Моллюск

     В кабинете главного врача больницы, несмотря на обилие предметов мебели, заполнивших его, и интерьерных вещичек, выдававших вкус хозяина к красивой жизни,  было просторно.  Широко открытая форточка свободно впускала в помещение радостные лучи нежного майского солнца и насыщенный весенними ароматами ветерок. На улице дышалось легко, но в этом кабинете посетителю Сергею Сергеевичу Яровому сдавило грудь. Он постарался сесть как можно более прямо, но воздух все равно с трудом поступал в его легкие, закрепощенные испытываемым волнением. Этот красивый уверенный в себе мужчина, любимец телевизионной публики, сейчас чувствовал себя робко, как жених в гостях у подозрительно настроенной к нему семьи завидной невесты. Он не мог понять причины этого состояния, и, злясь на себя, мечтал, чтобы поскорее состоялся разговор, ради которого его пригласил сюда хозяин кабинета.

     Сидящий напротив него главврач  Руслан Аполинарович Мышкин, маленький  ростом и сложением человек, умудрялся выглядеть внушительно, вероятно, за счет дорогого, удачно сидящего на нем костюма, размашистых бровей и седой шевелюры, знающей хороший уход. Утопая в кожаном кресле за своим большущим начальственным столом, он какое-то время не отрывался от телефонной трубки, с подчеркнутым вниманием выслушивая бьющуюся там речь, и закончил разговор словами, произнесенными весьма душевно: «Я вас понял, Лев Давыдович. Конечно, все, что от меня зависит, я сделаю». Отняв трубку от крошечного,  примятого ею уха, он практически без паузы и уже с другой интонацией сказал, обращаясь к посетителю:

     - Я могу сделать многое, но я же не Бог. А меня просят фактически совершить божественное чудо…

     -  Простите? – не понял его Яровой.

     - Вы знаете, я не буду юлить, искать какие-то удобные  формулировки, поскольку считаю, что самая неприятная правда должна высказываться без колебаний, без обиняков. Так я проявляю уважение к собеседнику, к себе и, в конце концов, к свободному времени друг друга. – Руслан Аполинарович сделал вздох,  словно собираясь с мыслями и призывая мужество, продолжил: – Выздоровление вашего сына невозможно. Нет. Те меры, что были предприняты, не принесли результата, на который мы рассчитывали.
 
     Посетитель зашевелился и открыл рот, намереваясь что-то сказать. Видя это, Мышкин поднял вверх ладони, показывая, что он не закончил:

     - Собственно говоря, те меры, что мы предприняли, были направлены на облегчение  состояния вашего сына, о выздоровлении речь мы и не вели. Вы ведь это помните? Вы помните, что мы вам ничего такого не обещали?

     От робости и волнения, которые ранее испытывал Яровой, не осталось и мелкого следа. Он сухо осведомился:

     - Какой именно разговор вы имеете в виду? Тот, когда я  принес и передал вам деньги,  или тот, когда вы предложили их принести, говоря, что известны случаи выздоровления при правильном лечении и хорошем уходе?

     - Тишше, тишше, дорогой мой. Что значит: «принес вам деньги»? Не мне, а клинике… вы принесли добровольное пожертвование…
 
     Яровой молча смотрел на то, как главному врачу стало жарко: на лбу заблестел пот, который он, шумно отдуваясь, стал вытирать аккуратно сложенным белым платком.

     - Я тоже хочу уважить наше с вами время, - сказал Сергей Сергеевич, внутренне содрогаясь от отвращения к этому хитрецу, -  поэтому спрашиваю прямо:  что вы хотите на этот раз? Зачем вы меня пригласили? Только предупреждаю, на так называемые пожертвования больше не рассчитывайте:  денег нет, и одолжить их больше негде. С деньгами по врачам я набегал ни один километр, только это беготня по кругу и без победного финиша.

     - Я хочу предложить вам забрать сына домой, - с милой  улыбкой заявил Мышкин, не обращая внимания на раздражение в голосе своего собеседника, - чтобы он провел свои дни, как ни больно это говорить, но немногочисленные дни,  не здесь, ни в больничной обстановке…

     - Но вы же Льву Давыдовичу обещали, что сделаете все, что от вас зависит,- задохнулся от возмущения Яровой. -  Эта мысль  отправить моего сына домой родилась у вас  после того, как я сказал, что пожертвования закончились? Я правильно понимаю?

     - Ну что вы! – с притворным благодушием вскричал Руслан Аполинарович и всплеснул руками, будто поражаясь бестолковости своего собеседника. - В том то и дело, что я готов сделать все, что от меня зависит. Но при зрелом размышлении понимаю, что от меня ничего и не зависит, речь идет о чуде…
      
     Он вперил в побледневшего Сергея Сергеевича холодный взгляд, которому попытался придать искреннюю сердечность, и продолжил:

     - Я знаю, что вы хотите, чтобы сын продолжал лечение, находился здесь, и, конечно, в моих силах оставить его здесь. Я лишь  обращаюсь к вашему отцовскому чувству любви и благоразумию, предлагая забрать его домой. Дома ведь и стены помогают. Звучит это банально, но лучше и не скажешь.

     - Ему не стены должны помогать, а медики, но кругом, действительно, только стены... – с горечью произнес Яровой. - Я считаю, что  мой сын должен находиться здесь, быть под постоянным медицинским контролем, он должен продолжать лечение.  Напомню, не так давно именно вы меня заверяли, что в его состоянии, ему лучше находиться в вашей замечательной больнице, а не где-то еще…

     - Сдаюсь. Вы меня убедили. Однако не смотрите не меня так, словно я враг, словно я не переживаю за вашего сына, за нашего славного Димку. Я тоже отец, и знаю, что это такое -  переживания родителя. Мы никогда не говорили так, по душам, так сказать, а у меня ведь дочь есть, Настенька.

     Яровой уставился на Мышкина, поражаясь его ловкости уводить разговор в нужное ему русло. Он унял готовую вырваться в гневных словах агрессию, и осведомился,  как можно более вежливо:

     - Теперь мы будем говорить о Настеньке?

     - Мне кажется,  вы говорите с какой-то непонятной иронией, но я не вижу для этого причин. Мы с вами ни один день знакомы, у нас есть общие знакомые, которые являются гарантией добросовестности наших отношений, так что, давайте поговорим спокойно,         по-деловому. Принятые на себя обязательства я выполнил, ваш сын пролечился у нас, ему была оказана высококвалифицированная помощь. Вы знаете, как тяжело устроить ребенка с саркомой, в таком состоянии,  как у вашего сына, в больницу. И я это тоже знаю. Какие у вас могут быть ко мне претензии?   Никаких, если вы, конечно, порядочный человек. А ведь вы порядочный человек, если вас порекомендовали такие, - Мышкин со значением поднял указательный палец  правой руки вверх, - люди.
 
     Он в раздумье пожевал губами, давая себе передышку, и сказал решительно:

     - Ваш сын продолжит получать медицинскую помощь в нашей больнице. Я продолжу помогать вам, как добрый друг,  но и вас хочу попросить,  как друга,  о помощи.

      Видя, что мрачное лицо Ярового от его слов не просветлело, он забеспокоился:

     -  Вам интересно то, что я говорю?

     - Очень, - недружелюбно выдавил из себя Сергей Сергеевич.

     - Ой, только не надо этой колючести. Смотрите на ситуацию веселее. Ничего особенного, ничего трудновыполнимого, я у вас не попрошу. Все вам по силам, ничего невозможного. – Он с деланным добродушием захихикал. - Моя дочь -  студентка журфака, и мечтает, просто мечтает стать ведущей какого-нибудь молодежного шоу на телевидении. Понимаете, есть у девочки мечта, а,  какие отцы не готовы на все, ради ребенка?

     Яровой вдруг заметил, что смотрит на Мышкина, но не видит его. Перед ним возник образ сына, шестнадцатилетнего веснушчатого парня, высохшего от болезни и лечения, с глазами, в которых тоскливым светом мерцает усталость, и нет никакой надежды.

     -  Что скажете? – полюбопытствовал Мышкин.

     - Я не могу этого устроить. Я всего лишь ведущий. Я имею определенную известность, но не решаю вопросы…

     - Вы просто не пробовали этого делать, - мягко прервал его Руслан Аполинарович. – А вы попробуйте, уверен, все получится. Вы просто скромны, вы просто не знаете объема своих возможностей. Я уверен, ваша популярность дает вам право не просто просить, а диктовать условия. Ну? Что скажете? Договорились?

     Ответа он не услышал: в этот момент Сергей Сергеевич с  задумчивым выражением лица пытался сообразить, как взять под контроль острое желание схватить Руслана Аполинаровича за лацканы его шикарного пиджака, и тряхнуть так, чтобы из него посыпались все черти, накопившиеся у него за годы его внешне респектабельной жизни.
 
     Мышкин стал ерзать в кресле и демонстративно поглядывать на часы, которые,  словно в угоду своему хозяину,  завели мелодию, отмеряя очередной промежуток времени.

     - Что скажете? – нетерпеливо повторил он.

     В этот момент Яровой ясно увидел перед собой моллюска. Случилось так, что его сознание от расстроенных нервов дало сбой, и вместо собеседника перед глазами возникла виденная ранее картинка из энциклопедии в сопровождении голоса Мышкина, доносящегося  вроде как издалека:

     - Сергей Сергеевич! С вами все в порядке? Скажите что-нибудь!
      
      - Скажу,  - бесстрастно ответил Яровой, овладев собой. - Я скажу, что вы – моллюск.  Знаете, такое существо: голова, щупальца и раковина. Голова у вас, чтобы есть;  щупальцами вы зажимаете людей, чтобы отправить их в свой ненасытный рот. А раковина - это дорогой костюм и кабинет с кучей красивого хлама;  это то, что вас защищает и привлекает жертв.

     Руслан Аполинарович от этих слов застыл, его глаза забегали. Пару секунд подумав, он решил не раздувать скандал, свести все к шутке, и попытался улыбнуться, с досадой отметив, что улыбка получилась кривая.

     - Ну… благодаря моллюскам, появляются жемчужины…

     - Только не в вашем случае, - резко возразил ему Сергей Сергеевич, -  от вас – ничего хорошего не жди.  Вы – моллюск-убийца.

     - Довольно! - злобно проговорил Мышкин, все-таки не выдержав обидного сравнения. – Довольно чепухи…  Пшел вон!

     - Мы уже на «ты»? Ладно. Так вот, «добрый друг». Только попробуй выписать моего сына из больницы, – спокойно сказал ему Яровой, поднимаясь со стула. – Лечение и уход должны быть на самом высоком уровне, иначе узнаешь, на какой высокий уровень вынесет меня моя популярность, чтобы раздавить тебя.  Ясно?

     Не дожидаясь ответа от багрового и опять вспотевшего Мышкина, Сергей Сергеевич вышел, столкнувшись в дверях с девушкой,  красивой, легкой и нарядной, как летняя бабочка.

     -  Папуля, - восторженно воскликнула она, подбегая к столу главврача, чтобы поцеловать замершего от сего неожиданного вторжения Руслана Аполинаровича, не отошедшего еще от предыдущего визита, -  это же сам Сергей Яровой! Я его обожаю! Забыла тебе сказать: он назначен руководителем моей практики на телевидении. Представляешь? Он – бог, а я – в раю!

     Теперь уже у Мышкина перед глазами стали возникать какие-то картинки, замелькавшие, как в спятившем калейдоскопе. Его дочь крутилась возле стола, счастливым щебетом объясняя, как она любит отца, телевидение и ведущего Ярового, а Мышкин расслабленно сидел в кресле без единой мысли в голове, и правда, чем-то, похожий на беспомощного гигантского моллюска, извлеченного из  своей раковины.