Святая война. Глава седьмая

______________________
Глава седьмая(часть первая)
_______________

- Ну далеко еще? – в сотый раз спросила она. Я только устало потер виски. – Ну так далеко?..

- Умолкни наконец и держись ближе ко мне. Здесь водятся гарнгули. И не надо скакать и маячить – если навернешься, я тебя нести не стану, - солгал я.

Она надулась и подошла ближе, соскочив с небольшой каменистой насыпи, на которой только что балансировала, и откинула золотистые кудри назад.

- Что такое гарнгули? – спросила она.

- Десятифутовые гиганты с серой кожей, чтобы прятаться в камнях. Днями они спят прямо в степи, и их можно принять за валун, а ночью выходят охотиться. Предпочитают оленину и говядину, но назойливыми девушками тоже не брезгуют.

Она только фыркнула:

- Впервые о таком слышу.

- Большего и не надо.

Мы шли уже несколько часов, с самого утра, а пейзаж вокруг не менялся – серая, каменистая пустошь, с редкой растительностью, без единого деревца. Где-то на севере разглядывалось небольшое нагорье, и мы, за неимением лучших идей, направились туда. Я пришел к выводу, что вынырнули мы в сотне миль на юг от Марн-Сула, на голом побережье Старой бухты.

Ничего не оставалось, как отправиться назад, в сторону Стального города – Серые земли безжизненны и, хоть относительно безопасны, питаться здесь нечем. Неплохо бы, конечно, чтобы здесь откуда-то взялись те самые олени, да и от зажаренного гарнгуля я бы не отказался – если бы не выдумал его. А при таком раскладе я могу выдумать и что-то поаппетитней.

- Я пить хочу, - объявила Лисс. Ничего удивительного – воды она в глаза не видела уже полтора месяца. Жаль, я оставил флягу в сумке на Гриве. Да и что с нее было б толку? Там и один бы не напился, а нас тут двое. Хорошо хоть мы идем не вдоль побережья – спустя день-другой можно было бы неудержаться, хлебнуть морской воды, и… поход завершился бы не совсем так, как я надеялся.

- Если не будем медлить, до вечера доберемся к руинам старой крепости Парн-Сул. Когда-то там был целый город – да и теперь наверняка кто-то живет, - она скривилась и отвернулась. Когда она пришла в себя больше всего ей хотелось бегать, скакать и разговаривать. Еще она просила поесть и попить – и мне ничего не оставалось, как разрешить ей скакать.

Она не помнила ничего, что случилось в тот день, в Карандиме – даже утра. Потом она несколько раз приходила в себя, видела вокруг темное, сырое помещение – и опять теряла сознание. С ней такое было впервые, и ничего конкретного она сказать не могла, и говорить пришлось мне. Я рассказал, что произошло в Карандиме, рассказал о Гране, Сорре и Руффе, все-таки умолчав о некоторых деталях биографии последнего. Рассказал о гонке через Терн, погоне за крылатыми, штурме Дальнего рубежа, взятии перешейка и злосчастной осаде полупокинутого Марн-Сула.

Я сказал, что понятия не имею, как мы здесь очутились – хотя костяные крылья за миг до удара об воду помнил отчетливо. Выходит, мы все-таки нужны ему живыми. Зачем? И почему он оставил нас здесь, а сам остался? А может, и не остался. А может, он где-то здесь, за валуном, следит за нами из тени. Да что тут гадать! С тем же успехом можно прийти к выводу, что косторылый прыгнул, чтобы добить нас, но кто-то в последний миг выхватил добычу у него из под носа.

Как бы там ни было, это ничего не меняет. Я лишился армии, лишился Мельдина и остальных, Жатва мне пока не доступна – да и Тьма бы ее побрала. Пусть крылатые катятся, откуда пришли. Больше они меня не интересуют. Можно понадеяться, что мильтвудцы порешили их там, у башни, но это было бы слишком опрометчиво.

- Странное было чувство, - снова заговорила Лисс. – Как будто бы ты спишь, но и не спишь сразу. Ощущение, как будто это все был очень длинный сон без сновидений… и одновременно ничего общего со сном не было. Только не смейся. Чувство было, словно пустота сомкнулась вокруг и не отпускала, загородив свет и жизнь. Оградила от всего хорошего в мире и сказала, что так будет лучше.

И откуда в ней только силы берутся? Конечно, она отсыпалась месяц с лишним, но ведь ничего не ела. И не пила. Я не пил со вчерашнего утра – или когда мы там напали на Марн-Сул, горло и рот пересохли, и говорить хотелось меньше всего. У Лисс же язык заплетался и она немного сбивалась, говоря что-то, наверное, не придя еще до конца в себя.

Да и пусть болтает. Чтобы я ни говорил, мне нравилось слушать ее голос.

- Так а что случилось с остальными? Которые преследовали крылатых с тобой. И… что случилось с Энтольном?

Я сглотнул.

- Он умер. И они, вероятно, тоже. Хотя я не видел… Энтольн погиб в Карандиме, - велев мне спасать тебя. Но этого я не скажу… Почему? Хочу ведь сказать. Да только комок встает поперек горла, и не могу. – Мальчишке Руффу пробили грудь выстрелом из арбалета, чуть ли не впритык. Охотника Грана перехватили вместе с моим посохом, когда я отослал его в укрытие, и прибили над входом в башню. Мельдин… он вроде был цел. Его могли взять в плен, как и Сорру – она была ранена, но жива.

Я говорил ей об этом, хоть и мельком. Она призадумалась, уткнувшись в усыпанную камнями почву у нас под ногами.

- А как ты думаешь?

- Не знаю, - я пожал плечами. – Если они и в плену, то я не представляю, как до них добраться и где их могут держать. По правде сказать, я на месте мильтвудцев с ними сюсюкаться не стал. Но если они знают, что мы выжили… Тогда да, тогда Мельдин с Соррой живы. Если лорд Маразул не дурак, он использует их как приманку.
Лисс пожевала губу.

- А она красивая? – она улыбнулась. – Сорра?

Такого я уж ни как не ожидал, и просто посмотрел на нее, как на дуру. Она захихикала и отвернулась.

Она не знала их, одного только Мельдина – да и того мельком. Я не говорил ей, что мы шли спасать ее. Она считает, что мы мстили крылатым – и это отчасти правда. Отчасти… Как бы там ни было, теперь их нет, и ни она, ни я, не хотели делать из этого трагедию. У нас еще будет время погоревать. Сейчас нужно самим выжить. Никто не заставлял их идти за мной.

И все же они пошли. Руфф хотел убить меня… Но он умер, а Мельдин, может быть, жив. Он клялся мне, что отдаст жизнь за наше дело – и руководила им, по большей части, жажда мести да отвращение к этой треклятой жизни. Он воин. И карлик. Редко встретишь такое сочетание. Он искал смерти долго, а теперь у него была возможность наконец сделать что-то стоящее, что-то правильное. И он поплатился за нее. Он обменял свою жизнь за мою, как и Сорра, если она не умерла от ран. Я вроде залечил ее немного… А проку? Она, скорее всего, умрет в заключении. А если не умрет, то поправится – встанет на ноги и накинется на первого же тюремщика, которого увидит. И ее тоже убьют. Я просто не успею найти их.

С каждым днем становилось все холоднее. Ветра не было, но и не было и солнца – и под этими тучами утром камни покрывались тонким инеем. Лето закончилось, наступала осень, и она обещала быть особенно морозной – мне иногда казалось, что я уже вижу свое дыхание. Как бы там ни было, к вечеру стало действительно холодно, и я, ничего не сказав, вручил Лисс, которая терла руками локти, свой черный, подбитый мехом плащ. Она только благодарно улыбнулась в ответ и мигом укуталась.

Мы так и не встретили ни единой живой души, и скоро Серые земли вдруг кончились – оборвались, земля впереди вдруг обросла зеленью и парой-тройкой сухих деревьев.

Дальше были холмы. Мы присели на старом, поваленном ясене, немного передохнули и двинулись дальше – меньше всего хотелось ночевать на морозе. Скоро путь пошел на подъем, и степь переросла в холмы, понемногу зарастая деревьями, обращаясь в девственный лес. Вопреки надеждам, здесь не то что дичи – даже птиц не водилось. На то это и Серые земли – пустошь закончилась, но жизнь еще нескоро вернется в эти края.

Потом наступила ночь, темная, безлунная и беззвездная, и нам ничего не оставалось, как устроиться под ближайшим деревом. Было уже даже не разобрать, что это за дерево такое, и я упал прямо там, ощупав землю на наличие чего-то «неприятного». Одобрительно поворчав, я умостился, прижавшись спиной к корню, и оставив Лисс свой плащ. Я сомкнул веки, окончательно обессилев. Слишком много всего случилось за последние дни.

Она немного потопталась и улеглась рядом. Земля была сырой, как будто недавно прошел дождь, было холодно, и она как-то уловила, что я, оказывается, тоже маленько замерз. Лисс расправила плащ и укрыла нас. Он был совсем не большой, и пришлось лечь набок. Она прижалась ко мне, я ее невольно приобнял, сообразив, что так гораздо теплее.

Она прижалась еще больше, влезая под плащ, и я понял, что что-то не так.

- Не ерзайся, - пробурчал я.

- Я не ерзаюсь, - послышался ее тоненький голосок.

- Нет, ты ерзаешься.

- Тогда ищи себе другое дерево.

Я скривился в темноте. Деваться некуда. Я немного отодвинулся, уступая ей большую часть плаща. Скоро послышалось ее ритмичное, глубокое и ровное посапывание.

А ведь она даже не спросила, куда мы идем. Я, конечно, сказал ей о Парн-Суле – но что после? Нельзя ведь отсиживаться вечно в старых руинах, особенно если там не окажется пропитания. Но она не спрашивала, а я не знал. Мы не знали, зачем крылатые выкрали ее, не знали, почему она потеряла сознание на полтора месяца – ровно до тех пор, пока крылатые были рядом. Это, наверное, какие-то их чары, но все же… Она не знала «зачем» и «почему», и не спрашивала у меня. Почему все это с ней происходит? Сперва она потеряла родителей, потом попала в город, пораженный чумой – а когда все стало налаживаться, костокрылый пришел и забрал ее. Убил Энтольна, убил многих, кто был к ней добр. Теперь она вот здесь, один на один со злобным некромантом, который, быть может, налгал ей все – откуда ей знать, может, это я украл ее? Может, я стою за всеми теми убийствами? Она и не знает. Она просто верит мне. А я не знаю почему она верит. Я бы на ее месте уже десять раз сбежал… Да куда? Может быть, она ждет, когда мы выберемся к людям… А там уже будет искать защиту, и обвинит меня во всем. Она-то точно ни в чем не виновата. Она иногда говорит глупости, но она совсем не глупая… Нет. Она, может быть, и поумнее меня. Почему?.. Да Тьма его знает, почему…

                *              *              *

Я проснулся от холода, когда солнце только-только показалось за пеленой туч, даже не давая толком света. Лисс давно стянула на себя плащ и укуталась им, но он особо не помогал.

Я коснулся ее плеча, она обернулась, посмотрела на меня, как на призрак, и присела, потирая глаза. Мы двинулись дальше на север – хотя стороны света я уже определял скорее наугад. Живот сводило от голода, а сухость и холод отбили охоту разговаривать окончательно. Скоро, правда, мы наткнулись на богатый куст каких-то мелких, красных ягод – на востоке такие не растут. Делать было не чего, я попробовал. Кисловатая, но сочная, есть можно. Если так подумать, то все можно есть. Правда, некоторые ягоды можно есть только один раз.

Спустя еще два часа наконец послышались редкие голоса птиц. Мы ускорились, воодушевленные, стали о чем-то говорить – и потом Лисс клялась, что видела прошмыгнувшего в кустах зайца. Я старался оставаться по-прежнему бесстрастным. Опыт Карандима меня многому научил.

А потом мы увидели две одиноких башни над деревьями. Густые лозы тянулись высоко вверх по башне, стены, на которые мы скоро наткнулись, поросли кустарником и мхом. Вот он, Парн-Сул, Стальная крепость. Вид у него был куда запущеннее, чем у города-собрата на севере – руины руинами, стены засыпало землей, они обвалились и осыпались. Внутри было несколько зданий: одно развалилось полностью, оставив за собой полторы стены, внутри другого, пробив крышу, проросла пара толстых деревьев разной высоты. Однако две башни сохранились уж получше той, что в Стальном городе, а вся эта зелень по стенам только придавала какой-то дополнительной экзотики, что ли.

- Можно укрыться здесь на время, - сказал я.

- Есть охота, - пожаловалась Лисс. Мы еще немного прошлись по площадке. Я покосился на темное пятно кострища между стен, укрытое от ветра. Ветра здесь не было давно, да и зола выглядела старой, не меньше полутора недель.

- Тогда отправимся дальше.

Лес оборвался неожиданно, как до него – пустошь. Вот только Серые земли не ограничивались каменным клифом.

Обрыв был не меньше сотни футов. Лес тянулся влево и вправо, ну а внизу, в отдалении от обвалившихся валунов, раскинулась деревенька в десяток хижин. У самого подножья тонкой полосой извивался слабый ручеек, исчезая среди деревьев – залесье тянулось на север еще мили на три. Дальше снова начиналась пустошь, темная, на западе вырастала в небольшой горный хребет, а на северо-востоке – в хронически дымящий Марн-Сул. Было слишком далеко, да и глядеть там не на что.

- Было бы красиво, - выдохнула Лисс, наверное, даже и не видевшая доселе ничего подобного. – Если бы не было так страшно.

Мы повернули налево, вдоль обрыва, и довольно быстро наткнулись на узенькую, вытоптанную тропинку и след от повозки. Спуск был местами крутой, дорожка в некоторых местах петляла и крутилась, как уж в жаровне. Мы лезли напрямик, ибо голод уже помаленьку вытеснял прочие инстинкты самосохранения.

Все здания были приземистые, в один этаж, но сложены из крупных, крепких бревен, и скреплены на славу; чуть ли не в каждой стене было хотя бы два окна или окно и дверь. Крыши были ложены соломой, в центре поселения располагалось единственное высокое здание – часовня. Кое-где у домов располагались скромные сады и огороды, одиноко высилось три-четыре яблони. Высматривать больше деталей не было ни сил, ни желания.

Люди косились на нас: мужчину в легком кожаном дублете и девушку, бледную, укутанную в черный плащ, оба не вооружены. Будь я при мече, это вызвало бы меньше подозрений – а так будут гадать, где у меня припрятан нож. Да и пусть себе думают… пусть уж лучше боятся. Может, хотя бы камнями не закидают.

Людей вокруг было совсем немного. При нашем приближении родители попрятали детей в домах, а сами укромно умостились у окон. Те, что посмелее, выглядывали через дверной проем или даже с порога. Это даже слишком. Эти не могут знать, кто я. Но даже те, кто знал, так не прятались.

- Не хорошо все это… - шепнула Лисс.

Что-то здесь не ладно… Да и катись оно в бездну. Мне есть охота.

Я все вертел головой в поисках каких-то вывесок. Должен здесь быть хоть кто-то, кто нас накормит. Интересно, что было бы, окажись эта деревенька еще в дне пути. Как бы на нас смотрели, если бы мы пробирались по улицам ползком? Говорят, без пищи можно обойтись несколько недель. Брешут, выходит. И как только монахи постятся? Здесь тоже должен быть какой-то секрет.

Наконец мы наткнулись на деревянные ступени у домика, немного выше остальных, но пониже часовни, к которой он был пристроен. Ступени. Я осторожно попробовал одну ногой, прежде чем взобраться. Над двустворчатыми дверьми уныло висела потертая вывеска, на которой едва-едва различались две крупные буквы: «А» и «Н».
Петли двери были хорошенько смазаны и отворились беззвучно. А может, звук и был – на нас уже хлынула волна цоканья кружек и веселой брани. Внутри оказалось светлее, чем снаружи – окна были плотно прикрыты занавесками, но ярких масляных светильников, на каждом столе и у потолка, было больше, чем людей. Вот теперь ясно, куда все делись.

Бордель. Я не удержал улыбки, покосился на Лисс. Она только фыркнула. Вот теперь дела, пожалуй, налаживаются.

На нас даже не посмотрели. У пяти или шести круглых столов мужичье ласкало грудастых, едва одетых баб, некоторые еще пытались есть – но когда одна из шлюх подносила выпивку или еще что, не брезговали шлепнуть на дорожку. Мужские и женские голоса хохотали вокруг нас, один мужик мирно дремал почти под самой дверью. Двое других со смехом мерялись силой в другом конце зала, поддерживаемые веселыми возгласами нескольких зевак рядом.

- Сними капюшон, - я обратился к Лисс. – Люди пугаются при виде бледных путников в черном.

Особенно, когда у них такие седые волосы, как у меня. Хорошо, я догадался отдать ей плащ. Лишние внимание нам, как всегда, ни к чему.

У стойки пухлая женщина с рыжими, заплетенными назад волосами улыбнулась мне:

- Мы тут не любим чужаков, - она осмотрела приникшую за мной Лисс. – Да и со своим у нас нельзя.

- Нам бы поесть, - я высыпал перед ней пригоршню медяков из кармана. Все, что у меня завалялось, после падения башни в Марн-Суле.

- Мы не любим чужаков, - повторила женщина. – Но сегодня у нас Жатный день, и прогонять вас уж никто не станет.

- Жатный день?..

- Праздник последнего урожая. Урожай мы, правда, не собрали – его заместо снега пеплом засыпало. И когда стало ясно, что урожая больше не будет – Двулицый объявил праздник. Мы полгода горбатились. Мастер говорит, руки у нас для работы, ноги – чтобы помогать рукам. Голова – чтобы ею есть. А вот сегодня мы должны вспомнить, на что нам все остальное.

Рядом прошла темноволосая девуля, хихиканьем подтверждая слова хозяйки, и ведя за собой в отдельное помещение смазливого парнишку лет семнадцати.

- Мы обойдемся тем, на что нам голова, - уверил я. – Дай воды.

- Воды нет.

- Дай чего-нибудь попить, - я терял терпение. Она отвернулась, придвинула две деревянные кружки и наполнила их темной жидкостью.

- Вот только денег на большее не хватит, - объявила она, собрав медяки в пригоршню. Я поперхнулся элем.

- Не дури мне голову. На эти деньги я могу беспробудно пьянствовать хоть до утра.

- Может, и мог бы, - она достала из-помеж сжатых корсетом грудей мешочек и высыпала монеты туда. – Когда-то. Ныне, говорю ж, урожай, считай, погорел, есть нечего. Не только тут – даже там, на зажравшемся севере уже, говорят, голодуха пошла. Полазяй по карманам еще, если хочешь, чтобы девка твоя поела. Или можешь отработать, - она кокетливо улыбнулась.

Я зарылся рукой в карман штанов, сперва один, потом другой, заведомо зная, что медь кончилась. Серебро носил при себе Мельдин… Или нет? Я нащупал монетку, завалившуюся вглубь правого кармана.

Три глаза уставились на меня со стальной монеты.

- Красивая, - хозяйка перегнулась через стойку. – Да только пустышка. Ничего на нее не купишь. Могу дать миску каши, да немного масла, не больше.
Я покосился на Лисс. Она все еще недоверчиво рассматривала свою кружку.

- Дай еще сверху ломоть хлеба, и порукам, - я вручил ей стальную кругляшку. Вот и она пригодилась. – И две ложки.

Хлеб мы поделили поровну. Сперва Лисс ела неуверенно, но потом вошла во вкус. Я съел от силы ложки три для виду, остальное оставив ей. Она просидела в плену полтора месяца, а не я.

- И как вас еще не разогнали? – спросил я между делом. С хозяйкой, похоже, общались совсем уж нечасто, предпочитая ее девушек. – Кому вообще взбрело в голову строить бордель под часовней?

- Так ведь никто и не строил. Раньше здесь что-то другое было – уж даже не помню что. Склад какой-то, или отдельная гостиница для бездомных монахов. Как пришел Двулицый, он все переменил – сказал, религия на то и нужна, чтобы помогать простому народу и отвлекать от тяжестей жизни. Тогда-то уже и не было других монахов, кроме него – как Мор пришел, они и разбежались все, куда-то на север. Мол, все потому, что северяне потеряли веру – вот их и наказали. Двуликий говорит, что если мы станем такими…

- Стой, стой… Я уже немного отстал от жизни, да и не местный вообще. Что за Мор? Кто этот ваш Двуликий?

- По тебе видно, что ты – северянин, - удивилась она. – Разве ж ты не видел Мор, не от него сюда бежал? Даже в нашу глухомань приходят путники, и рассказывают о пепле, что сыпет с неба, и крылатых демонах. Мертвые встают из могил, а великие лорды-раздолбаи пошли воевать друг с дружкой, пока народ подыхает тут и без них.

- Мертвые? Кто-то видел, как они встают, или их самих?

- Да и то, и то, вродь как. А что? Мертвячины испугался? – она хмыкнула. – У нас тут такого не бывает. Всякое бывает, на де такое. Двуликий не допускает. Если кто умирает, его велено сжечь, и не как иначе. Раньше здесь заправлял старик по прозвищу Ясень, хоть его обычно просто Пнем звали. Двуликий пришел, когда Пень совсем захворал. Спасти его – не спас, но и народ не бросил. Собрал всех, рассказал, что да как в мире творится, и предложил помощь в обмен на верность. А нам-то что? Всяко лучше Пня, а самим – никто сам думать и команды раздавать не хочет. Вот и решили оставить монаха, поглядеть, как он управится. Он нынче в часовне, кстати, живет. Он-то всеми так и заправляет, а раз в три дня собирает людей и читает молитвы.

Лисс покончила с кашей, буквально вылизала миску, допила эль и, немного пошатываясь, придвинулась ближе.

- И чем же он… И-к!.. Помог-то? – спросила она. Не следовало давать ей эль. Надо было сперва пойти посмотреть, что за вода там в ручье.

- Да всякое было… То еду поделит, чтоб на зиму хватило, то спорящих рассудит. Роды у одной из моих девушек принимал. И, кстати, помог это заведение обставить. Коль бы не Мор – мы б уже отстроили еще полдеревни до зимы.

- Пры-ыткие вы, - заключила Лисс и отвернулась. Если она сейчас свалится… А ведь когда мы напились на пиру в Карандиме, она меня чуть ли не презирала. Или не так? Сколько ж времени с тех пор прошло…

- Где у вас здесь можно переночевать? – спросил я.

- Коли деньгу еще найдешь, то у меня. Девка твоя, гляжу, совсем уже ни на что до утра не годна. А коли нет – так никто вас к себе не пустит.
Я порезался на табурете. Снова ночевать на улице хотелось меньше всего.

- А как же Жатный день? Неужто совсем никто не смилостивится?

- Жатный день - жатным днем, а вот чужаков, говорю, мы не жалуем. Можешь попросится к Двуликому в часовню – там-то нищие обычно и остаются. Единственную койку он для себя бережет, но на теплых досках под свечами спать всяко лучше, чем под забором.

Да нет, уж лучше на улице, под забором, чем в этой вашей часовне. В лесу куда меньше шансов, что меня вдруг узнают и решат прирезать спящим, не смотря на святость места. Это ведь героическое, богоугодное дело – зарезать безоружного малефика! Благо, в лесу хоть волков нет. По крайней мере, мы не слышали ни одного.

День только начался, напомнил я себе. До вечера мы уж успеем найти жилье.

- Кто живет в руинах? В Парн-Суле?

- Да никто, - подумав, ответила женщина. – Там ведь только камни и остались. Кто ж станет в таком месте жить? Говорят, ночами кто-то воет в подземелье. Когда-то Арман Безумный замуровал там свою жену и детей – никто уж не помнит, за что. Даже путники стараются обходить проклятые руины стороной. Вздумал там искать убежища? Гиблое дело, скажу тебе, - она вздохнула. – Жалко будет, коли такого симпатичного мальчика уволокли привидения.

Мальчика. Ну-ну.

- Мы таки рискнем, - я поднялся, став за спиной у праздно шатающейся на месте Лисс. Не подмешали ли ей чего? Да едва ли. Меня-то не отравили, хоть я, кажется, выпел и больше нее. Наверное, это дело не столько привычки, сколько самообладания. – Есть здесь какая-то работенка?

- Эт смотря что тебе интересно, - засмеялась хозяйка. – Хочешь огород копать – так тебя с руками оторвут. Можешь мне дров наколоть – похоже, эти ребятки тоже уже не в силах зажечь хотя бы печь, - она хмыкнула. – Может, Двуликому еще что надо – уж не знаю. А вообще, оставайся. Наруби мне дровишек, а то совсем уж мороз ударил последние дни – я тебе еды в дорогу еще дам.

На том и порешили. Лисс она уложила на койку в пустом помещении, видимо, своей комнате – при условии, что я сам ее нести буду, когда закончу. Она все осматривала девушку, ища, наверное, вшей, но так и не нашла к чему придраться. Вручила мне колун, показала стопку поленьев.

Когда она ушла, я уложил колоду и поставил на нее сверху чурбан, ухватил колун обеими руками ближе к концу топорища. Ноги расставил пошире, ударил. Брусок был небольшой, раскололся одним ударом. Неплохое начало.

Куда же теперь? На севере опасно, да и на юге не многим лучше. Скоро зима, дороги заметет. Снега в этом году будет огого – ничего хорошего такой мороз не сулит. Да вот переждать здесь тоже не вариант – если даже поесть по-людски не можем. В животе заурчало. Все-таки я погорячился, отдав все Лисс. Только аппетит разогрелся.

Спустя полчаса руки одеревенели. Стало совсем холодно, хотя я этого толком и не чувствовал под слоем пота. Ладони обратились в два больших мозоля. Не привык я к такой работе. Сейчас бы какое-нибудь заклинание, чтобы все эта гора деревяшек обратилась готовыми поленьями…

Еще через полчаса или час усталость меня совсем уморила. Стало уже совсем темно – с этими тучами ночь наступала спустя пару часов после полудня. Осмотревшись и убедившись, что я здесь один, сунул пару дровишек в куст под изгородью у дороги.

Хозяйка оценила работу в мешочек крупы и сверток с парой лепешек. Лисс мирно дремала. Я разбудил ее, помог подняться, мы ушли. Все-таки, она скорее устала, чем опьянела – от одной кружки-то. Я собрал припрятанные поленья, мы подошли к едва различимому в темноте ручью, ориентируясь на шум. Я набрал воды в флягу.

Когда мы вернулись к двум башням, уже, наверное, стояла ночь. Лисс окончательно проснулась и шля сама, молча. Дверь была давно выломана, мы вошли, на ощупь поднялись в абсолютно пустое круглое помещение с несколькими бойницами в стенах. Немного поколдовав, я таки умудрился развести костер. Ветра не было, но сплошные сквозняки выдували дым прочь.

Я подал Лисс лепешку, достал одну себе и принялся жевать. Мозоли на ладонях полопались и пекли.

- Так… куда мы теперь? – спросила она, отломав кусочек лепешек и сунув в рот.

Я пожал плечами.

- Наверное, нам придется переждать здесь зиму. Тронемся в путь сейчас – и куда бы мы ни шли – через месяц утонем в сугробах, если раньше не обессилим от голода. Там уже видно будет… В Терн возвращаться было бы глупо – может, двинемся в Аккаран или Мельг. Главное сейчас – запостись провизией на зиму, - она медленно пожевывала, думая о чем-то. – Нас никто не будет искать, и здесь обо мне никто даже не слышал. Они не знают, где мы. Они даже не знают, что мы живы.
Она кивнула и улыбнулась мне. Вдалеке раздался одинокий, длинный вой. Лисс придвинулась ко мне, вся подобралась, доела и протянула руки к костру.

Они. Кто «они»? По крайней мере Костокрылый знает, что мы здесь. Или не знает? Знай он – уже бы явился. Наверное там, в Стальном городе, разразился еще один бой, или еще что-то. Он прекрасно знает, что мы никуда не денемся. Скоро он явится… Но мы будем готовы. Ему не устоять против моей Жатвы. Не устоять.

А как насчет Маразула, Азарина, Академии? Если слухи о седом парне уйдут на север… Но деваться некуда. Придется хотя бы первое время наведываться в эту деревушку, подрабатывать и запастись едой. Зимой они обо мне уже и забудут. Скажу, что мы уходим – едва ли кто станет проверять крепость.

Костер немного ослаб, я подкинул дровишко. Надо разжиться собственным колуном. Пламя с треском проглотило сухое дерево, и обливая теплом наши лица. Кажется, теперь мы в безопасности. Им не достать нас теперь… Да, теперь я почти и сам в это поверил.

Мельдин. Сорра. Что с ними? Живы ли они? А если и живы… Да что с того? Они знали на что идут. Я их не заставлял, даже не просил. Быть может, я бы в одиночку управился лучше. Мельдин, Сорра. Руфф, Гран. Что мне до них? Кто они мне? Я поклялся Энтольну, что спасу Лисс, они решили помочь. Я никогда не обещал спасти их. Я не могу. Их не вызволить, даже если они и живы. Я должен остаться с Лисс, защищать ее. Иначе все будет зря.

Лиссандра. А если оставить ее здесь? В одиночку я смогу пересечь Корр даже через сугробы, найти их, выведать. Да кого я обманываю… Мне их не найти, и ее я не оставлю. Когда все уляжется и придет весна, мы двинемся в Мельг. Там я помогу ей устроиться, удостоверюсь, что все в порядке. И тогда моя клятва будет сдержана. Никто не сможет назвать меня клятвопреступником и лгуном… Убийцей, трусом, покинувшим соратников, но не клятвопреступником.

Тогда я отправлюсь в путь. Не будет больше некроманта… Стану вольным наемником, и умру с мечом в руках. Может быть, в первой же стычке, но мирная жизнь под носом Маразула – ни по мне. Эта будет та же смерть, только долгая и мучительная.

Костер снова ослаб и затрещал. Лисс прижалась ко мне, я почувствовал ее дыхание у себя на лице.

- Спасибо, - прошептала она.

- За что? – глупо спросил я. За кашу? За костер? За то, что чуть ли не принес ее сюда?

- За все, - ответила она. Я почувствовал ее теплые губы у себя на щеке. Она отвернулась к огню, а я еще долго смотрел ей в затылок, и всматривался в золотые локоны, пока не уснул.