в любой день, но продолжала встречаться с ним, а он все больше увлекался игрой с Еленой, порою, страдая от ревности.
  -И все-таки, что нас с тобою связывает?!-спрашивал он, пристально глядя на меня-секс только секс!-тут же отвечал он за меня, а я смеялась, зная, что одним только сексом нельзя ничего связать.
  И все-таки он не хотел оставлять меня в живых. И случай представился очень благоприятный.
  -Я принес тебе серу!-сказал Дмитрий и положил несколько кусков белого кристаллического вещества. Дважды я использовала ее от своих кожных болезней и странные приступы начались внезапно и бурно. Рехнулась старуха, «крыша поехала», старческий маразм- о, как легко было сказать это тем, кто не знал его так как я!..
  «На балконе сидит, курит… Должно быть прицеливается хитроумно, куда еще бросить крупинку!? Сдуреть-я прячу все: соль, сахар, воду, зубную пасту- слежу за каждым движением… после пожара!-печально размышляла я, разглядывая опухшие лимфатические узлы на шее.
  -Врач сказал, что у меня фарингит! – тотчас произнесла я, а Дмитрий весело рассмеялся. «Узел под ухом! Опухоль! Врачи- ослы, любовник- враг, я совсем одна – ни родных, ни друзей! – мрачно подумала я!
  Боясь потерять Елену или чем-то потревожить ее он, приберег крепкий яд, но делал это умно и осторожно.
  Получалось, как в спектакле «Если в 1 действии на сцене висит ружье, значит, в 3 акте – оно обязательно выстрелит.» На любое обвинение суд.медэкспертов он имел тысячу ответов. Я знала, что таких версий множество и он продумал их детально. Да я бы и не стала обвинять его ни в чем, наоборот, скрыла бы факт, если бы он был слишком явным! Истина была в одном : Он не хотел чтобы напечатали мой роман!
  Быть может, я сама спровоцировала его, когда он укорил меня, что я так и не закончила роман. Ему тоже нравилось играть с огнем! Ах, как любил он, как любила я все, что щекочет нам нервы, что заставляет, нас включать  весь свой резерв.
  -Да, я боюсь тебя, как бешеную собаку! –восклицала я, а он грустно наклонял свое милое, горестное лицо и усмехался тихо. И я любила, обожала и его усмешку, и его грусть, и даже то, что это из-за него так сильно болею я.
  Кошка слишком долго играла с мышкой-но кто был кошкой, кто мышкой в этой безумной и страстной игре?!
  -Если ты узнаешь, чем я закончила свой роман, ты тотчас убьешь меня!-дразнила его я. И он молчал в ответ, но я точно знала, что он сотни раз обдумает мою фразу.
  На мне он вымерял дозу яда и делал это исподволь, постепенно-следя, как ученый, за моими недугами, по мере надобности применяя эти дозы на других. Я была кроликом, подопытной свинкой, эдаким полигоном для испытания химического оружия.
  Я полагала, что, когда он уставал от Сони и ее занудства, он временно «выключал» ее.
  -Я вся больная! Я вся больная!-бормотала амбициозная Соня, даже на секунду не представляя, что он виноват в ее болезнях. За эту беззаветную веру он еще больше привязывался к Соне-она не мешала ему, она так же, как и он не желала, чтобы напечатали мой роман.
  На мне Дмитрий вымерял и дозу секса для Елены-но лучшим исполнителем его фантазий была я, и только я!
  -Я обожаю тебя! Я обожаю тебя!-так страстно, искренне и беззаветно говорил он мне, что обвинять его в фальши было бы дико. Он обожал меня за то, что я не играю с ним в дурака. Он обожал за то, что я смело иду на риск, зная, каков он.
  Он был чудовище!
  Чудовище была и я!
  Мы играли с огнем, но играли весело и мне некого и нечего было терять, кроме него. О, как хитро играло мое воображение, преследуя Дмитрия и все его поступки. И ни один из них не был просто вымыслом, он как бы был следствием его характера, привычек и кайфа, который он ставил на пьедестал. А, может, он специально все рассказывал мне, психологически кодируя себя на то, что я о нем знаю все, знаю так много, что меня надо уничтожить!
  И только я думала о том, что если бы всех этих тайн и чудовищ его души было в тысячу раз больше-я бы во всем оправдала и прикрыла его, потому что не было никого в этом мире, кто любил меня, как он! Человек желает поделиться с кем-то, и этим кем-то была я. Одни идут в церковь, другие-в пивной бар, у меня были мои дневники и роман, а у Дмитрия-только я!
  В духе Агаты Кристи раскручивался детективный жанр и я уже предвкушала славу, если мне удастся издать роман. Я предвкушала славу, известность, как странный вкус соли-вечно соленный вкус на своих губах!
  Соль  - соль - соль! Все соленое-яблоко-варенье-сколько же соли - и когда пройдет этот вкус соли? Пройдет ли?!
  Странное выражение вины и правоты было на лице Дмитрия. Странное чувство скорби и печали - на моем!
  И самое чудовищное во всем этом было то, что я продолжала любить его, а он глупый, думал, что перестанет любить меня, если я умру!