Ствол

Девчонка лет двадцати – двадцати пяти появилась в просвете узкого длинного коридора. Подобно большой черного цвета бабочке с широко расправленными крыльями она медленно - медленно приближалась с креном то на один борт, то на другой,  опираясь руками о стену и наполняя меня страхом. «Тогда и мне надо сдаваться!» - решил я, покрываясь испариной.

Через три дня всё и случилось!
- Как самочувствие, Анатолий Иванович? – спросил анестезиолог.
- Нормально! – бодро ответил я, довольный, что боли вовсе не чувствовал.
- Прибавляю! – сказал он, так как ответ, наверное, был неправильным.  Происходящее  отодвинулось от меня ещё дальше. К вечеру, как и обещано, был дома.

А потом медленной скоростью, как вагоны товарняка  по родной казахской степи, потекли дни  и недели наедине с откуда-то нахлынувшей  болью, которая,  проходила, но всякий раз  возвращалась. Когда отпускало и я, расслабившись, рассуждал про себя о превратностях  жизни, в памяти всплывали  почти  забытые страницы.

На "Киеве" сыгран подъём – команда на физической зарядке на полётной палубе. Я – совсем молодой лейтенант в составе обеспечивающей смены офицеров и мичманов,  по приказанию старшего смены, спускаюсь в кубрики личного состава, чтобы проверить все ли  наши матросы встали и выбежали на полётку.

Разветвлённый коридор  боевой части управления  тяжёлого авианесущего крейсера  в это время напоминает пустыню, но в одном из кубриков на втором ярусе нагло «давит»  годок. Мои команды подняться не выполняет, на вопросы не отвечает, однако боковым зрением отслеживает  действия нагрянувшего начальника.

 Но я к этому готов: даю команду дневальному для тренировки  по борьбе за живучесть вооружить пожарный ствол и приготовиться к подаче воды в кубрик. Пока тот медлит,  а возможно  - тихо саботирует приказание «из корпоративной солидарности», раздолбай продолжает лежать и делать вид, что его с койки и извержение Везувия не поднимет. Хватаю бачок для питьевой воды, поблескивающий рядом в сумраке кубрика, и со всего маху выливаю на матроса. Так как моряк  давно к чему-то подобному готов, то за секунду до этого вскакивает, подобно заведённой пружине, закрываясь от потока одеялом. Бунт подавлен!

Всякий раз на  «болючих» процедурах   из неудобного положения  я  пристально вглядываюсь в черты лечащего врача, очень похожего на того матроса из 1981-го,  и  с  радостью  думаю: «Как хорошо, что до  пожарного ствола дело не дошло!»