Сентябрь сорок первого

Странный сон приснился мне давеча. Как будто я прожила отрывок чужой жизни. Не знаю точно, где и с кем это происходило, только история взволновала меня своей трагичностью до глубины души. Пишу от первого лица, как это было в сновидении.


Со дня летнего солнцестояния нам пришлось проделать очень долгий и нелёгкий путь. Три месяца показались мне вечностью из-за тяжести быта беженцев, ведь со мной были мои дети – сын семи лет и пятилетняя дочка. Их отца призвали в первый день войны, и больше я его никогда не видела. Да, собственно, это был не призыв, а срочный подъём по тревоге, получасовые сборы и прощание в прихожей второпях. А после его ухода мы оставались дома всего три дня, так как сводки с фронта были одна мрачнее другой. Наша армия отступала, и потоки беженцев потянулись вглубь страны.

Вместе со школой, где до войны я работала учителем русского языка, мы перемещались всё дальше и дальше от родного дома то эшелонами, то на подводах и пешком от деревни до деревни, где были организованы спонтанные пункты приёма беженцев. Начало нового учебного года застало нас в пути на перегоне где-то между Ростовом и Кущёвской. Потом ещё две недели скитаний по перевалочным базам, пока нас не определили в одну из школ, где нам, учителям вместе со своими и «школьными» детьми, предстояло жить и учить ребятишек разного возраста в таких непростых военных условиях.

Здание школы, двухэтажное, довольно крепкое, не могло вместить все необходимые службы. Поэтому столовую оборудовали на скорую руку в огромном сарае, расположенном напротив основного корпуса через школьный двор. Мы жили прямо в классах. Днём это были учебные аудитории, а на ночь они превращались в ночлежки. И каждое утро мы расставляли парты по рядам, а вечером сдвигали на середину помещения.

Двадцать второго сентября из районной администрации приехала комиссия для переписи беженцев - учителей и учащихся. Школьные коридоры наполнились суетой, и понедельник стал нерабочим днём из-за других забот. Нас ведь нужно было обеспечить питанием и одеждой, кроме того неразбериха военного хаоса не позволяла многим людям выяснить судьбу их родственников. Возможно, некоторые из наших учащихся уже стали сиротами, но не знали об этом.

Обед, конечно же, задержали. Детвора волновалась. Они итак вечно голодные, а тут ещё и кормят не по расписанию. Чтобы успокоить и занять детей, мы велели им одеться и построиться во дворе, благо, что погода баловала. Бабье лето решило порадовать нас, измученных лишениями и ужасами войны, тёплыми и ясными деньками. Я помогла надеть дочке лёгкий розовый плащик поверх школьного платьица, сын взял малышку за руку, и они вместе с другими вышли на построение в школьный двор.

Я всё никак не могла отвязаться от назойливого инспектора районной администрации. В который раз он перетасовывал перед моим носом листки с протоколом переписи и задавал уточняющие вопросы.

- Вы уверены, что это самые полные данные на двадцать второе сентября?

- Да, я уверена. Мы строго ведём классные журналы и заполняем их ежедневно. Если в списках происходят изменения, мы делаем пометки на полях. Вы же видели, я вам предъявила все журналы, - я уже была немного раздражена его настойчивостью, в которой сквозила плохо скрываемая подозрительность.

- Да-да, конечно. Но ведь в таких суровых условиях могли возникнуть ошибки, люди иногда бывают невнимательны.

- Это исключено, - я вдруг начала испытывать чувство беспокойства, которое нарастало с каждой секундой. – Извините, мне нужно идти к детям.

- Я вас долго не задержу, - инспектор был невозмутим и бездушен. – Подпишите ещё вот здесь и здесь.

Мельком глянув в окно, за которым детишки повторяли нехитрые упражнения «производственной гимнастики» вслед за учительницей математики и домоводства (да, нам пришлось взять дополнительные специальности!), я взяла ручку и стала методично расписываться на пододвинутых ко мне листках. Подписала ли я все из них, не помню. Всё произошло внезапно и быстро. Сначала я услышала низкий гул.

Гул усиливался и обретал звучание. Это был рокот моторов. Я инстинктивно повернула голову к окну. Все люди, находившиеся в школьном дворе, замерли, подняли головы к небу и тревожно прислушивались к доносившимся сверху звукам. Где-то вдалеке захлопали зенитки. В следующую секунду я похолодела от ужаса, когда увидела падающих людей. Мой взгляд устремился на собственных детей, и я дико закричала, ведь мой сын упал, как подкошенный, а розовый плащик дочки окрасился красным пятном, которое стремительно расплывалось на поясе в разных направлениях. Малышка застыла с широко раскрытыми глазами, а я, как была, босая, бежала к ней. Я бросилась на колени, чтобы подхватить ребёнка, и она осела прямо на мою протянутую правую руку. Левой рукой я обхватила сына, лежащего в лужице крови, и слегка перекинула через плечо, чтобы унести. Ноги плохо слушались, меня душили рыдания. Я вспомнила всех богов, умоляя их спасти детей.

Обратный путь занял от силы пять шагов, которые показались мне километрами. Вокруг уже царили хаос и паника. Но я ведь мать, этот инстинкт взял надо мной верх. Ворвавшись в школу, я ринулась в ближайший класс и уложила моих щупленьких малышей на один матрас. Я рыдала, кричала что-то, шарила руками по груди сына и дочки, припадала к их личикам в надежде ощутить сердцебиение или слабое дыхание. Инспектор, который наблюдал весь этот кошмар с самого начала, поспешил мне на помощь. Убедившись, что детям уже ничем не помочь, он стал приводить в чувства меня. Но очнулась я не сразу. Сознание вернулось ко мне во дворе. Я бродила между лежащих тел. Некоторые были мертвы, другим пытались оказать помощь. Я тоже наклонялась или приседала рядом с учащимися, плохо соображая, что делаю. В голове сверлила одна мысль: «Почему не меня? Зачем детей?»

Я не осталась в эвакуации. Через неделю я добилась отправки в учебную часть. Потом на фронт. Верь - не верь, до самой демобилизации я искала смерти, но она упорно обходила меня стороной. После войны я вернулась домой. Муж пропал без вести, даже не знаю где и в каком бою. Вроде бы где-то под Харьковом. Каждое лето я ездила на могилку к детям. И каждый раз, приходя с работы в свою пустую квартиру, я представляла, как дверь комнаты распахивается, и в прихожую выбегает дочка. Она держит в руке куклу с растрёпанными волосами и радостно кричит: «Мама пришла»! А в глубине комнаты за письменным столом сидит сын. Он поворачивает голову, смотрит на меня долгим ясным взором и серьёзно почти по-взрослому говорит: «Мам, я заканчиваю делать уроки». И на кухне, вроде, кто-то гремит посудой. Это муж накрывает стол к ужину. Он всегда делает это молча. Я разговариваю с ними, и каждый раз заканчиваю фразой: «Потерпите, родные, ещё немного». Скоро я буду с ними.
 

Я проснулась в слезах, сердце бешено колотится. В ушах до сих пор стоит гул от низко летящего самолёта и свист, наверное, от пулемётных выстрелов. (2013) (Из цикла "Однажды мне приснилось") (Писатель года 2014) (Антология русской прозы 2020)